Самое страшное проклятье (2/2)
– Спасибо, – он кивнул.
– Если хотите, я провожу вас в столовую, – предложила Мари.
– Спасибо, я поем чуть позже, – ответил Вильгельм. Есть ему, конечно, хотелось. Он не ел уже почти сутки. Да и вчерашним утром из-за волнения перед речью не смог ничего съесть, только кофе выпил. А потом уже просто было не до этого. От таблеток на какое-то время он забыл о еде, а по дороге в рехаб его уже никто не спрашивал о том, чего он хочет. Но еще больше ему хотелось в душ и просто остаться одному хотя бы ненадолго. Подумать. Еще раз просчитать все варианты. Слишком мучительным было сейчас ничего не знать и не иметь никакой возможности связаться с Симоном. И даже если вообразить, что ему дадут связаться с ним, он точно не станет задавать все те вопросы, которые хочет задать, по телефону, который наверняка прослушивается. От этой неизвестности становилось невыносимо мучительно тошно и больно, и он снова как будто захлебывался мутной водой, как рыба, у которой внезапно жабры превратились в легкие против всех законов природы.
Когда Вильгельм вышел из душа, возле кровати уже стоял чемодан, который так заботливо собрали для него во дворце. Сверху лежала записка.
«Вильгельм, дорогой, пожалуйста, помни, что мы тебя любим. И мы с папой всегда будем на твой стороне.
Твоя мама»
Еще пару дней назад он, наверное, разозлился бы. Но сейчас у него даже не было сил злиться. Просто еще одна формальность, еще одна условность в мире бесконечный условностей и формальностей, где нет почти ничего настоящего. Он положил записку на стол, вытащил из чемодана первую попавшуюся футболку и штаны и стал одеваться. Нужно было, и правда, что-то съесть, потому что от голода его уже подташнивало.
В столовой было тихо. Только за дальним столиком сидела девушка в бесформенном свитере. Она показалась Вильгельму смутно знакомой, но он не мог разглядеть ее лица, а смотреть на нее слишком долго было бы неприличным. Подходить тем более.
Кухня была отделена от столовой большим стеклом, так что можно было видеть все, что там происходит. Но дверь оказалась заперта. Впрочем, его тут же заметил повар. Кажется, он был ненамного старше самого Вильгельма, по крайней мере, на вид ему сложно было дать больше двадцати. Он вышел в зал и сказал, что может сейчас приготовить салат, овсяную кашу, сэндвичи, отварить яйца или сделать омлет. Вильгельму было все равно, так что он просто попросил приготовить что-нибудь на усмотрение повара. Тот кивнул и попросил подождать около двадцати минут. Вильгельм решил, что ждать в столовой будет слишком скучно, так что можно пока тут осмотреться.
Напротив столовой через холл была музыкальная гостиная. Она очень напоминала музыкальный класс в Хиллерска – самые разные инструменты были расставлены и развешаны вдоль стен, а в центре стояло пианино. Сейчас тут никого не было, так что Вильгельм прошелся вдоль стены, подошел к окну. Оно было прикрыто занавесями, кажется, тоже точно такими же, как в школе. Он подошел к пианино, открыл крышку. Интересно, как часто здесь на нем играют. Он вспомнил, как показывал Симону как играть гимн школы. Удивительно, как быстро он разобрался с нотами, так что не просто выучил мелодию, а написал новую аранжировку. Сам Вильгельм не мог так даже после нескольких лет занятий с педагогом. Ему вдруг стало очень больно от мысли, что он не может увидеть Симона, не может позвонить, даже написать. Как будто за эту ночь глухой лес вырос между ними, и через него никак не перебраться. И если бы он был в сказке, то у него был бы волшебный меч и волшебный конь. Но у него их не было. И он не мог перебраться через заколдованный лес. Он провел пальцами по клавишам, белые, черные, белые, черные. Почему-то ему вдруг показалось, что в его жизни остались только черные, и он не сможет ничего сыграть, потому что ни одна белая клавиша не работает. Вильгельм закрыл крышку и вышел из комнаты.
Он вернулся в столовую, его завтрак как раз было готов. Омлет, овсянка с яблоками и салат. Наверное, это было вкусно. Но Вильгельм как будто бы не чувствовал вкуса вовсе. Как будто бы вся еда была одинаковой на вкус, одинаково пресной. Он попросил сначала соль. Потом сахар. Но понял, что ничего из этого не помогает.
Он хотел убрать за собой посуду, но молодой повар сказал, что этого не нужно делать. Так что Вильгельм просто пошел в свою комнату. Он забрался в кровать не раздеваясь, натянул на плечи плед. Кровать стояла изголовьем к окну, и если запрокинуть голову, то можно было видеть только это самое огромное окно и небо за ним. Вильгельм подумал, что это похоже на крышку хрустального гроба, которая закрылась над ним навсегда. Обычно любовь в сказках спасает от проклятий. Но он не в сказке. Его любовь и есть проклятье.