4. (2/2)
Андрей, очень странно глядя на Джокера, упёрся подбородком в сложенные на столе руки и приготовился слушать дальше.
— Людям простым, отрокам особливо, шибко полюбились песни да образы, и стали наши музыканты целые огромные площади собирать. Трубадур свой образ сценический нашёл и спрятался за ним искусно, да за годы так в роль вжился, не без помощи демона остроиглого, что играл её и в жизни обычной. Цепко демон в трубадура вцепился, и пришлось ему знатно помучаться и от дел песенно-музыкальных в стороночку отойти. Тогда на помощь поэт пришёл и начал он свои песни петь. Открыл в себе тоже талант композиторский и в землю его зарывать не захотел. Ребята-музыканты, товарищи трубадуровы, подивились поэту, но альбом записали все вместе. Ой как трубадуру это не понравилось, да занозой невыковыренной навсегда в сердце поселилось. А поэт гордый ходил, вот, мол, какой я, тоже звуки в мелодии складываю, не абы как пальцем сделанный. Считаться со мной надо, братцы-кролики, и волю давать песни петь собственные. А то уйду от вас в путь-дорожку свою, и останетесь вы без стихов да без голоса. Трубадур очень дружбу ценил промеж музыкантов, особливо с поэтом, и недовольство своё усмирил до поры, до времени, — Джокер забарабанил по столу пальцами и, кажется, задумался. Андрей шевельнулся и перевёл дыхание, а Джокер быстро встряхнулся и продолжил:
— Песенки поэта самым разным людям, далёким от трубадуровой музыки, понравились, слава всё ширилась, и по всему королевству впереди музыкантов бежала. А они вслед за ней, с концертами да гастролями всю страну свою объехали, и соседние царства-государства захватили. Много приключений разных повидали, много искушений на долю их выпало. И со временем надломилось что-то в братстве музыкальном. Трубадур с демоном своим то боролся, то падал в объятья его огненные, а поэт… Поэт жил да творил, никуда не высовывался, в чужие дела, особливо семейные, не лез и позицию «моя хата с краю — ничего не знаю» занимал и вид отрешенный принимал, хотя видел, и как директор их скрипачку бил, и как бас-гитарист, давнышний друг трубадуров, концерты играл с больной головушкой, пробитой всё тем же директором. Впрочем, это к делу лишь косвенно относится.
Князь сжал левую руку в кулак, но ничего не сказал и остался сидеть каменным изваянием, сверля Джокера пронзительным взглядом.
— Потом дела у музыкантов совсем расклеились. Трубадур с прелестной девушкой познакомился, буйный норов свой усмирил понемногу и плотно занялся качеством музыки. Поэт, дело ясное, тоже хотел композиторское своё умение показать и приносил песни готовые, трубадуру совсем неугодные. И тоном требовательным попросил трубадур поэта писать лишь стихи, да не смущать народ своими мелодиями мягкими. Поэт не уступал, не нравился ему тот звук жёсткий, что в альбоме был, потому как понимал парень, что многим слушателям не по сердцу он придётся. Трубадур на своём стоял, и поэт взял да обиделся. Пиши, говорит, сам, раз не устраивают тебя мои песни, и ушёл, — Джокер убрал карту Андрея под стол. — Недолгой та ссора, к счастью, была, но понял трубадур, что может поэт в любой момент соскочить, потому в каждом новом альбоме теперь сам пытался тексты писать. Сказать честно, не его это было, но гордость да упорство брали своё.
Карта вернулась обратно, и Джокер продолжил:
— А годы дальше шли, и братства как не бывало. Мастерство да профессионализм росли, а дух сказочный пропадал понемногу. Надоели трубадуру истории про леших да оборотней, захотелось символизма, того, от чего сам он всегда и открещивался. Да ещё всё чаще заметно стало, что запутался трубадур в образах своих, и сам порой не понимает, кто он да где находится. А пуще всего видно это было под влиянием змия зелёного. Маски, маски, кругом одни маски… Как тут не потерять себя настоящего? И дружба постепенно на нет сходила. На гастролях по пьяне по-прежнему веселились вместе трубадур с поэтом, а дома — всё время врозь. Оно и понятно, не мальчишки уже, чтоб днями напролёт по улицам болтаться да всем друг с другом делиться… И в омут вслед за трубадуром никто теперь не бросался. Его жизнь — пусть поступает, как знает. Творческий союз тоже крах терпел. Не нравилось трубадуру, как стихи поэта на музыку ложатся. Бился он за красоту звучания, как в западных королевствах, а поэт в смысл упирался. Так и бодались, договаривались со скрипом, но у поэта много песен накопилось, хороших да ладных, которые трубадур начисто отверг. Верно говорю, Андрейка?
— Верно, — кивнул Андрей, не понимая, почему до сих пор не выкинул этого таинственного идиота прочь из купе.
— И вдруг необычное приключилась — предложили им сыграть в театре. Долго обсуждали это дело поэт с трубадуром, потому как всегда хотели песни свои на сцене как истории воплотить, но поняли, что не потянут. На том и порешали, но трубадур вдруг новую тему для мюзикла нашёл, про брадобрея жуткого, мстителя праведного. И загорелся трубадур этой идеей так, что всё вокруг замечать перестал, и музыкантов своих верных за собой потянул. А поэт воспротивился. Не хотел чужие истории в своих стихах пересказывать да на сцене кривляться в образах плоских да второстепенных. И палка тут на распутье о двух концах вышла: уйдёшь — друга бросишь да подставишь. А останешься — самого себя предашь, наступишь сказке своей на горло. Думал-думал поэт, и дело своё дружбе и тандему предпочёл. Со своими песнями ушёл в новое трудное плавание. Один. Трубадур всё стерпел, но разозлился, разобиделся крепко, подобрался и мечту свою воплотил. Сыграл цирюльника, да так театром увлёкся, что вообще решил туда с головой погрузиться, отойти на время от сцены музыкальной. Но музыкантов своих родненьких не мог бросить, на голод безденежный обречь, чай, не юнцы уже, семьи у всех, дети, вот и разрывался между группой да театрами. Некому его остановить было. Совсем один остался. А поэт…
Джокер умолк, чтобы набрать в лёгкие воздуха для дальнейшего рассказа, но Андрей буквально силой заткнул его, закрыв рот ладонью.
— Замолчи. Без тебя знаю, что дальше было. Какого хуя вообще ты мне пересказываешь нашу жизнь, да ещё так по-дурацки?
— Ну, вдруг ты что подзабыл, Княже, вот и освежаю в памяти.
— Для чего?! — повторил Андрей, хватаясь за голову.
— Чтоб тебе легче было вспомнить, какие моменты были самыми переломными. Игра началась, Князь!
Джокер с хохотом выкрикнул последнюю фразу и растворился в воздухе, а на стол упала карта с его чёрно-белым изображением.