Самое страшное проклятье (1/2)

Глядя на проплывающие за окном пылающие в лучах восходящего солнца яблоневые сады, Вильгельм чувствовал себя рыбкой в аквариуме Симона, только в отличие от Фелле, Олле и Оске у него не было имени. Все произошло слишком быстро. Отправляясь во дворец, он понимал, что все будет для него весьма не радужно. Вряд ли, конечно его привязали бы к койке мягкими ремнями, но он вполне рассчитывал, что его ждет неусыпный надзор телохранителей, ежедневные анализы и терапия. Последнее, может быть, даже и неплохо. После разговоров с Борисом ему, правда, становилось легче. Хотя в итоге это привело его туда, куда привело. Но Вильгельм совершенно никак не ожидал, что его отправят в рехаб в ту же ночь, а вернее, уже почти под утро. Он думал о том, что ему придется пройти какую-нибудь программу реабилитации, но, вероятно, летом, когда занятий в школе уже не будет. Но мама была непреклонна. Она даже не стала с ним разговаривать. У него забрали телефон. Его заставили сдать анализ, и когда дворцовый медик подтвердил, что в его организме действительно есть следы психотропных веществ, его просто посадили в машину и повезли в рехаб. В другой ситуации Вильгельм ни за что не позволил бы так с собой обращаться. Но… сейчас он понимал, что любое его лишнее слово сыграет против него. Чем больше он будет сопротивляться, тем больше у двора будет поводов не спустить это все на тормозах, а действительно начать выяснять, как, почему, кто продавал ему, как он подсел, что принимал, откуда наркота попала в школу. Сейчас все думают, что наркотики в школу приносил Александр. Тем более он сам сознался. И пока ни у кого нет повода считать как-то иначе, Симон будет в безопасности. А это главное.

Симон. Он стал самым страшным проклятьем Вильгельма. Потому что его невозможно не любить. Но и любить его невозможно. Это похоже на безумие. Вильгельм понимал, что все, что делает Симон, он делает не для того, чтобы навредить ему. Но в итоге все это оборачивается какой-то катастрофой для обоих. Хотя, может быть, Маркус… Может быть, с Маркусом он был для того, чтобы отомстить. Но это было самым безобидным и не имело никаких серьезных последствий. Просто Маркусу, как и Вильгельму, точно так же не повезло влюбиться в Симона. Но, похоже, для него все не зашло слишком далеко, так что он, можно сказать, вышел сухим из воды. А вот Вильгельм чувствовал себя маленькой рыбкой в мутной воде. Он не знал, где низ и где верх, и где может быть враг, и ему снова не хватало воздуха.

Дорога в рехаб была долгой, они ехали несколько часов. Вильгельм не спал всю ночь, и где-то на середине дороге его, наконец, сморило. Проснулся он только от того, что машина остановилась, и кто-то снаружи открыл дверь. Место, куда его привезли, выглядело вполне уютно и жизнерадостно. Но не слишком. Так что это вызывало только умеренное раздражение. Очень сложно радоваться жизни, когда она летит под откос и, в основном, не по твоей вине. Их встретили и проводили внутрь, где Вильгельма тут же повели на осмотр и повторные анализы. На этот раз у него взяли, не только мочу, но и кровь, а также волосы. Ему измерили температуру, давление, сделали ЭКГ, задали несколько вопросов вроде того, какой сейчас день недели, сколько ему лет и как зовут его отца. После этого его проводили в комнату. Своих телохранителей он больше не видел, видимо, внутрь не пускали никого, кроме пациентов и медперсонала.

– Это ваша комната, – девушка, которая его сопровождала, открыла перед ним дверь. – Она не запирается, но никто не войдет сюда без вашего разрешения. Только в экстренном случае.

Вильгельм подумал, что вот точно не ему дадут решать, какой случай экстренный, а какой нет. Хотя он точно не собирался ничего с собой делать. Кем бы он был, если бы сдался так просто?

– Понятно, – Вильгельм кивнул.

– Завтрак уже закончился, но на кухне всегда кто-то есть. Так что если вы голодны, вам что-нибудь приготовят. Кухня на первом этаже, – объяснила девушка. Вильгельм прочитал, что на ее бэйдже значилось «Мари». Кажется, она даже представилась в самом начале, но он тут же забыл об этом.

– Хорошо, – он снова кивнул. – Какие тут правила? – спросил он, не глядя на Мари.

– Ну… Нельзя покидать территорию рехаба, – ответила она. – Нельзя пользоваться соцсетями. Но вы сможете написать или позвонить своим близким, если захотите сообщить им о том, где находитесь. Рекомендовано выполнять предписания вашего терапевта, но мы ни к чему не принуждаем наших гостей. Хотя так как вам нет восемнадцати, некоторые медицинские процедуры мы можем провести без вашего согласия на основе согласия ваших опекунов. Но это только в экстренных случаях, когда существует угроза жизни, – объяснила Мари.

– А распорядок? – снова спросил Вильгельм.

– О, – Мари улыбнулась. – Обычно гости о таком редко спрашивают, – Вильгельму показалось, что это ее смутило. – Никакого особого распорядка у нас нет. Завтрак в восемь, второй завтрак в половине двенадцатого. Обед в три часа дня. Ужин в семь. Групповая терапия обычно проводится в промежутке с полудня до шести часов вечера. Личные встречи с терапевтом назначаются в индивидуальном порядке. В остальное время вы можете делать то, что захотите. У нас есть спортивные площадки для баскетбола, волейбола, тенниса, есть бадминтон, настольный теннис и минигольф. Скоро откроется площадка для пляжного волейбола на открытом воздухе. Вы можете посетить наш кинологический центр и поучаствовать в новой программе реабилитации с животными. Они специально обучены и совершенно безопасны, – заверила его Мари. – Кроме того, у нас оборудованы залы для занятия живописью, музыкой, кулинарией, есть весьма обширная библиотека и медиатека. Вы можете продолжить заниматься по программе вашей школы. Но только если сами этого хотите.

Вот думать об уроках Вильгельму сейчас хотелось меньше всего. Но все остальное звучало вполне приемлемо. Хотя что угодно звучало бы приемлемо, если это правильно подать. А тут, как и при дворе, совершенно точно умели правильно подавать плохие новости.