Глава 4. Блу. Лицом к лицу (2/2)
Сказано — сделано. Наскоро перекусив сэндвичами из черствеющего хлеба и консервированного паштета, расходимся по самовыданным нарядам. Разобрав часть баррикады и вооружившись самыми внушительными тесаками из кухонного арсенала, я, Кори, Арс и Тимка начинаем осторожно спускаться вниз по лестнице. На меня, конечно, пытались Серегины обязанности переложить, но я отбрыкалась — кто придумал, тот пусть и реализует. Кондиции у Лиса отнюдь не богатырские, так что толку в половом диморфизме* как бы и не много в этом случае. А у меня все-таки два года рукопашного боя в загашнике, пусть уже и давненько.
Кто бы ни наведывался к нам ночью, он, похоже, давно благополучно убрался восвояси. По крайней мере, коридор на втором этаже пуст, там никого. А вот на первом как Мамай прошел. От входной двери только каркас да стеклянное крошево осталось, стойку основательно обшарили, касса выворочена с мясом. Посреди холла — лужа крови с цепочкой следов, ведущих за дверь. Передрались за добычу? Это ж каким дураком надо быть, чтобы в такой ситуации за деньгами охотиться? Тут ежу понятно, что жратва, лекарства и патроны теперь в приоритете. Впрочем, идиотов во все времена хватало. К двери подходить не торопимся, сначала надо обыскать этаж на предмет чужаков, придумать, чем заменить выбитое стекло, и потом со всеми предосторожностями замену эту провернуть. Сумеем нормально запереться, и можно будет хотя бы что-то горячее на кухне готовить. Газовый баллон там, как сказал Кори, есть.
— Разделимся, — решает он. Мы с Арсом берем себе левое крыло, они с Тимкой — правое. Оба они технические, номеров здесь нет, только кухня, маленький кафетерий, склад и прочие подсобки. В запертые помещения не суемся. Закрыто — вот и ладненько. Стараясь даже дышать как можно тише и держаться как можно дальше от окон, обходим кафешку. Здесь они витражные и оба выбиты, похоже, пулями. Такие объемы просто нечем закрыть, не корячить же кровати со второго этажа с риском возней и грохотом заманить внутрь мертвяков. Придется оставить эту затею и торчать на третьем этаже. Быстро возвращаемся в холл. Бум и Кори тоже вскоре появляются, и мы делимся с ними своими соображениями.
— Кафе можно запереть, — говорит админ.
— Там двери тоже сплошное стекло, — возражает Арс.
— От людей не пойдет, — соглашается Кори. — А эти бешеные умеют бить стекла?
— Черт их знает, — ежится Тимка. — Они все возле той тачки пляшут, собачонку достать пытаются.
Юный мой барабашка выглядит еще более напуганным чем вчера. Куда только весь задор с бравадой подевались…
— Если массой навалятся — выдавят тупо, — говорю я. — Но если вести себя тихо и не давать им повода переть в кафе, может, обойдется?
Пронзительный крик с верхнего этажа срывает нас с места в одну секунду.
— Серега! Это Серега! — восклицает Арс, бросаясь вверх по лестнице, мы — за ним. Что могло стрястись?! В здании, кроме нас, никого больше нет!
Как же крупно я ошибалась… Протиснувшись в лаз сбоку баррикады вслед за басистом, я вижу, как в полусумраке неосвещенного коридора наш гитарист отчаянно отбивается от какого-то человека в форме местного уборщика. Человек рычит, точно бешеная псина, вцепившись Сереге в предплечье. Судя по распахнутой двери номера, именно оттуда они и вывалились. Сердце немедля ныряет куда-то в желудок, пальцы и лицо немеют. Это адреналин, дичайшая доза, выброшенная в кровь поджелудочной и надпочечниками разом. Арс, не останавливаясь, с размаху бьет нападающего зажатым в руке тесаком по голове, но удар проходит вскользь, не причиняя тому особого вреда. Впрочем, Серегу тварь из своих челюстей выпускает и тот отлетает к стене, зажимая прокушенную руку. Зомбак поворачивается к нам — отсеченное ударом ухо болтается тряпочкой у плеча, окровавленный рот оскален, вместо глаз — два побелевших рыбьих пузыря. Сладковатый трупный душок бьет в ноздри, вызывая моментальный рвотный спазм. А Арсен пятится, боясь ударить его в лицо. Краем глаза я вдруг замечаю валяющуюся у порога номера швабру, хватаю и что есть сил втыкаю мохнатым концом прямо в раззявленную пасть. Арс наваливается на рукоятку и вдвоем мы отпихиваем упирающееся существо прочь. Развернуть и загнать его назад вряд ли получится, да и страшно, так страшно, что рассудок мутится. Но в конце коридора есть чуланчик для тех самых швабр, пылесоса и тряпок.
— В чулан! Арс, давай его в чулан! — ору я, позабыв о шумомаскировке. Не давая зомбаку упасть, но и не ослабляя давления, доталкиваем его, яростно грызущего веревки, до намеченной цели.
— Удержишь?! — спрашиваю я басиста.
— Угу, — кивает тот. Капли пота катятся по смуглому лицу. Арс наваливается на ручку, зажимая мертвяка в угол. Я несусь к Сереге.
— Ключи!
Он держится за руку, привалившись к стене и судорожно всхлипывая.
— Т-т… там, в двери, — лязгая зубами, выговаривает он.
— Держись, Лисенок, все будет хорошо! — вру я и подпихиваю к нему остолбеневшего Тимку. — Перевяжи Сереге руку, живо! Аптечка у меня в рюкзаке!
Кори, осмотрев номер, в котором напали на Лиса, тут же устремляется на лестницу. Те, на улице, могли услышать шум…
Выдрав из замочной скважины связку ключей, которые в полном смысле слова ключи, а не магнитная карта, прыжками несусь назад к подсобке. Арс для надежности подпер извивающегося зомби еще и ногой, но долго удерживать того вряд ли сможет. Не подозревала в мертвых телах такой силы и прыти.
— Быстрее! — просит Арсен, пока я трясущимися руками подбираю ключ к замку. Наконец собачка щелкает, Арс выдергивает уборщика из угла — благо, тот сам в ручку со своей стороны вцепился и с хрипом грызет «машку», точно бешеная лисица, и с силой впихивает того в темное нутро чулана. Захлопываем дверь, навалившись на нее вдвоем, я поворачиваю ключ — раз, другой, и отшатываюсь от планки, в которую тут же принимается колотиться чудовище, пару дней назад еще бывшее приветливым и симпатичным мексиканцем. Как он оказался в закрытом номере? Почему Кори решил, что парень ушел домой?!
— Е* твою мать! — с надрывом произносит Арс.
— Помогите! На помощь! Они идут! — вместо ответа на промелькнувшие в мозгу вопросы орет администратор откуда-то снизу. Черт подери, где носит Пашку?! Бросаемся вниз, на ходу подхватываю выроненный нож все еще немыми от стресса пальцами. Я вообще почти ничего не чувствую, как обычно это у меня бывает в критических ситуациях. На площадке второго этажа Кори ритмично молотит по черепу упитанную американскую миссис, занявшую своими формами, на его счастье, весь пролет. Но снизу лезет еще несколько незваных гостей.
— Брось! Бежим! Нам с ними не справиться! — орет Арс. Тетка с раскроенным черепом валится назад, придавливая своей тушей следующих страждущих. На лопнувшем от ударов лице белесые бельма на месте глаз расползаются куда-то в стороны. Вся стена, весь Кори — в кровище. Он вваливается в лаз в баррикаде последним, зубы у него лязгают от стресса не хуже, чем у зомбака, и он непрерывно ругается. Просто сыплет этими своими мазафаками как горохом из драного мешка. Начинаем лихорадочно заваливать лаз, пока гора мебели не вырастает просто на полкоридора внутрь. Когда мы заканчиваем, в баррикаду тут же принимаются скрестись и стучать.
— Хренассе, — присвистывает Пашка, оглядев наши перекошенные морды. Он пришел с черной лестницы, на наше счастье, наглухо запертой и внизу, и на каждом этаже. Надеюсь, что наглухо, потому что с уборщиком Кори уже облажался! И это будет стоить Лису жизни.
— Что случилось? Прорвался кто-то? Я крик услышал, но пока слез, чуть три раза не навернулся, крыша ппц крутая, — встревоженно говорит он. — Там, куда ни глянь, такой ахтунг творится, центр горит весь… А где Бум и Лис?
— Там. Серегу укусили, — выдыхаю я, пытаясь совладать с колотящей тело дрожью.
— Кто?! Он же номера осматривал!
— Хуан, мелкий ублюдок. Три дня назад еще сказал, что ему плохо, я велел идти домой! — произносит Кори. — Только инструмент в подсобку убрать. Наверное, почувствовал себя хреново, упал где-нибудь в ванной и сдох, и сидел там тихо, пока ваш друг не открыл дверь. Черт… Черт! Я не знал. Простите.
— Ты не заглянул в номер, — цедит Арс, стиснув кулаки. — Не удосужился, да? Просто повернул ключ, подумав, что уборщик об этом забыл, так?
— Да, так! Две недели все уже летит к чертям собачьим в гребаный ад! Я запер чертов номер и все!
Еще секунда — и налитые адреналином по самые ноздри мужики сцепятся. Арс вообще человек вспыльчивый. Как будто это что-то может изменить.
— Брэк! — рыкаю я. — Кори же не нарочно! Это долбаный несчастный случай! Мы ведь даже не слышали, как этот Хуан там ходит и скребется, а он должен был! Наверное…
— Может, в шкаф залез, — мрачно предполагает Пашка. — От лихорадки такая температура и бред, в сети писали, что люди чего только не выкидывают…
А ведь согласись я на рокировку — и была бы сейчас на месте Лиса… Моя упертость в буквальном смысле спасла мне жизнь. Мне так тошно становится от этой мысли, что я просто поворачиваюсь к готовым сцепиться парням спиной и иду в номер, где Тимка должен был перевязать Сереге руку. Но Бум сидит на кровати один, обхватив голову окровавленными руками и уставившись в одну точку.
— Тима, а Серега где? Ты ему перевязку сделал? Может, еще обойдется… Может, не все заразные, или у кого-то есть иммунитет. Мы же даже не заболели никто! — произношу я, сама начиная верить в такую возможность. — Тим!
Встряхиваю барабашку за плечо, но он продолжает раскачиваться из стороны в сторону, как китайский болванчик, жутко улыбаясь и что-то бормоча.
— Да возьми ты себя в руки, ты же мужик! — теряю я терпение. — Где Сережа?
— Там… в ванной. Он в полном порядке. Не заболеет, — бормочет Бум, и я решительно толкаю двери в санузел. Худенькое тело моего гитариста лежит внутри кипельно-белой ванны, залитой алыми потоками. Кафель, светлый потолок, занавеска — все в брызгах крови, как на какой-нибудь скотобойне. Животный ужас сковывает горло немотой. Схватившись за него рукой, словно это может снять спазм, и я сумею вздохнуть, делаю шаг по направлению к тумбочке над раковиной. Полочка из нее выдернута и валяется тут же. Медленно, словно в рапидном кино, протягиваю ладонь к ручке и тяну дверцу, из-под которой на пол капает густеющая кровь, на себя.
Через секунду мои ночи на долгие годы превратятся в кромешный ад. Но я об этом пока не догадываюсь.
*Полово́й диморфи́зм (от др.-греч. δι- — два, μορφή — форма) — анатомические различия между самцами и самками одного и того же биологического вида. Например, самцы млекопитающих зачастую крупнее и тяжелее самок.