Часть 4. Другая история. (2/2)
включилась какая-то грустная песня и все разбежались по парам. почти бухие тарталья и леонид практиковали кабаре из смешариков и чуть не снесли стол, хрупкая коломбиночка очень мило смотрелась на фоне властной и достаточно высокой синьоры, дотторе, по всей видимости, шептал на ухо арли самый пошлый бред, а та и не прочь была хорошенько врезать ему.
винсент подходит к скару и садится рядом.
— я в порядке, — отвечает на ещё не заданный вопрос.
— что-то с мальчиком случилось?
молчит и хмурит брови.
— понятно, извини.
— ты сделала то, что я просил?
— конечно, ты – гвоздь нашей программы.
— тебе подарок сейчас или потом вручить?
— как хочешь.
— значит забирай, — указывает на пакет возле дивана.
девушка встаёт и подходит к краю дивана. краем глаза заглядывает в подарок.
— ска-а-ар…— прикрывает нижнюю часть лица ладонью и из-за всех сил старается не заплакать.
— а ну отставить слёзы!
— с девочками утром посмотрим. спасибо, — улыбается девушка и удаляется в комнату, в которой лежат все другие подарки.
какое-то время спустя, к скару подходит бухая синьора и садится чуть-ли не на его колени. волосы у неё собраны в высокую причёску, а выпавшие из композиции пряди придают ещё большей небрежности. на девушке шикарное красное платье на тонких лямках и с глубоким вырезом. также присутствует небольшой боковой вырез на юбке, а руки… господи, эти накладные и пиздец длинные, под цвет платья ногти – просто убивают.
— чё грустим?
— мать, ты сколько выпила?
— ты мне вопросом на вопрос не отвечай, — язык у блондинки заплетался, а взгляд плыл. она то и дело щурилась на парня.
— со мной всё хорошо, просто пока мой малыш болеет – я сижу тут и даже дозвониться до него не могу.
— может ты его заебал своей опекой?
— с хуя ли?
— ну, как тебе сказать? — синьора обнимает друга за плечи и начинает нотации читать.
будущий психиатр несла бред полнейший, но заставить её уйти – невозможно.
скарамучча только сейчас заметил, что её роскошное декольте находилось в опасной близости с его хмурым лицом.
—…и именно поэтому он тебе ни-ког-да не даст! ты понял свой косяк?
— роза, я конечно всё понимаю, но не могла бы ты слезть с меня? — пытается оттолкнуть подругу.
— нихуя подобного! — поднимает палец вверх и крепко обнимает медика.
— блять.
— ты у нас, — целует парня в лоб, оставляя след от помады, — самый лучший, самый добрый, самый ахуенный, самый-самый.
розалина расцеловывает лицо бедного скара, не оставляя и живого места. благо губы не тронула. все лицо было в красной помаде. появилось чувство удушья и захотелось блевать.
его никто не имеет права целовать, кроме кадзухи каэдэхары.
— я всё твоему хахалю расскажу! господи, уберите её от меня!
на вопли скара сбежались девушки и леонид. не без его помощи розалину удалось оттащить от гитариста. изабель сразу же побежала за косметичкой. вручила другу ватные диски с мицелляркой. пока парень отходил от шока, аякс снимал его. темноволосый бросает «ты ебанулся?» и закрывает камеру рукой, после чего удаляется в ванную.
медик ещё раз попытался набрать кадзуху, но всё бестолку. сердце забилось просто бешено. ему необходимо было услышать свою булочку. его нежный, даже сиплый голос, неважно, просто услышать кадзуху. скар настрочил дохера сообщений в инсте, в надежде что утром каз их прочитает и наконец-то ответит.
а что если роза права и кадзуха действительно не хочет с ним разговаривать? что, если устал от гипер опеки? что, если ему надоели все эти любовные сопли?
пф, чушь собачья.
скарамучча помнит и знает, как тает каэдэхара в его крепких объятиях, как во время поцелуя пытается перенять инициативу на себя, но опять же – он буквально плавится в этих нежных касаниях губами и таких же нежных поцелуях, как он смущается от одних лишь комплиментов в свою сторону, как… да тут можно бесконечно говорить о том, как эта пепельная булочка с корицей и кроваво-красными глазами любит временами хмурого, но в глубине души самого нежного скарамуччу на свете.
парень выходит из ванной и направляется в зал. в проходе его встречает розалина с «скарамуччик наш!», но девушка моментально меняется в голосе:
— я тебя наебала.
она была блять трезва, как стёклышко. и все давай ржать, тарт сначала свалился на дотторе, а потом оба вовсе с дивана ёбнулись.
— у вас сегодня день наёба? — чуть ли не рычит медик.
— ну-ну-ну, угомони свой пыл, золотко, у тебя для нас номер?
— какой блять номер?
— изабель сказала у тебя какая-то программа для нас развлекательная, — поясняет арлекино, залпом допивая виски.
— а, — стоит и молчит какое-то время. — ну что встали как столбы? диван освобождайте и несите малышку мою! а ты снимай всё, — грозно говорит он аяксу и протягивая свой телефон.
именинница куда-то убежала, а вернулась с гитарой. с гитарой скара, это было понятно по наклейкам.
— а аптечка? я не хочу как в прошлый раз, — принимает в руки свою «малышку» и чмокает гриф. все поржали. — дайте кто-нибудь телефон, мне аккорды нужны так-то.
выручает скара лёня. гитарист просит «загугли нашу овер грустную» и очкарик сразу понимает, о чём речь.
— сейчас распевка, гайсы, — кашляет в кулак. но для начала снимает кольца и кладёт на стол.
— я уже минут пять как снимаю, — напоминает о себе тарталья.
— её руки, а-а… хуйня какая-то, есть чем связки разогреть?
наташа передаёт синьоре стакан виски, а та передаёт его одногруппнику. парень делает глоток и морщится.
— её руки обвивают мою шею…— пальцы бережно зажимают аккорды и перебирают струны. — эта горгона не смотрит в отражение, ведь она сама… боится стать мишенью, ха? да неужели? а-а-а-а!..
— ебашь виновницу, — предлагает рыжий, делая ебейший зум на руки гитариста, после чего делает его на лицо, а потом возвращает камеру в нормальное положение.
— ну нахуй! — все снова заржали.
медик вспоминает нужные аккорды и начинает игру. смотрит на зрителей мол «не узнаёте? а ну подпевайте!».
—…скука-соседка сбросила..? — неуверенно начинает дотторе.
—…на меня все долги-и, — уверенно продолжает арли.
а дальше разъеб под трек.
скука-соседка проебала коммуналку
её «убить» так это треть моей зарплаты
ляпает в дверь безостановочно хозяйка
ты здесь живёшь или опаздываешь нахуй?! </p>
— от звонков прям сейчас разорвёт телефон, у отеля «москва» допиваю коньяк… до пизды сколько звёзд, ведь бумажный стака-ан, твоим слезам-
слезам не верю, не верю твоим слезам </p>
— валяюсь трупом на стоянке у гостиницы «москва»..!
слезам не верю не верю твоим слезам </p>
— папа устал, давайте дальше.
***</p>
сыграл скарамучча ещё дохуялион легендарных треков и приступил к завершению музыкальной программы.
— ты нашёл? — гитарист заглядывает в телефон лёни.
— не-а, — поджимает губы и мотает головой.
— твою мать, я по памяти нема.
— давай-давай, ебашь! — подбадривает друга роза.
— да ты его песни, как свои пять пальцев знаешь! — подключается голубой
— братан, давай! кадзуха бы не одобрил, — возмущается рыжий.
вся тима орала мол «давай ебашь, мальчика не расстраивай!».
он уже его расстроил одним своим присутствием на этой тусовке.
— ладно-ладно! погнали…
прочищает горло и пальцами касается струн. наугад зажимает аккорды, ибо вообще не помнит, что нужно для «триста водки».
— мне нужно триста водки, чтоб бабочки летали. или плюс триста водки, чтобы я с ними ползал. в вагоне-ресторане ты мне вручи намордник. чтобы я меньше лаял, — резко останавливает игру. — а чё дальше?
— чтобы я…— напоминает доченька.
медик задумался и чуть не ушёл в себя.
— чтобы я меньше ползал, — продолжает играть. — да здравствует канава, я социально послан. прям в выгребную яму из всех твоих вопросов. ты изуродуй космос каждым своим сигналом. и беспонтовой просьбой весь мир под одеяло…
триста водки
чтобы бабочки
стали ползать
как опарыши
триста водки
сверху пулями
чтобы ползать
мне в безумии </p>
— уже не вспомню, как свобода пахнет пьяным утром в съёмной. поливал бордюры кровью по пути домой. по пути к тебе. наша спальня пахнет болью. целовал тебя и губы наши в пьяном узелке. тысяча вроде поводов утром открыть шампанское, но душа не болит и больше ничё не празднует. в череп желейные лью три раза по триста белой. и пусть загорится всё, что когда-то горело.
триста водки
чтобы бабочки
стали ползать
как опарыши
триста водки
сверху пулями
чтобы ползать
мне в безумии </p>
после долгой ноты заглушает звук ладонью. тима аплодирует. скар улыбается.
— это было почти идеально, скара! — голубой садится между названым и очкастым. обнимает музыканта за плечи.
— солидарна, — говорит наталья делая глоток шампанского.
— пап, ты чего? — забеспокоилась винсент.
медик весь поник, а на глаза навернулись слёзы. чувствует себя хуже некуда. такое отвращение к себе он испытывал лет так в шестнадцать. хочется уйти, закрыться где-нибудь и никогда не выходить. хочется просто забраться в свою черепную коробку и скурить там со своими червями все сигареты и осушить весь алкомаркет.
но ещё больше ему хочется к каэдэхаре.
хочется крепко обнять, запустить руку в шелковистые пепельные локоны, вдохнуть родной запах кислых яблочных духов, ощутить его прохладные ладошки на своих горячих щеках, поцеловать его красный носик, бледные щёчки, пухлые персиковые губы, да просто расцеловать всё его прекрасное личико! хочется уснуть в обнимку и чтобы кадзуха снова закинул на него свою худую ножку, хочется снова заснуть под тихое сопение этой булочки, разве он много просит? походу, раз даже дозвониться не может до своего парня.
медик поставил гитару на пол возле дивана. тяжело вздохнул и сжал кулаки.
— твою ж мать… дот! — аякс вырубает камеру и кладёт телефон гитариста на стол.
— блять! — названый подрывается с дивана и убегает в коридор.
и тут скар просто заревел. вернее заорал. он обессилено падает на диван и начинает колотить его кулаками. он не хочет ничего. ни пить, ни курить, ни чтобы мать вылечилась.
он хочет просто обнять кадзуху. ну хотя бы взглянуть на него.
появилось мерзкое чувство удушья, прямо как тогда, когда он приехал к матери. правда тогда его реально душили, а сейчас просто горло неприятно сдавливает. захотелось порвать эту чёртову рубашку, да нельзя, тут дамы.
хотя он сейчас не соображает от слова ни-ху-я.
сердце колит. дышать трудно. ревёт навзрыд. все просто в шоке с происходящего и никто не может привести парня в чувства.
— тарт, помоги! — орёт ещё один медик из коридора.
названый отходит от друга и бежит в коридор. через минуту оба студента возвращаются.
у дотторе в руке шприц с каким-то препаратом.
— пацаны, держите его крепко-крепко нахуй, иначе ему пизда.
— вы что творите?! — розалина собирается вырвать из рука этого голубого психа шприц, но её останавливает лёня.
— успокойтесь, мы знаем что делаем. ему ничего не грозит.
от слов этого недо-философа ни чуть не легче. но они же ничего с другом не сделают? тут нужно только верить и креститься.
— рубашку надо как-то… а похуй, держите его.
скарамучча рыпался и орал срывая голос. лицо у него опухло, как у алкаша последнего. из глаз водопадом текли слёзы. аякс крепко держал руки парня, а лёня ноги. дотторе крестится и наклоняется к одногруппнику. отодвигает рубашку, приставляет иглу к шее и вводит под кожу препарат.
заорал горе-медик ещё громче.
девушки сейчас как на иголках. молили всех богов, лишь бы скара пришёл в себя. коломбиночка от страха зажмурилась и прижалась к синьоре. та закрывает малышке ушки и крепко прижимает к себе.
гитарист так дёрнулся, что в его шее чуть не осталась игла. дот вжимает друга в диван и полностью вводит препарат.
— бля-я-я… вату, срочно!
изабель моментально протягивает парню ватный диск и тот прикладывает его к месту инъекции. скарамучча стал тише и перестал биться в конвульсиях. очкарик и рыжий перестали держать медика.
— в моём доме только ты… и пистолет…— бормочет гитарист и закрывает глаза. любит же он всякий музыкальный бред нести.
повисла гробовая тишина.
наталья подходит к дивану.
— съебал, — шёпотом «просит» медсестра единственного живого медбрата.
девушка прикладывает тонкие пальцы к шее одногруппника. пульс есть, это радует.
— что ты ему вколол?
— успокоительное со снотворным.
— что? ты на парах вообще присутствуешь?! ничего из этого с алкоголем мешать нельзя!
— он почти не пил, ему точно ничего не грозит. он максимум не вспомнит момент истерики, но это у него всегда так. изабелечка, извини за этот цирк, мы тебя на косметику всей толпой скинемся.
— смысл извиняться? мы не могли знать, что всё обернётся так… даже пить уже не охото, знаете…
— солидарна, — тяжело вздыхает роза и поглаживает волосы доченьки.
резко заговорил тарталья:
— он до завтра в отключке, можно его тут оставить или-
раздался телефонный звонок. звонили скару. все напряглись. рыжик подходит к другому концу стола. завидев имя звонящего, он сглатывает.
— кто? — интересуется дот.
на экране десятого айфона скара светилось:
кадзуха булочка моя </p>