Глава 1, Якорь (1/2)

Она любит горы. А еще море, песок и путешествия в целом. У нее есть мечта — доехать на байке от Ростова до Питера, и ей оставалось не так много — купить байк и научиться на нем ездить. Ей нравится аниме, да и вообще мультфильмы. Не так давно она подсела на Наруто, почти весь его посмотрела, остались фильмы. Говорят, есть еще продолжение про новое поколение. Была мысль посмотреть, там у Саске дочка появилась, интересно. Ее любимые персонажи в этом аниме — Учиха. Ей нравятся они все, от второго главного героя Саске до почти не упоминаемого Шисуи. Она много думала о них. Ее трогала помешанность этих персонажей на близких им людях, должно быть потому, что у нее никого столь близкого не было. И она была абсолютно уверена, что будь у того же Мадары еще кто-то дорогой, кроме брата, он ни за что бы не покинул Коноху. Был Хаширама, но с ним возникли проблемы, поэтому Мадара и ушел. А иначе бы — ни за что.

Об этом обо всем она вспомнила внезапно, и от количества воспоминаний и информации совсем потерялась в реальности. Ладони горели, трава лезла в глаза, а нос щекотала забившаяся туда земля. Она лежала пластом на земле, не понимая, кто она, что делает и почему находится здесь. Больно…

Она лежит и чувствует эту до жуткого реальную боль в ободранных коленях, ладонях, ушибленном лбу. А потом под мышками ее берут чьи-то большие руки, поднимают, ставят на ноги. Она смотрит вниз и понимает — ребенок. Она ребенок, да. Ей три. А эти руки, большие, горячие, с кучей мозолей и шрамов от порезов, принадлежат…

— Ты не ушиблась, Микки? — Мадара, тот самый, извернувшись, внимательно смотрит ей в лицо. Она… да, Микки, так ее зовут. Микки, чуть повернувшись, смотрит в ответ. Опускает взгляд вниз, на протянутые ладонями вверх руки. Содрана кожа. На лбу зреет шишка.

— Я нос лазбила, — говорит она коротко, когда с подбородка каплей падает кровь. Мадара явно пытается игнорировать очевидное. Хотя, какой «Мадара»… — Папа.

***</p>

Микки растет не самым активным ребенком, что уже необычно. Необычного в ней вообще много, хотя на первый взгляд ничего такого нет — она даже слишком обычная для младшего ребенка Главы клана Учиха, жуткого, страшного и известного во всем мире Учиха Мадары. В ее семье все чем-нибудь да выделяются. У нее большая семья. Два брата, одна сестра. И все — старшие. Все талантливы, все выделяются, все пытаются заслужить внимание и одобрение отца. Микки не пытается. Микки не выделяется вообще. Микки, если честно, вообще не подходит своему клану: у нее нет амбиций — байка здесь не купишь, да и ни Питера, ни Ростова нет, она не стремится к силе, не любит тренировки, телом слаба, разумом безразлична, и вообще… Даже имя. Микки ассоциировала свое имя только с Микки Маусом, а Микки Маус — мышь. У клана Учиха любимое животное — кошка. Микки так и чувствует, что не особо ее все любят.

Но Микки не думает об этом. Микки не сравнивает, больше других ее любят или меньше, и главное, что ее тревожит, это, скорее, то, что отец в принципе особой любви к ним не проявляет. Отец работает. Утром, днем, вечером. Иногда делает перерывы и уходит куда-то (Микки ставит на то, что к Хокаге). Микки, в целом, не сомневается, что отец просто не проявляет любовь, но все-таки к ним привязан. Возможно, он просто не любит детей. Однако жену любит наверняка, а значит никуда не уйдет. Этот мир — параллельная вселенная.

Для Микки мама — это якорь для папы. Такой, который привязывает его к Конохе накрепко и заставляет жить, как хороший человек. Папа маму любит, иначе и не бывает. Во всяком случае, Микки других вариантов не рассматривает.

В глобальном плане, самое главное, это чтобы папа не уходил. Просто не уходил, а сидел за своей работой до конца времен (старым его Микки не представляет, а о смерти не думает вовсе). Но иногда ей становится грустно… Как сейчас.

Микки мнется на пороге отцовского кабинета, выглядывая из-за косяка и никак не давая о себе знать. Она и не хочет привлекать внимание. Маме отец время уделял… во всяком случае, четверо детей не берутся из пустоты. Но к ней он почти не подходил. К старшим братьям подходил редко, помогал иногда с тренировками, самому старшему рассказывал о клане, просвещая, как все устроено — наследник ведь. К сестричке подходил реже, однажды Микки подслушала их разговор о замужестве… Микки не сильно хочется замуж, да и тренироваться, и кланом руководить ей не интересно, но она немного завидует. Потому что к ней отец не подходит вообще.

Микки все стоит и просто смотрит. Хотя бы иногда видеть отца даже так — уже лучше, чем ничего. Все смотрит, и смотрит, и смотрит. На шиноби нельзя смотреть, и она бы это знала, если бы занималась усерднее.

— Микки? Ты хочешь что-то спросить? — отец даже не оборачивается. Микки вздрагивает. Микки…

Микки не умеет лгать, потому что-да и смысла во лжи не видит. Когда у нее спрашивают, она всегда отвечает честно.

— Нет… Я скутяю по тебе, — говорит девочка прямо и опускает взгляд. Со скрипом огромного кресла Мадара встает. Подходит к ней, садится на корточки. Медленно, как под давлением, Микки все-таки поднимает взгляд. Отец кажется озадаченным и нерешительным.

— Скучаешь… У меня много работы, ты знаешь? — звучит как отмазка. Микки склоняет голову набок. Отец просто прячется за делами от них. Но ничего, главное, что маму он любит.

— Знаю, — Микки отвечает просто и какое-то время молчит. — У тебя всегда ее много. Ты никогда со мной не иглаешь.

— Я Глава клана, у меня нет времени на детские игры, — Мадара продолжает оправдываться. Микки не так уж это задевает, просто она не умеет следить за языком.

— А на взлослые было, — замечает, не обращая внимание на то, как дергается родитель от таких заявлений. Микки, если честно, знает, почему на нее у Главы никогда нет времени. Это не столько потому что он Глава, сколько потому, что она не старается. Она так думает, но… — Папа, а почему ты так мало уделяешь мне влемени?

Отец молчит долгие секунды, а потом вдруг берет ее на руки и возвращается к столу, садится за него, взглядом утыкаясь в бумаги.

— Это потому что я мало тленилуюсь? — Микки спрашивает сама, четко, не моргая и не увиливая от собственных мыслей и подозрений. А ответа…

— Тебе действительно не помешает тренироваться усерднее, — нет. Мадара упорно смотрит в документы, но его взгляд не бегает. Он просто прячет его от нее. — Чтобы стать шиноби, нужно не лениться и не пропускать ни одной тренировки.

— Я не хочу быть шиноби, — говорит Микки, и снова в воздухе повисает неловкость. Словно не диалог сейчас между ними, а просто они выдают в пустоту слова, не связанные друг с другом. Отец, однако, словно оживает. Хмурится недовольно, так жутко, что в животе холодеет.

— Ты должна стать шиноби, — Мадара смотрит ей прямо в глаза, но Микки не понимает.

— Кому должна? — она никому не обещала…

— Клану, — звучит беспрекословно.

— Я не обещала, — повторяет за мыслями Микки и смотрит, долго смотрит в отцовские глаза. У него они черные. У нее — точно такие же, но почему-то у папы глаза кажутся живыми, жгучими, как угли, а у нее — словно черный камень, холодные и пустые. Микки думает, это потому что она сама пустая. Она живая, обычная, но с окружающими ее людьми ей не сравниться. Проигрывает. — Не хочу быть шиноби. И тлениловаться мне не нлавится… Поэтому ты меня не любишь?

Мужчина, на чьих коленях она сидит, вздрагивает, дергается, как от удара током. Родителям, наверное, неприятно такое слышать. Но это ведь просто вопрос.

— Я тебя люблю, — возражает отец громче обычного, почти сжимает ее в объятиях и… уступает: — Хорошо. Ты можешь не быть шиноби. Выйдешь замуж, как сестра?

Но Микки и замуж не хочет.

— Я не хочу замуж, — морщит нос она. — Вдлуг меня муж бить будет?

— Это ты еще с чего взяла? — поднимает брови отец, как громом пораженный. — Никто не посмеет тебя бить.

— А наш сосед свою жену бьет, — пожимает плечами Микки. Для нее вполне очевидно, что без разрешения папы сосед бы не делал этого. Папа ведь не слепой. — Если ты разрешишь, муж сестренки тоже будет ее бить?

Воздух становится тяжелее, вязче. Микки на пробу шевелит языком и, смотря на отца, думает: «злится».

— Никто. Не посмеет. Бить. Моих. Дочерей, — отчеканил со страшным холодом Мадара и прижал ее к себе так сильно, что стало больно. Но девочка даже не пикнула, а только дождалась молча, пока хватка ослабнет. — Слышишь, Микки? Никто не посмеет. Я никогда не разрешу. Поняла?

Микки понимает. Теперь — понимает. И кивает заторможенно. Конечно, свои дочери и чужая женщина — разное дело.

— Я не хочу быть шиноби и замуж не хочу тоже. Поэтому ты не будешь пловодить со мной влемя? — Микки понимает все, но идти наперекор своим желаниям не хочет. Просто не может. Не понимает, как.

— Я буду, буду проводить с тобой время, — повторяет отец так, словно это что-то изменит. Не изменит. Это просто слова. Но… — У меня немного свободного времени, но я буду выделять его для тебя. Запомни: если ты снова соскучишься, ты всегда можешь ко мне прийти?

— Всегда? — Микки сомневается, но верит. Зачем обещать, если обещание — ложь?

— Всегда, — заверяет отец тоном мягким, как никогда не было и не будет. Микки верит. И запоминает.

***</p>

Деревянный меч до мозолей стирает руки. Микки ненавидит мечи, тренировки, тренировки с мечами — особенно. Кэндзюцу это то, что хорошо даётся её брату, но ей не даётся вообще. Тем не менее, лучше сражаться мечом, чем кулаками. Если успеть поставить блок, то не так уж и больно. Страдает хотя бы меч, а не она. Но больно всё равно так и так, поэтому Микки тренировки не любит.

Однако отлынивание — плохой способ от них избавиться.

— Микки, внимательнее! — огрызается раздраженно старший брат. Братику не нравится с ней возиться. Братик сам — бриллиант, талант. Брату, в конце концов, тринадцать лет, и с пятилеткой возиться ему не интересно. — Будешь так подставляться — на первой миссии умрешь!

Микки вздыхает. Вздыхает еще раз, тяжелее и выразительнее. Брат смягчается.

— Ладно, иди пока на маникене удары поотрабатывай, — милостиво говорит он и переключает свое внимание на второго брата. Второму братцу десять и он — компания поинтереснее Микки. Микки фыркает — не так уж с ней и скучно, просто тренировки — это неинтересно — и спешит встать к манекену, поймав выразительный взгляд «тренера».