Глава восьмая. Псы Пророчицы (1/1)
Храмовники показываются за дальней петлею поворота — в клубах невесомой красной пыли, в стремительном грохоте тяжёлых конских копыт, в жгучем сиянии доспехов, от которого глазам становится больно, будто бросили в них целую пригоршню горячего песка.
Нагрудники их украшены единым рисунком — жестоким алым клинком в окружении лучей, похожих на солнечные.
Шемский бог, подобно великому Эльгарнану, тоже избрал своим знаком солнце — наверное, как раз в ту пору, когда попытался отобрать его у Народа вместе с небом, землёю, достоинством.
Солнце Эльгарнана дарит Народу как гнев, так и милость. Ласковые лучи его согревают путника после ночного пустынного холода, дают жизнь редким деревцам и травам в оазисах — и они же сжигают их в бессильную бурую пыль, иссушают до голого дна родники, а смертным в страшный пустынный полдень порою посылают видения, что по ужасу своему превзойдут любое наваждение, порождённое смертным колдовством.
Шемскому же богу и его мёртвой Пророчице… милосердие неведомо.
— Пять, семь, двенадцать, — считает Мириам одними губами, и под кожей её собирается опасный колдовской дар.
Храмовников не много и не мало — три дюжины закованных в сильверит мужчин и женщин верхом на злых сытых лошадях.
Этого достаточно, чтобы истребить иной долийский клан до последнего ребёнка.
— Они… возвращаются из пустыни, — дрогнувшим голосом произносит Раанан. Он стоит на пороге аравеля и всматривается в карту, сощурив слабые синие глаза. Травленый гадючьим ядом кинжал в его неловких пальцах кажется безобидной игрушкою, ведь оружием будущему сказителю служит слово. Впрочем, ежели открытого боя не избежать, то даже самые мудрые слова будут бессильны. — Или с приграничья. Мудрейшая Мэйрав… хамае… они… не успели бы навредить клану, верно?
Маретари чувствует, как по спине её стекает отвратительный ледяной пот.
Миреле. Зейн. Мудрый Авенир.
Быть может, шемы затаили зло за какой-то из пропавших караванов и, когда клан остался без защиты…
— Им неоткуда было знать об арлатвене, — без уверенности говорит Мириам, сжимая сильные пальцы на древке посоха.
Шемская Церковь веками пыталась покорить великую пустыню, бывшую некогда морем, а ещё раньше — земным царством не то Эльгарнана, не то сына его Диртамена. Однако не страх перед древними богами остановил воинов Пророчицы, но усталый расчёт: на песке не возвести крепости, на злой горячий ветер не накинуть жестокой узды, не собрать дани с бесплодных земель, способных породить лишь скорпионов да варгестов.
— И разве объявят они священный поход из-за кучки жалких караванщиков, которых сами же кличут северными еретиками и контрабандистами?! — продолжает Мириам уже решительнее. — Думай, что говоришь, мальчишка! Ужель твой разум так же слаб, как и твои глаза?!
Южная Церковь шемов не ладит с имперской, а великая пустыня — гиблое алое пятно суши меж разделёными враждою странами — слишком далека и слишком опасна для того, чтобы искать каждый из пропавших в ней караванов.
Живущий в пустыне Народ научился… пользоваться этим.
Песок умеет хранить тайны, ветер — заметать следы, а воины и чародеи клана Талас никогда не охотятся на добычу, которая им не по зубам.
— Успокойтесь оба! — резко обрывает их Хранительница, словно разглядевши что-то за спинами ближних всадников, и после нехорошо усмехается. — Вы что же, не видите, что этим солнцем псы шемской Пророчицы охотились не на Народ, но на себе подобных?! Что ж, мы не станем мешать им.