Глава 21 (1/2)

Серёжа проснулся от щекотки в носу. Открыв глаза, мужчина понял, что лицо ему щекочут разметавшиеся каштановые пряди жены, которая практически лежала на нём, и что сам он вот-вот свалится с кровати. Серёжа слегка улыбнулся. Что-то остаётся неизменным: Анфиса всё так же старается прирасти к нему во сне, одновременно упорно выталкивая его на самый край, так что приходится, как фокуснику, держаться за воздух, тогда как полкровати оказывается пустой.

Аккуратно, чтобы не разбудить жену, Сергей перевернулся на бок и, подперев голову ладонью, принялся разглядывать свою незабудку. Видимо, почувствовав, что большое тёплое тело мужа её больше не греет, Анфиса свернулась клубком. Сергей стянул с себя большую часть одеяла, накрыл им своё сокровище, заботливо подоткнул край, чтобы защитить спину женщины от утренней прохлады, наклонился и невесомо чмокнул её в висок.

Неужели он снова может любоваться ею спящей, касаться её, бережно обнимать, боясь нарушить чуткий сон? Неужели у него появился шанс, если не отмотать всё назад, то начать новую страницу их совместной жизни? Но главное — неужели она позволит ему это?

Сергей не тешил себя иллюзиями собственной невиновности во всём, что произошло. Виноват, конечно, виноват, и сам себя никогда не простит. Он бросил её, предал её, потому что неверие для Сергея всегда было равно предательству, предательству, которое он совершил, хотя в молодости убеждал себя, что никогда не предаст тех, кого любит. В итоге предал обоих: в мотивах Васи не разобрался, хотя должен был понять своего лосика; буквально отопнул незабудку, которая искала защиты и помощи, и их счастливую, в общем-то, семейную жизнь самолично положил на алтарь собственного страха и тогдашнего бессилия.

А всего-то и нужно было взять себя в руки и просто прожить тяжёлый период после отцовской смерти, Зинкиной болезни (в аду старой суке гореть!), потери Дианы, которая выбрала алкоголь… Алкоголь и Смирнова. Если бы он тогда сжал волю в кулак, понял бы, что трудности, связанные с Зинкой — временные: сволочь, которая до капли высушивала его девочку, всё равно померла бы — рак в терминальной стадии всё-таки; Диану можно было вытащить совместными силами, даже, если ей бы того хотелось, с её мужиком, ведь не так-то плох был: ответственный, заботливый, к их детям прикипел; и все эти проблемы можно было бы решить, если бы он, Сергей Зеленов, не растёкся лужей соплей, оплакивая отца и обижаясь на жену, которую они с детьми видели только поздними вечерами. Всё просрал, всё, что мог! Какой молодец!

Простил бы он сам после такого? Да ни в жизнь! Но, видимо, судьба к нему добра, а любимая незабудка ещё добрее.

А ведь он не заслужил. Он предал не только её, но и их общих детей, и Сергей нисколько не удивится, если обнаружит, что это необратимо. Будет отчаянно болеть от факта необратимости — да, но не удивится. Лояльность Анфисы не то что само собой разумеется, но у них с женой долгая история любви, нежности, трудностей и их преодоления — в конце концов, они оба взрослые люди, которые понимают и знают все неидеальности друг друга. Но дети — другое дело. Он оставил их зависимыми, растерянными, одинокими подростками. А ведь для детей родители должны быть если не идеальными, то всегда сильными и надёжными. А он не смог. Он тряпка, которая ни черта не обеспечила своим детям поддержку и безопасность. Поэтому у Полины и Дениса есть полное право и все резоны не простить его никогда.

— Ты хмуришься, — хриплый голос Анфисы вырвал Серёжу из мрачных раздумий.

— А ты уже не спишь, — Сергей приобнял жену и отвёл волосы с её лба.

— Нет, не сплю, доброе утро, ёжичек, — Анфиса приподнялась и чмокнула мужа в нос. — Ты не выспался?

— Я любовался, — Серёжа не соврал, просто умолчал о внутреннем диалоге, которым сопровождался процесс.

— Пойдёшь обниматься по-человечески? А то мне мало одной ёжиковой лапки.

Сергей улыбнулся широко и искренне.

— Обе ежачьи лапы — твои, — мужчина удобно устроился на подушке и сгрёб жену в объятья.

— Вот это уже меньше похоже на халтуру, — Анфиса потёрлась подбородком о плечо мужа.

— Ах, меньше похоже, значит? А так? — Сергей помог любимой перевернуться и, нависнув над ней, принялся целовать ключицы и шею.

— А так, ёжичек, утро совсем-совсем доброе, — мурлыкнула Анфиса, слегка выгнувшись навстречу его губам.

Дорожка поцелуев неторопливо спустилась к груди, и Анфиса тихо застонала.

— Господи, Серёж, как же я по тебе скучала…

***

Едва дождавшись большой перемены, Полина потащила Ясю в кабинет мамы.

— Ирина Ренатовна, не заняты? — Полина осторожно заглянула в класс.

— Нет, котёнок, я одна, заходи. Чаю поставить?

— Да, — решительно отозвалась Яра из-за спины подруги.

— Мои малыши, я так соскучилась, — Ирина направилась в смежную лаборантскую, чтобы наполнить небольшой электрочайник.

— А у меня новости, — Полина присела за парту перед учительским столом.

— Да, и эта жопа меня уже три урока интригует, но ничё не говорит, — пробурчала Яра, устраиваясь рядом с вышеозначенным седалищным нервом.

— Новости, надеюсь, хорошие?

— Ну, во-первых, я помирилась с Денисом, он объявил, что ты — ничего, — Зеленова показала в воздухе кавычки.

— Звучит неплохо, — Ирина поставила перед детьми чашки с заваркой.

— И вот ради этого ты мхатовскую паузу держала больше двух часов? Я и так знаю, что вы с Денькой к миру движетесь, — пожала плечами Ярослава.

— Откуда?

— Деня утром мне звонил. Я спрашивала, прикрыть ли его, он сказал, что вы с ним договорились. Слово за слово и… Ну в общем, Поль, это не тайна, для меня, по крайней мере.

— Я очень рада, котёнок, — Ира погладила младшую дочь по голове.

— Но это ещё не всё.

— А что? — Каримова принялась разливать кипяток.

— Мама вчера отправилась в Питер.

— И ты её осуждаешь, — в голосе Ирины почти не было вопросительных интонаций.

— Ну, во-первых, наш папочка — предатель — тут из песни слов не выкинешь. А во-вторых, она убедится, что он предатель, и нам придётся её собирать, а я не хочу её собирать.

— Злишься? — односложно уточнила Яра.

— На маму? Да нет, просто удивляюсь её готовности давать ему шансы.

— Ну, солнышко, видимо, Анфиса всё ещё любит вашего папу, — Ирина достала из учительского стола шоколадку, развернула и положила на парту. — К тому же, согласись, мы не знаем, зачем она поехала. Ведь, Поль, какими бы сложными ни были их отношения, о вашей бабушке лучше рассказывать лицом к лицу, как и задавать вопросы о том, почему Сергей Николаевич уехал.

— Да как почему? Всё же очевидно — предатель он, — фыркнула Полина. — Предатель, которому на нас плевать. Только, что бы там ни было, она всё равно простит своего ёжика.

— Почему ты так думаешь? По-моему, всем очевидно, что он, прости, мудак, — Яра помрачнела.

— Да потому что мама его любит, а любовь зла: полюбишь и ежа. И я боюсь, как бы она не скатилась в депрессию, тогда будет тяжело ей, Денька будет переживать за неё, я — за Дениса и за неё… Всё завертится, всем будет плохо — в общем, мне совершенно не нравится этот концепт.

— Полинка, возможно, у вашего папы тоже могли быть свои причины, — осторожно начала Ира и, увидев нахмуренные лица детей, спешно добавила, — мне трудно представить, какие, но тем не менее. Ещё пару дней назад мы были уверены, что ваша мама — наркоманка.

— Это другое! Или что, думаешь, окажется, что папеньку кто-то шантажировал?

— Угу, и жизнь наша окончательно станет похожа на плохой сериал, — буркнула Яра в чашку.

— А знаешь, ма, мне плевать. Хочет мама есть свой кактус — я ей своих мозгов не вставлю. Просто всё это плохо закончится, я знаю. Он опять сделает ей больно, она рассыплется на атомы, уйдёт глубоко в работу и в нашей с Денисом жизни ничего не изменится, потому что видеть мы её будем глубокими вечерами разве что, если повезёт, а это всё равно что снова её потерять, а мне, если честно, надоело терять. И я уверена, на этот раз всё будет даже хуже, чем в прошлый.

— Подожди-подожди, котёнок, — Ира потянулась и успокаивающе сжала холодную руку Полины. — А Анфиса что, от стресса прячется от вас в работе?

— Мама от всех прячется в работе. Ну, не то чтобы от нас: когда в семье всё заверте, она уже не работала, поэтому не могу сказать наверняка, а до того было всё хорошо. Я сужу по последним четырём годам, когда она пахала как вол, чтобы пиздец заглушить. У неё свет мог всю ночь гореть, и такое случалось довольно часто.

— Ну да, Поля вон у меня на днях ночевала, ну, после того их разговора, так Фиса опять в полпервого ночи за переводом сидела, — подтвердила Яра, отламывая кубик молочной Милки.

— И я о том. Сергей обязательно сделает маме больно, обязательно, потому что по-другому не умеет, и всё опять пойдёт по кругу, — Полина сморгнула непрошенные слёзы злости и обиды.

— Солнышко, но ведь до того как всё заверте, ваши родители были вполне счастливы.

— Ну и что? И вообще не факт: может, будучи мелкими, мы чего-то не замечали.

— А даже если и так, мама от вас часто пряталась?

— Да вроде нет… — Полина задумчиво уставилась в собственную кружку. — В любом случае, я боюсь.

— Я понимаю, но всё же дай им шанс.

Ира понимала: вероятность, что родители её ребёнка (Господи, какой сюрреализм) восстановят отношения, можно назвать мизерной, потому что сама Ирина не простила бы. Он бросил их детей, общих детей, которым, по словам Поли, читал сказки, которых отводил в детский садик, школу, учил рисовать… А потом бросил, в самый трудный период их жизни. Нет, она не простила бы. Но не говорить же об этом Полине: ничего нового Ира не озвучит, а ребёнка разбередит ещё больше.

— Ладно, чёрт с ним, с Зеленовым, — Полина неожиданно перевела тему. — Есть ещё одна новость.

— Жги, — Яра отставила пустую чашку.

— В начале ноября Золотов — он же мой папочка биологический — запускает новый проект. Сериал.

— Он чё, медиамагнат? — хихикнула Князева.

— Ещё какой. Он владелиц Тин-ТВ, я погуглила. Погуглила и уже послала демку для участия в кастинге.

— Быстро ты, однако, — Каримова побарабанила пальцами по столу.

— Ну а чего тянуть? Кастинг-то в ноябре, осталось всего ничего.

— Дай угадаю, Фисе ты говорить не собираешься, — Яра хитро прищурилась.

— Не-а, — Полина махнула рукой. — Зачем маму тревожить? Вряд ли я пройду в сериал аж на Тин-ТВ, может, дальше демки и дело-то не зайдёт, а значит, и говорить ни о чём не придётся. А так, только нервничать будет.

— А если тебя всё-таки пригласят на пробы и ты пройдёшь? Потому что, Полинка, посылать заявку на кастинг в таком упадническом настроении — не очень хорошая идея. Ты у нас талантливая и относительно известная, а стало быть, твои шансы пройти дальше демо-записей вполне высоки.

— Мамочка, это же Тин-ТВ, — в голосе Полины слышался отчётливый скепсис. — Ты знаешь, сколько на кастинг придёт таких, как я, относительно известных, а сколько — не известных, но амбициозных? А до последнего этапа всё равно дойдут самые известные, с опытом куда большим, чем реклама жвачки, и, скорее всего, связями, не говоря уже об актёрском образовании. Это ж обычная история — сериал может быть сколь угодно подростковым, но на главные роли берут взрослых, по крайней мере, совершеннолетних, так что моя попытка — чистая авантюра, которая, я готова спорить, ни во что не выльется.

— А прикинь, если всё-таки пройдёшь? Тогда Анфисе, хочешь, не хочешь, придётся говорить, — Яра посмотрела на часы. — Поль, через три минуты звонок.

— Ой, тогда надо бежать, — Поля подхватилась и надела сумку на плечо. — Прости, мам, чашки помыть уже не успеваем, можем прийти и после урока убрать.

— Конечно, приходите, уберу я сама, но Ясенька рассказать ничего не успела.

— Прости, Яська, — Полина виновато посмотрела на подругу. — Я тут заболтала вас на целых двадцать минут.

— Всё окей, Поль, я ещё успею выложить свои новости.

В действительности Яра была рада тому, что за перемену они не успели коснуться щекотливой темы, связанной с деньгами: вешать лапшу на уши кому-либо она в принципе не любила, а необходимость второй раз за сутки плести с три короба семье и подавно нагоняла на девушку вселенскую тоску.

Попрощавшись с мамой, Яра и Полина побежали на алгебру. Впереди их ждало ещё четыре урока.

***

Позавтракав, Анфиса и Серёжа вышли в парк неподалёку от дома.

— Ловим момент, пока нет дождя, — неловко заговорил Сергей, идя вдоль аллеи, усаженной клёнами и каштанами.

— Как ты тут живёшь вообще, ёжичек, в этой постоянной сырости?

— На самом деле, климат в Питере не так ужасен, как мы привыкли думать. Я чаще всего на машине, а безлошадные быстро привыкают к зонтикам в сумках и рюкзаках.

— Не знаю, дождливый Питер никогда не был пределом моих мечтаний, — Анфиса передёрнула плечами. — А почему? — женщина принялась осторожно подбираться к теме, которую пара старательно откладывала.

— Почему переехал? Бросил детей и тебя не попытался вытащить, — на губах Сергея появилась горькая усмешка.

— Ну, примерно так. У тебя ведь были причины? По крайней мере, должны были быть.

Сергей пнул валявшийся на его пути каштан и медленно заговорил.

— Потому что я предатель и слабак.

Анфиса открыла рот, желая прервать мужа, но заговорить тот ей не дал.

— Помолчи, пожалуйста, Фис. Это не истерика. Я феерически проебался по всем фронтам и знаю это. Понимаешь, в какой-то момент после смерти отца, с твоей вечной занятостью, маминой замкнутостью, детскими вопросами: «А когда мама придёт?», «Ди с Даней всерьёз запили, как думаешь?», «А у них Ясю с Кириллом заберут,?», «Бабуля теперь всегда будет такая молчаливая?»… Меня всем этим накрыло, накрыло и сплющило.

— Прости… — выдохнула Анфиса.

— Солнышко, я тебя не упрекаю. Я просто хочу, чтобы ты понимала, ты же спросила, почему. И вот я почувствовал, что ещё чуть-чуть и выйду в окно, грубо говоря. Нет, понятно, что у людей проблемы и более пиздецовыми бывают, но со смертью отца я… Знаешь, как будто опору какую-то потерял… Что-то так звонко внутри хрустнуло… Сначала было горе, потом я начал сомневаться во всём, что делаю. Вроде всё правильно, привычно, но что-то не так, постоянно боишься ошибиться, что, кстати, странно. Ты же помнишь, я с папой по бизнесу не особо советовался — он очень далёк был от этого.

— Не странно, ёжик, советов ты, может, и не просил, но когда реализовывал какую-нибудь сделку, всегда слышал: «Молодец, мужик!» Он тобой очень гордился и, с тех пор как ты открыл бизнес, не боялся это показывать, — Анфиса достала из кармана куртки сигареты. — Николай Иванович, Серёж, был сложным человеком, но ты для него был идеальным сыном, его гордостью и радостью.

— Знаешь, я до его смерти не понимал, насколько мне важно не то чтобы его одобрение, а просто чтобы он был, хоть где-нибудь был. Я, конечно, понимаю, что я очень поздно, слишком поздно начал его анализировать, понимаю, что его вмешательство в воспитание Дениса нужно было пресекать, и я себе, Фис, этого никогда не прощу, но тем не менее… Как бы это тебе сказать… Вот были у меня опоры: ты, мама с папой, наши друзья, про Васю не говорю — Васю мы давно потеряли, но отсутствие Васи чуть легче было пережить, пока рядом были вы с родителями. К тому же была ответственность — мы детей ждали. Потом появилась Дианка, и всё стало почти хорошо — всё-таки, радость моя, не умеем мы с тобой в бинарные отношения.

Анфиса нервно хихикнула: кто-кто, а она точно не умеет.

— Ди, конечно, Васю не заменила, как его вообще можно заменить? — продолжал Серёжа. — Да мы и не осмелились ей ничего предложить. Но, согласись, Ди стала нашей семьёй: мы вместе воспитывали детей, практически жили на два дома, подстраивали отдых под её отпуска…

— Ди, безусловно, наша семья, — Анфиса грустно кивнула.

— Ну вот. И в один момент все эти опоры из-под меня вышибло. Я же говорю, я слабак, я не могу один. Я всегда говорил «Прорвёмся!», но не «Прорвусь!» Вот на «Прорвусь» меня-то и не хватило.

Воробьёва выбросила окурок и обняла мужа за плечи.

— Ёжичек, ну никто из нас не может один. Это не признак слабости, просто человек — такое животное, социальное, не заточенное под то, чтобы справляться с большими трудностями в одиночку.

— Но ты же справлялась.

Супруги подошли к свободной лавочке и устроились на ней, всё ещё не размыкая объятий.

— Серёжка, милый мой, ты меня слишком идеализируешь. Я справлялась только потому, что знала: каждый вечер, когда прихожу домой, меня ждёшь ты, ты и дети. А те четыре года, что тебя не было, я не справлялась, я просто залегла на дно: пахала до кровавой мути в глазах, много курила, находила каких-нибудь временных любовников, но не жила. Это не жизнь была. А социальные взаимодействия заменила виртуальными, потому что совсем без социума я бы не выжила.

— Нет, незабудка, ты просто сильнее меня. Вы с Васей всегда были сильнее. А у меня в какой-то момент, грубо говоря, весь мир посыпался, и я всё чаще и чаще начал думать, что хорошо бы всё-таки в окошко выйти. Однажды, разогревая детям обед, я словил себя на том, что нож, которым хлеб режу, отлично справился бы и с венами.

Анфиса побледнела и испуганно уставилась на мужа.

— Ну не смотри так, незабудка, я действительно об этом думал. Но я ж отец года, блять! Позволить детям обнаружить свой хладный труп я не мог… Не хотел, чтобы, Поля или Деня… Ну, как ты… — Сергей осёкся.

Анфиса вздрогнула. Слишком часто муж выдёргивал её из ночных кошмаров, в которых она снова и снова слышала последние, конвульсивные хрипы своего папаши.

— Я понимаю, — Анфиса вытащила из пачки новую сигарету.

— Я не хотел, чтобы дети однажды пришли из школы, а на люстре папа висит, — последнее слово смазалось нервным смешком.

— И ты, значит, решил уехать?

— Ну да. В Питере детей со мной не будет, думал я, а психологическое состояние соседей, которые обнаружили бы моё тело по запаху, меня волновало мало. Конечно, я не собирался что-то с собой делать, едва приехав сюда, но если бы всё-таки сорвался… — мужчина развёл руками.

— И хорошо, что не сорвался.

Сергей опустил взгляд.

— Серё-ё-ёж? — Анфиса пристально вгляделась в лицо мужа.

— Ну, вообще-то, попытка у меня была, — Серёжа оттянул ворот кашемировой водолазки.

На смуглой коже шеи Анфиса разглядела бледный след — борозду.

— Серёжка, — женщина рвано выдохнула и прижала ладонь к губам.

Как она могла не заметить раньше? Как же хреново было её ёжику, отчаянно барахтавшемуся в ворохе нескончаемых проблем!

— Говорю же, слабак.

— Ты нет… Тебе просто нужна была помощь. Всем нам нужна была помощь.

— Ну, тем не менее, все как-то справлялись, а выпилиться попытался только я.

— Ты слишком к себе строг. Ди так-то спасалась алкоголем — она пытается бросить, дети говорят; я и правда иногда думала уколоться и забыться; мама твоя… Её психика вообще наших злоключений не выдержала. Дети друг от друга отдалились: Деня замкнулся, Поля находила и находит поддержку в Ясе и Ирине…

— Ирина?

— Их названная мама — об этом потом. Поэтому ты не один такой, кто не выдержал.

— Ну потом-то я слегка подсобрался, — вместо гордости за себя, в голосе Серёжи звучало нескрываемое презрение. — Я ехал с суицидальными мыслями, не то чтобы с твёрдым намерением, но… Почти знал, что однажды это сделаю. А оказавшись здесь, увидел, какой треш происходит в питерском филиале. Всего рассказывать не буду, но были и подложные документы, и распил бюджета, и откаты какие-то… Даже незаконно оформленные квартиры. В общем, я так охуел, что на какое-то время мысли о суициде отодвинул, ну потому что не могу ж я выпилиться и оставить детям в наследство этот пиздец, ну и начал его разгребать. А пока разгребал, вроде и жить полегче стало. Оно знаешь, когда упахиваешься, не до того, чтобы сопли на кулак мотать.

— Да, я немножко знаю, как это работает, — Анфиса подавила смешок.

— Но пиздец, к сожалению, был не бесконечен. Когда я здешние Авгиевы конюшни подчистил, хтонь снова накатила. Я ещё перед этим, умничка такая, домой съездил, как раз твоё отравление и застал, первое, я имею в виду.

— Ёжик, прости…

— Так ты ведь не виновата, я просто рассказываю, как было. Вернулся я в Питер и в тот же вечер в петлю-то и полез. Хорошо, люстра меня не выдержала.

Анфиса почувствовала, как слёзы наворачиваются на глаза.

— Живой, живой, мой, — женщина прижалась к мужу, обхватила его лицо ладонями и начала зацеловывать любимые глаза.

— Не плачь, незабудка моя, — Серёжа хотел добавить, что он её слёз точно не стоит, но осёкся: наверное, это не то, что поможет его любимой успокоиться.

— А потом? Как ты выжил? — тихо заговорила Анфиса через какое-то время.

— А потом я понял, что домой вернуться не могу. И детей забрать не могу, потому что я… Нестабилен. Не как мать, конечно, но, согласись, после попытки суицида как-то начинаешь сомневаться в своей родительской надёжности. Мне показалось, что мама немного отошла после папиной смерти и уж она-то куда лучший вариант опекуна, чем я, даже в квартире с наркоманкой, прости. Нет, сейчас более или менее трезвым умом я понимаю, что наркоман в доме — это чертовски опасно для всех, но тогда моё сознание не могло отграничить тебя, любящую и заботливую мать, от того, что я увидел, когда мама тебя отравила. Я просто не верил, что ты можешь представлять опасность для детей или мамы.

— Я понимаю, как это, Серёж. Мне самой сложно провести грань между личностями Эмилии Карповны, сложно верить в ту, что меня ненавидит.

— Опять же, возможно, если бы я не был в таком унынии и апатии, я бы задумался над тем, что ты из дому не тащишь, скандалов не закатываешь, выклянчить денег не пытаешься — короче, задал бы себе вопросы, которые положено задавать нормальному человеку. Но тогда все мои силы уходили на то, чтобы удержать себя, а удерживал, знаешь, ощущение такое, будто на тоненьком-тоненьком хрупком краешке. Поэтому в редкие наезды домой я просто облегчённо вздыхал — ты не навредила детям, а значит, всё под каким-никаким контролем. И от тебя пытался дистанцироваться, чтобы вниз не полететь, потому что — потом уже мысли появились — сейчас-то умирать нельзя: дети хоть и под присмотром, но несовершеннолетние, мать с бизнесом не управится, а оставить управляющего — так некого. До Денькиных и Полиных восемнадцати всё разворуют, а потом как, семья по миру пойдёт? Поэтому надо дотянуть хотя бы до совершеннолетия. Вот я и вёл себя как мудак, понимая, что ничего не могу, кроме как пытаться сохранить бизнес, ну и себя, но только чтобы дело не похерить.

Анфиса сдержала горькое: «Но детям-то нужен был папа, а не бизнес!», но Серёжа словно прочитал её мысли.

— Я, незабудка, знаю, что лосятам нужны были родители, а не абстрактные деньги — они ведь даже не представляют, сколько денег-то, да и не интересно это Полинке с Деней, по крайней мере, сейчас. Но проблема в том, что деньги я делать могу в любом состоянии, а вот отцом тогда быть не мог, не потому что их не люблю, я наших детей полюбил ещё до рождения, когда мы даже не знали, что их двое. Но в том моём состоянии… Солнышко, я бы себе щенка не доверил, не то что детей. Ты ведь не забывай: они уже достаточно взрослые, чтобы многое видеть и многое понимать. Они у нас всегда много понимали, смышлёные, — в голосе Серёжи звучала всепоглощающая нежность.

Анфиса слегка улыбнулась.

— И увези я их с собой в Питер, они бы непременно пытались бы меня вытянуть, растормошить, спасти, в общем. И у них бы это не получилось — это я понимал, всякий раз возвращаясь домой. Моя любовь никуда не делась, просто на деятельную любовь, оказывается, тоже силы нужны. Дети — не опора, дети — те, для кого папочка всегда сильный, а мама всегда всё знает и из любой беды выход найдёт. И знаешь, что было бы, когда у них не получилось бы меня вытащить?

Анфиса горько вздохнула.

— Вечное чувство вины за то что не смогли.

— Именно, незабудка. Лучше уж пускай ненавидят, чем винят себя в моей слабости.

Анфисе отчаянно хотелось сказать мужу, что это работает не так, что всё обязательно получилось бы, но она молчала, понимая, что муж прав. Скорее всего, всё случилось бы как он говорит. Серёжиных сил не хватило бы, А Поля с Деней никогда не избавились бы от чувства вины, которое ещё не понятно, на что могло толкнуть их самих.

— Ёжичек, это всё очень похоже на депрессию.

— Я знаю.

— Ты обращался к психологу?

— Та нет… Фис, я, конечно, слабак, но кое-что могу, в частности взять себя в руки, пусть и не сразу у меня это получилось.

— Но ты не слабак. Знаешь, сколько нужно сил, чтобы продолжать жить, когда жить незачем? Знаешь, чего стоит преодолеть депрессию? А сколько сил, чтобы вопреки этой болезни продуктивно работать? Я горжусь тобой, ёжичек, ты невероятно сильный. Мы вернёмся домой и детям всё объясним.

— Солнышко, вот тут-то и загвоздка, я не могу домой. Очень хочу, но пока не могу.

Анфиса напряглась.

— Когда я всё-таки с собой справился, думал, сейчас домой приеду, у детей прощение вымаливать начну, тебя, возможно, уговорю в ребцентр обратиться… Но пиздец, может, и не бесконечен, но цикличен и многолик.

— Поясни? — Анфиса приподняла бровь.

— Есть такой гнида Лукашин, ты, может быть, помнишь.

— Ну да, пидор, который к тебе в партнёры набивался, в самом начале ещё, а ты его нахрен послал, потому что скользкий тип и спекулянт.

— Так вот. Он не оставил своих влажных мечтаний по созданию монополии на рынке недвижки. Несколько агентств помельче он уже сожрал, а теперь вот оброс связями наверху и замахнулся на наше.

— А насколько наверху?

— Сложно сказать… Пыли-то он пускает в глаза много, но Лукашин всегда был выёбистым. Думаю, не прямо наверху-наверху, но вполне возможно, что где-то рядом с пентхаусом.

— Чем нам это грозит? — Анфиса принялась накручивать на палец собственный локон.

— Хмм… Я сомневаюсь, что у него что-то получится: пока слишком вяленько действует. Но мелкие неприятности и головную боль создаёт вполне успешно: то, знаешь, из налоговой проверка, то из пожарки, то ещё что-то. Сейчас я планирую гастроли по городам: ЕКБ, Новосиб, Краснодар — в общем, все, в которых есть наши филиалы. Проконтролирую, чтобы везде порядок был, ну и постараюсь найти рычаги давления на этого пидора.

— И насколько это затянется, как думаешь?

— Не знаю, но, если через полтора-два месяца не разгребусь с этим, плюну на всё и таки поеду домой. Я очень скучаю по детям и должен им разговор. Два месяца в сравнении с четырьмя годами потерпеть как-то можно, но дольше — я просто отказываюсь. Попытаюсь быстро разрулить эту херню, но если затянется, реально, рвану к вам.

— А московский офис?

— Это чучело пока в столицу не рыпается, да и хорошо всё там.

— Ты уверен в своём заме? — Анфиса хмурилась.

— Солнышко, если бы у меня такой зам был в каждом филиале, сейчас бы этой ебанины не случилось. Но Рыженко — один на миллион.

— Хочешь, я детям всё объясню?

— Слушай, ну, понятно, что ты вернёшься и у них возникнут вопросы. Но я попрошу тебя ограничиться какими-то общими фразами. Всё-таки откровенный разговор — это моя ответственность. Единственное, о бизнесе можешь рассказать. Попроси их, пожалуйста, быть очень осторожными: не связываться с незнакомыми людьми, не садиться в машину, не отвечать на вопросы обо мне, не бежать на просьбы «Спасите кошечку» или «Достаньте мячик на дереве за углом» и тем более не вестись на разговоры мутных типов «Я от папы приехал». В общем, всё, как в детстве, только теперь по-взрослому. Я не думаю, что детям угрожает физическая опасность, но тем не менее, лучше перестраховаться. И попроси их, пожалуйста, всё-таки отвечать на мои телефонные звонки, хотя бы односложным «Алло, я в порядке» — это может быть критически важно.

— Я поняла, — Анфиса коротко кивнула.

— Спасибо, радость моя.

Воробьёва улыбнулась, а ей на нос упала первая дождевая капля.

— Хмурится… — задумчиво пробормотала женщина.

— И плюётся, — фыркнул Серёжа, ловя ладонью крупную каплю. — Нужно бежать домой.

— Ну, хотя бы прогулялись, — Анфиса встала и приняла протянутую руку мужа. — Как думаешь, ещё успеем до ливня в супермаркет забежать? Вон оно всё какое грозное.

— Скорее всего, не успеем, но можем заказать доставку. Они, бедняги, работают в любую погоду, но нам это на руку, — Сергей накинул капюшон на голову жены. — Не хочу, чтобы ты мокла.

— Спасибо, ёжик. Насчёт доставки я согласна, но не шавуху, как вчера, а каких-нибудь полноценных продуктов — всё-таки мне хочется приготовить что-нибудь домашнее, ты и отвык, наверное.

— А потом посмотрим фильм?

Анфиса хотела с энтузиазмом согласиться, но прикусила губу. Ей ещё нужно рассказать о Даниле, но как найти в себе силы — вот в чём вопрос.

***

— Серьёзно, чёртова пробка? — сидя в машине сына, Марина с досадой рассматривала образовавшийся впереди затор.

— Ну прости, мам, — пробасил Вася, барабаня пальцами по рулю. — Мы всё равно успеем, не волнуйся.

— Васенька, у моих ребят и так количество часов сократили, если я не попаду на эту пару, случится практически катастрофа.