1. (2/2)
— Хорошо, — кивнул Андрей, а странное ощущение в груди ширилось и разрасталось, но думать об этом было некогда. Музыканты уже вовсю играли вступление «Лесника», и Князь резво выбежал на свою законную, давно определённую левую половинку сцены. Зрители бесновались и вопили всё громче и громче, наставляя на группу камеры новомодных смартфонов, Миха, с дымящейся сигаретой в руке, пел первый куплет, а в мозгу Андрея звенящим комаром зудела мысль, будто всё, что сейчас происходит — неправда, мираж, галлюцинация. Сон. Точно, сон!
Не может быть никакого концерта, потому что… Потому что Горшка нет. Андрюха чётко это осознал, а потом подумал, что, наверное, чего-то не понимает. Как это не может, если вот они вместе стоят на сцене, совсем как раньше, году так в 2002-м… Вот и Балу даже здесь, рядом. Ну и что с того, что Миха умер? Это ерунда, факт несущественный. Вот же он, живой, поёт, здоровается с залом, затягивает «Ели мясо мужики» на украинском, ерошит свои непокорные волосы и улыбается, как большой ребёнок. Так и должно быть. Вот только… Андрей вдруг припомнил, что у него где-то есть своя группа, и что Михе это не нравится, и вообще отношения у них с каждым концертом становятся всё хуже и хуже… Горшок бесится от того, что тексты Князя не совпадают с его «псевдоанглийской» рыбой, что Андрей приносит уже готовые песни, никак не желая отдать всю славу композитора Михе, что он не разделяет его интерес к Тодду и театральной сцене… Что-то ломается в их отношениях, как творческих, так и человеческих, трещит, как тонкий лёд, и не поймёшь, когда это началось, когда закончилось… А ещё эта странная непонятная мысль про смерть… Она крутится и крутится в голове, а Мишка поёт «Марионеток», и Андрей тонет в его голосе, сильном, чуть хриплом, бесконечно родном. Эта песня, как и множество других, о Михе и для него. Андрей вообще всё время пишет для него, хоть никогда этого и не озвучивает. Он молчит о многом, и никогда не расскажет. А теперь уже и некому.
Над сценой вдруг гаснет свет, а когда включается, оказывается, что Мишка исчез, оставив вместо себя сиротливую микрофонную стойку да мерцающую на экранах фотографию с датами: 7.08.1973 — ∞. Музыканты тоже растворились в сизой дымке, и Андрей остался на сцене один, жалкий, маленький и растерянный. Зрители, ещё недавно радостно поющие, зловеще замолчали, и Андрею на миг показалось, будто они готовы его растерзать. Князь беспомощно огляделся, неловко пятясь, бросился со сцены вниз, отчего-то чувствуя себя бесконечно виноватым, и налетел на высокого человека в непонятной старинной одежде. Лицо его скрывал капюшон, а голос глухо отражался, раскатываясь эхом:
— Хочешь всё изменить? Хочешь? Тогда иди за мной.
Незнакомец схватил Андрея за руку и потащил за собой по бесконечным коридорам. Перед глазами замелькало, как при быстрой перемотке фильма, и вскоре всё слилось в непонятное размытое пятно.
— Это сон, — смирился наконец Князь и проснулся. Сознание вернулось в тело, он пошевелил рукой, которую отлежал, взял с прикроватной тумбочки телефон и, жмурясь, посмотрел на часы.
— Три часа ночи, девятнадцатое июля… Ну что, Мишка, вот и год прошёл, — прошептал Андрей, осторожно встал, чтобы не разбудить спящую Агату, и прошлёпал на кухню. Он почти бросил пить, но сейчас руки сами потянулись к холодильнику, на дверце которого притулилась бутылка коньяка. Князь достал из навесного шкафа рюмку, потом, чуть помедлив, потянулся за второй, сел за стол, наполнил их, одну взял себе, а вторую поставил напротив.
— Миха, эти сны такие реальные… — Андрей задумчиво повертел в руке хрустальную ножку. — Раньше мне не снились такие. Где ты теперь? Неужели до сих пор где-то рядом?
Андрюха выпил, закусил найденным в холодильнике сыром и долго смотрел на другой край стола. Непонятно, что он надеялся увидеть, но ничего не происходило: рюмка не пустела, призрак не являлся, кошка, пришедшая на кухню, не смотрела в пустоту пристально и загадочно, а удивлённо лупала глазами, разглядывая хозяина. Князь усмехнулся, налил себе ещё и вспомнил, что во сне Миха хотел ему что-то рассказать после концерта, да не успел.
— Так толком и не поговорили… Даже во сне не до разговоров. Ты всё время исчезаешь. Мих… А ведь я жалею. О многом жалею, правда. Ты сам выбрал свой путь, но я… Эх, если бы я мог всё вернуть… Мы бы с тобой вместе ещё покоптили бы небо, а?
Андрюха махнул третью рюмку, глянул на разгорающийся в окне восход и улёгся в кровать. Надо было хорошенько выспаться перед предстоящим концертом памяти. Очередным концертом без Михи, на котором Андрей опять будет остро ощущать эту пустоту, эту дыру в груди, которая никак не желает затягиваться. Видимо, она на всю жизнь. Захочешь забыть — не дадут. Но забывать не хотелось, хотелось снова вместе выбежать на сцену, поделённую пополам, хором затянуть припев, услышать рёв «Опа!» в «Кукле колдуна», почувствовать тяжёлую руку на плече, поржать над тупыми шутками… Хотелось быть рядом. Вместе. Как раньше. Тогда, когда всё только началось.