Глава 20 (2/2)

— А, то есть общение с творческо-деловых рельсов перешло на личные?

— Да. И это пиздец, Ясенька. Потому что ещё я знаю, что ей тридцать два, она известная певица и уже много лет безответно влюблена в своего друга. Но даже если бы её Васеньки не было, сама понимаешь, какие у меня шансы?

— Это алес, Анют. Как хороший друг я должна сказать, что твоя охуенность перекрывает всё, но, блять, как реалист я понимаю, что не в нашем обществе.

— Вот-вот, — Аня отстранилась и подтянула колени к груди. — Поэтому я стеклю и, как уже сказала, монетизирую свои страдания.

Девушки замолчали. Видимо, первая любовь — это всегда о невзаимности: Аня с Евой, сама Яра с Полиной… Наверное, это можно пережить: всё равно ничего другого не остаётся.

***

Войдя домой, Денис на какую-то секунду почувствовал себя дизориентированным. Похоже, в его отсутствие музыкальный центр и пылесос решили посоревноваться в мощности. Настойчивое «Бж-ж-ж» составляло достойную конкуренцию воплям «Яву, Яву взял я на халяву!»

Разувшись, парень пошёл на источник шума. Дойдя до своей комнаты, Денис застыл на пороге. Полина водила щёткой пылесоса по полу с таким решительным лицом, будто была готова убить каждого, кто стал бы на её пути к наведению порядка в отдельно взятой квартире. Денис понял: на сестру нашло.

Раз в пару месяцев Полина решительно объявляла «Развели здесь срач!» и вылизывала всю квартиру. В такие моменты у обитателей дома Зеленовых было два пути — присоединиться или не мешать. Когда совсем не везло, обострившийся синдром Мойдодыра совпадал с ПМС. В эти злосчастные дни с траектории движения Полины и пылесоса нужно было просто отскакивать и вообще старательно мимикрировать под обстановку, а лучше — вспомнить о срочных делах где-нибудь на другом конце города.

Парень вздохнул: судя по зверскому выражению лица сестры и сияющим чистотой окнам, сегодня других вариантов, кроме как присоединиться, у него нет.

— Полин! — закричал Денис во всю мощь хорошо натренированных лёгких пловца.

Щётка угрожающе развернулась в его сторону.

Денис осторожно прокрался к музыкальному центру и убавил громкость.

— Полин, чё ты творишь?

Полина посмотрела на брата так, будто он спросил, почему нельзя есть мухоморы. Девушка нахмурилась и рявкнула:

— Развели здесь срач!

— Поль, это моя комната.

— И что? Тут срач! — Полина отложила щётку и упёрла руки в боки.

— Да нет тут никакого срача, — Денис подошёл к своей кровати и с размаху упал на спину.

— Денис, я её только застелила!

— И чё, это моя кровать. Я устал. Сначала школа, потом — тренировка, завтра вон целый день с заказом сидеть, так что в школе ты меня прикрываешь. Я уважаю твою тягу к порядку, но сейчас я хочу жрать и спать.

— Всем бы только жрать! А то, что у нас бардак, до того никому дела нет, — Полина надулась, но присела на кровать рядом с братом.

— Да нет тут никакого бардака, это на тебя накатило.

— Денис, ну посмотри, ну пыль же везде!

Внезапно Зеленову стало жаль сестру: она ведь невиновата, что у неё такой дурацкий способ справляться со стрессом. Мама превращает в пюре всё, что попадётся под руку, он сам обфыркивает всё вокруг, Диана сосредоточенно точит ножи, Данил вон пёк в промышленных масштабах, отец принимался гладить всю одежду в доме, включая джинсы, поэтому пару раз Денис приходил в школу с джинсами со стрелочкой.

— Поль, что мне сделать, чтобы это закончилось? Ну, чтобы срач в твоём понимании перестал существовать?

— Мой кухню… Полы и плиту. Стенами я потом сама займусь.

— Нет, ты не займёшься стенами. Потом я оккупирую кухню и буду жрать, а тебе придётся, проявив эмоциональную стойкость и приняв несовершенство мира, пережить немытый кафель.

В другой ситуации Полина обязательно возмутилась бы, но сейчас девушка понимала: брат идёт на практически немыслимый при их теперешней ссоре компромисс — игнорируя усталость и ворчащий от голода желудок, он согласился драить кухню.

— День, иди есть. Я как-нибудь приму несовершенство мира, воплотившееся в неубранной кухне. Правда, ты пойдёшь спать, а я ею займусь.

— Да ладно, я тебе помогу. Ты пылесосом орудовать закончила?

— Угу. Твоя комната была последней.

— Тогда, думаю, музон можно вернуть, — парень подбавил звук, с улыбкой посмотрел на сестру и пропищал тоненьким голоском, — ма-а-ам, а что такое шалава?

— Гетера, День, только необразованная, — скучающим тоном откликнулась Полина и близнецы расхохотались. — Помнишь, да? — сквозь смех выдавила Полина.

— А как такое забудешь, — фыркнул Денис и, погружаясь в воспоминания, прикрыл глаза.

***

Пятый-Б страдал на уроке литературы. Больше всех мучилась Ярослава, переминающаяся с ноги на ногу у доски. Хотя нет. Судя по лицу Елизаветы Матвеевны, наибольшие мучения испытывала всё-таки она, как бывало всякий раз, когда ученики отказывались по достоинству оценить красоты русской литературы.

— Цыгане шумною толпой… Цыгане шумною толпой… — бормотала Яра, тщетно пытаясь припомнить, что же они такое делали, эти самые цыгане, и зачем.

Вернее, помнить-то она помнила, но вариант, который настойчиво крутится в памяти, Елизавете Матвеевне явно не понравится. Определённо, в оригинале, который она пыталась выучить на перемене, было что-то другое… Вспомнить бы, что именно…

— Цыгане шумною толпой… — Яся запрокинула голову и уставилась в потолок, словно надеясь, что побелка вдруг сменится книжной страницей.

— Славочка, соберись. Ну что ты? — подбадривала Копейкина, удивляясь внезапно возникшим проблемам: обычно Князева без труда могла продекламировать даже самое длинное стихотворение.

— Цыгане шумною толпой… — Яся замолчала, признавая своё поражение.

— Толкали жопой паровоз! — звонкий голос Дениса буквально взорвал мёртвую тишину.

Класс покатился от хохота.

— Дениска, — ошеломлённо выдохнула Копейкина.

Полина, сидевшая на парту впереди, развернулась и погрозила брату кулаком.

— Нет, ну а что? — мальчик недоумённо переводил взгляд с сестры на учительницу.

— А где ты слышал такую версию? — голос Елизаветы Матвеевны слегка подрагивал, и повзрослевший Денис уже не мог бы сказать с уверенностью, от огорчения или от едва сдерживаемого смеха.

— Так Ди говорит, Ясина мама… А что, там не так, что ли?

Окончание вопроса потонуло в новом взрыве хохота. Смеялась даже красная как мак Яся. Полина попыталась сползти под парту, чтобы спрятать подрагивающие плечи. Когда попытка не увенчалась успехом, девочка просто легла на парту и сморгнула выступившие от смеха слёзы.

— Садись, Славочка. Пожалуйста, выучи к следующему уроку.

Яся кивнула и, всё ещё давясь смешками, вернулась за парту, которую делила с Аней.

— Я так понимаю, Дениска, учебник ты не открывал? — Копейкина строго посмотрела на ученика.

— А зачем? Я ж его знаю… Ну, по крайней мере, я так думал… — мальчик осёкся на полуслове, сообразив, что, кажется, декламируя стихотворение великого русского поэта, Диана всё-таки слегка погрешила против истины.

— Понятно. Славочка и Дениска, пусть ваши мамы в школу зайдут как смогут.

Дети синхронно кивнули и выдохнули: на сегодня их персональные мучения с великой поэзией, похоже, закончились.

Мучения, конечно, закончились вместе с уроком литературы, но самое интересное ждало дома: предстояло сообщить мамам, что Копейкина по ним соскучилась.

Узнав о причине вызова, Диана со старшим Зеленовым хохотали добрые десять минут. Анфиса напротив — кусала губы и хмурилась, хотя Денис мог поклясться, что в самом начале она едва сдерживалась от того, чтобы не последовать примеру мужа и подруги.

Конечно, после обеда младшее поколение под строгим взглядом Анфисы было отправлено в комнату близнецов делать уроки. Но любопытный Денис, выходя из кухни, «позабыл» как следует закрыть дверь.

— Ну чё вы ржёте? — фыркала мама.

— Потому что это смешно? — голос Дианы всё ещё искрился весельем.

— Незабудка, ну правда же смешно. Толкали жопой… Ну надо же!

— Так а что смешного? Что смешного, я вас спрашиваю?

— Ну а чё, плакать, что ли? Сходим в школу, посыплем голову пеплом. Фис, я в упор не вижу проблемы.

— То есть ты не видишь проблемы в том, что наших детей будут считать маргиналами?

— Кем? — удивлённые голоса отца и Дианы прозвучали в унисон.

— Маргиналами! Это же пошлость, в конце концов, — то, что он выдал. Ди, твоё влияние, между прочим!

— Моё, и я им горжусь! — бодро и с расстановкой парировала Диана. — Женщина, по-моему, ты делаешь проблему на ровном месте. Это не пошлость, а нормальное детское творчество, фольклор, можно сказать, ну как сказочки про чёрную-чёрную руку и анекдоты про Чебурашку с Геной.

— Я не сруль, я чебурашка, — веселился папа.

— Серёж, ну хоть ты меня поддержи!

— Фиса, радость моя, я тебя люблю, но поддержать не могу. Ди права. Им одиннадцать, самое время рассказывать стихи про жопой паровоз и петь песенки про жареного цыплёнка.

— Ой, а ещё же это, помнишь? От улыбки лопнул бегемот, — пропела Диана на мотив хорошо знакомой песенки.

Про бегемота Денис ещё не знал, но собирался в ближайшее время восполнить этот пробел с помощью любимой Ди… Или, может, папы, который бодро подхватил:

— Обезьяна подавилася бананом!

Судя по звуку отодвинутой табуретки, мама тяжело опустилась на стул.

— Сейчас она закурит, — флегматично предположила Полина.

— Зато мама сегодня вечером будет рассказывать своему Смирнову и ржать, — хихикнула Яся.

Щёлкнула зажигалка, подтверждая правоту Полины.

— Ребят, это вообще не смешно. Мы должны быть ответственными родителями.

— А в чём именно ты видишь безответственность, девочка моя? — на сей раз Диана говорила серьёзно.

— Ди, ты правда не понимаешь?

— Не-а, — судя по звукам из кухни, Диана тоже взялась за сигареты.

— Ну ребят, — мама тяжело вздохнула. — Я хочу, чтобы у наших детей было нормальное детство. Им не надо взрослеть раньше времени, они ещё успеют набраться и матов, и пошлости.

— Солнышко, — голос папы почти мурлыкал: так папа разговаривал всегда, когда мама нервничала или когда нужно было её уговорить разрешить им с Полей лечь спать попозже. — Все эти стишки, песенки, слово «хуй» на заборе — это не о том, что они слишком взрослые и им капец плохо от этого факта. Это как раз наоборот — о беззаботном детстве, где слово из трёх букв и соответствующие иллюстрации рядом — это проявление невероятной крутости.

— И первые попытки нарушить запреты и попробовать запретные плоды, — подхватила Диана.

— Но попытки именно что детские. И ребят не нужно от этого ограждать. Ты же знаешь, я не сторонник того, чтобы они скакали по гаражам и гудрон жевали, но нормальное детство и состоит из постепенного взросления, таких вот весёлых мелочей, когда жопой паровоз и бегающие по стенке циклопы.

— Я просто очень боюсь… — в голосе мамы звучала растерянность, и это близнецов удивило и даже несколько испугало.

Родители почти никогда не терялись. Это же родители — они всегда знают, что делать!

— Чего ты боишься, радость наша? — Диана говорила с такой нежностью, какую обычно слышат они, когда болит, холодно или страшно.

— Сделать что-то не так. В конце концов, мы их любим и за них отвечаем, и я не знаю, как сделать всё правильно. Я подняла Димку с Костей, но всё ещё не знаю, как воспитывать детей, потому что братьев мне нужно было просто накормить и одеть.

— Фис, нет инструкции. Как бы сильно нам ни хотелось, её нет. Не должно быть всё правильно. Мы с детьми не в вакууме живём, — папа говорил уверенно, но всё ещё не повышая голоса.

— Поддерживаю, Серёж. Мы хорошие родители. Наши дети сыты, одеты, обуты, у них есть время и возможности заниматься своими увлечениями, им не приходится работать ради куска хлеба, и, если все мы трое не подорвёмся, не дай Боже, на одной мине в один непрекрасный день, им ещё долго не придётся думать о том, как заработать на жизнь. У них будет возможность учиться, но главное знаешь что?

— М-м-м?

— Наши дети нам доверяют и нас не боятся. Они пришли и сказали «По вам Копейкина соскучилась», а у херовых родителей оно знаешь, как бы было?

— Как?

— А я тебе расскажу. Сначала они бы после школы домой не сразу пошли, а долго нарезали бы круги, боясь предстать пред наши очи. Потом сделали бы уроки, перемыли бы посуду, вылизали бы комнату, чтобы нас задобрить. А потом уже, где-нибудь под вечер, рассказали бы, а может быть, и не рассказали бы, может, просто прогуляли бы школу завтра, и послезавтра, и до тех пор пока нам Борзова или Копейкина не позвонили бы. Я так однажды две недели манкировала уроки, потому что на физкультуре однокласснику нос разбила, за то что жирной обозвал, а потом бегала от необходимости сказать матери, что её в школу зовут. У папы, понимаешь, очередные учения были, поэтому решить вопрос малой кровью не представлялось возможным. А ты мне тут рассказываешь, что мы хреновые родители, — под конец тирады в голосе Дианы промелькнул намёк на обиду.

— Ди, я не говорю, что мы хреновые… Просто я очень боюсь, что они повзрослеют раньше времени, а причиной тому будет наш недосмотр, — мама казалась всё ещё растерянной.

А Денис искренне не понимал, почему она переживает: ведь чем взрослее, тем ты круче. Когда он совсем-совсем вырастет, он не будет учить дурацкие стихи на литературу, обедать станет жареной картошкой и мороженым, а хуи на заборе будет рисовать не таясь, потому что кто ему взрослому что скажет? Полинка наверняка будет краситься, как мама и носить каблуки. А Яську никакие восьмиклассники не смогут прогнать из гаража, где их сосед дядя Лёша вечно перебирает свою ласточку. Нет, взрослеть — определённо круто и незачем маме переживать по этому поводу.

— Да не делают они ничего супервзрослого, — тем временем продолжал папа, — ну, по крайней мере, ничего, что выбивалось бы из нормы одиннадцатилетки. Душа моя, они получают тот опыт, который получают все детишки их возраста.

— Ну хорошо, а что подумает Елизавета Матвеевна?

— Ты правда думаешь, что это первый случай в её практике, когда пятиклассники выдают что-то эдакое? — Диана прыснула. — Она расскажет об этом в учительской, они вместе посмеются, и Денька с его толпящимися цыганскими жопами войдёт в её личные анналы истории.

— Да. Вот Вася, например, в пятом классе отказался писать сочинение на тему: «О чём бы я думал, придя в мавзолей», — сказал Елизавете Матвеевне: «Зачем туда вообще ходить? Смотреть на покойника — это странно!»

— Логично, — хихикнула мама, но тут же стала серьёзной. — И на них не будут показывать пальцами и говорить, что, мол, маргиналы — что с них взять?

— Нет, не будут, хотя Б-класс этот урок литературы унесёт счастливым воспоминанием во взрослую жизнь. Ну не запоминаем мы школьную рутину, только вот такие яркие моменты. И круто, что они есть!

— А то школа была бы совсем уж невыносимым местом, — пробурчал папа.

Мама в последний раз тяжело вздохнула, но, кажется, продолжать спор не собиралась.

***

Не прошло и пары часов, как мамино спокойствие подверглось новому испытанию.

Справившись с математикой, Яся и Денис вышли на кухню за соком. Доставая пакет из холодильника, мальчик напевал:

— Ява, Ява, не дрожи, шалава.

Анфиса, резавшая яблоки на шарлотку, уронила нож и застыла.

— Мам, мам, а что такое шалава? — Денис с любопытством посмотрел на мать.

Анфиса несколько раз моргнула.

— Э-э-э… А-а-а… — на этом словарный запас переводчика с более чем десятилетним стажем иссяк.

— Гетера, День, только необразованная, — невозмутимо отозвалась Яся, наполняя стакан.

— А-а-а.

— Лосёночек, а где ты эту песню слышал? — Анфиса наконец обрела дар речи.

— У папы в машине. Он в магазин вышел, а магнитолу оставил, чтобы мне скучно не было.

— Вот оно что… — рассеянно отозвалась Анфиса, а через секунду повысив голос, крикнула, — Зелено-о-ов!

— По-моему, Денька, зря ты это спросил, — рассудительно сказала Яся и за руку потянула друга из кухни.

— Думаешь?

— Ну, судя по лицу Фисы.

— Ох уж эти взрослые: то не спроси, это не говори! — устало вздохнул Денис.

Во второй раз за день притаившись за дверью, дети узнали, что «Сектор газа» — это не для детских ушей, а Сергей проявляет крайнюю безответственность в воспитании.

— Но не при детях же, Серёж!

— Ну, что ты мне записала на диск, то я и слушал, — папа оставался невозмутимым.

— Что за шум, а драки нет? — на кухне появилась Диана, сделавшая вид, что не заметила трёх пар любопытных ушей, греющихся в коридоре.

— Незабудка возмущена моим музыкальным вкусом, Ди, говорит, «Сектор газа» — ай-ай-ай. Да, душа моя? — Сергей звонко чмокнул жену в щёку.

— А ты считаешь, это нормальный выбор музыки для одиннадцатилетнего мальчика?

— Нет. Но он всё равно с их творчеством познакомится — не у меня в машине, так где-нибудь во дворе.

— Лучше уж дома, чем за гаражами, — гоготнула Диана.

— Ди, помолчи, я тебе ещё капиздочку не простила! — фыркнула Анфиса и первая засмеялась.

— Ну вот видишь, с капиздочки ты уже смеёшься, хотя, женщина, я поражена твоей злопамятностью. Пройдёт каких-нибудь пять-шесть лет и с цыганских жоп на Яве с шалавами тоже будешь смеяться.

— Да ну вас в пень! С вами никакого лица не удержишь! — уже всерьёз развеселилась Анфиса.

— А не надо его держать, незабудка, тем более такое скучное, хмурое. Дианка, я её держу! — возопил Сергей, прекрасно зная, что будет дальше.

Пронзительный визг оповестил подслушивающую ребятню о том, что Диана в очередной раз принялась мучить подругу щекоткой.

***

— Слушай, а что там за история с капиздочкой: я её не помню? — отсмеявшись, уточнил повзрослевший Денис.

— Это очередное проявление… Хотя, наверное, самое первое тлетворного Дианкиного влияния, — Полина толкнула брата на кровать, легла рядом и укрыла их пледом. — Мы в садик ещё ходили, а в то время у Ди был долгий период, когда она капусту исключительно капиздочкой называла, а ещё была пиздрушечка.

— Петрушка?

— Ну да. И давали нам однажды жареную кислую капусту на обед. А ты ж знаешь, я её люблю, но кроме меня, все страдали, включая тебя.

— Ну да, её только в варениках да пирожках вкусно.

— Ничё ты не понимаешь в колбасных обрезках, — отмахнулась Полина. — Вот, значит, со вторым расправились, все отстрадали над гарниром, и Нина Васильевна спрашивает: «Дети, может, кто-нибудь добавки хочет?» Ну и я такая: «А можно мне капиз…» — и тут меня, Денька, заклинило. То есть я помнила, что этот овощ называется как-то по-другому, но как — фиг его знает. А добавки хотелось, поэтому, повторив раза три «капиз», я плюнула и звонким детским голоском объявила: «Мне капиздочки, Нина Васильевна!»

Денис натуральным образом заржал, с подвываниями и хватаясь за живот.

— Не-не-не, подожди ржать! Ты ещё не всю картину представляешь! А я помню этот день хорошо. Мама меня с утра так наряжала, змейку на всю голову, ленточки, платьишко новое зелёное, помню, как трава было и колготки — не хухры-мухры, не простые однотонные, а с котятами. Это я, значит, платье новое получила и захотела пофорсить, и мама уж расстаралась. Выглядела я тогда со стороны, наверное, как ангелочек, по крайней мере, в зеркале себе нравилась. И вот этот ангелочек выдаёт: «Капиздочку», — Полина покосилась на брата и заметила, что физиономия того опасно покраснела, а по щекам текут слёзы.

— И чё дальше было? — задыхаясь от смеха, всхлипнул Денис.

— Мой маленький братик. Напоминаю, Нина Васильевна воспитывала ещё маму и наших дядьёв, поэтому, когда мама пришла, Нина Васильевна упёрла руки в боки и отчихвостила её на чём свет стоит, за то что портит ребёнка. А потом мама — Диану, и в хвост и в гриву. Ржущую Диану, на секундочку. Но с тех пор Ди всё-таки капусту называет капустой.

Отсмеявшись, Денис затих.

— Слушай, у нас было счастливое детство, — медленно заговорил парень.

— Было, — вздохнула Полина. — Пока всё по пизде не пошло.

— А потом всё накрылось мешком капиздочки.

— Не капиздочки, День, капиздищи.

— Только знаешь, Поль, в свете последних событий, ну, того что мама рассказала, может, у нас есть шанс что-то наладить? Не, понятно, с отцом — усё, но хотя бы друг с другом?

Полина придвинулась ближе и положила голову на руку брата.

— Ну а чего ты меня упрекать начал? Сам-то Смирнова отцом считаешь.

— Та я как-то не подумал, что мы с тобой здесь в одинаковых ситуациях. Просто отец меня всегда не особенно любил, а мама тебя любит.

— Ну, он тебя не всегда не особенно любил, как ты говоришь. У вас лет с наших, может, десяти отношения портиться начали. Но до того всё было хорошо.

— Да какая разница, — с горечью отозвался Денис, приобнимая сестру за плечи. — Всё равно его давно нет.

— Большая разница. В твоей жизни в какой-то момент не стало отца, и ты постарался найти ему замену. Это нормально. Но мне и правда хотелось бы, чтобы ты понимал: твоя любовь к Данилу мало чем отличается от наших отношений с мамой Ирой.

— Наверное. Ну, Каримова и впрямь ничего. В любом случае, я понимаю, что наши перипетии с родителями — это не то, из-за чего я хочу тебя потерять.

— Так и я не хочу тебя терять, — Полина потёрлась щекой о руку Дениса.

Вместо ответа, парень подгрёб сестру ещё ближе.

— Мы будем спать, — безапелляционно отрезал он.

Полина хотела, было, сказать, что у неё уборка не закончилась, что уроки не сделаны, но, чувствуя, как брат сопит в шею, решила: всё подождёт, по крайней мере, пару часов.