Глава 19 (2/2)

— Я не о том. Мне хорошо платят, понимаешь? Живых денег у меня пока совсем немного: я только начала. Но работаю с одним исполнителем. Я вполне могу, грубо говоря, попросить вперёд, в счёт будущего сотрудничества, тем более что у меня уже есть готовый материал. Так что можешь считать, деньги на операцию есть.

— Погоди, погоди, Анют, — Диана положила руку на плечо подростка. — Ты уверена, что это возможно — деньги вперёд?

— Вполне. Евка… Она самая понимающая, самая сострадательная, самая… Ди, ты даже не представляешь, какая она, — к концу тирады голос Прокопьевой упал до восхищённого шёпота, а её уши покраснели.

— Слушай, это всё, конечно, здорово, ну, понимание и сострадание, но ты уверена, что тут не действует правило «дружба дружбой, а табачок — врозь»?

— Ди, даже если бы я так эти деньги попросила, без всякого творческого обеспечения, Евка бы не отказала.

— Ну при таком раскладе мы будем тебе очень благодарны и, конечно, всё вернём.

— Брось. Мне это почти ничего не будет стоить: вдохновение у меня сейчас… Очень бурное, — девушка опустила глаза.

— Детёныш влюбился?

Лицо Прокопьевой залила яркая краска.

— Хороша Маша, Ди, да не наша… — Аня тяжело вздохнула. — Но мои страдания хотя бы принесут пользу, вполне ощутимую.

— Ну, знаешь, лучше бы, конечно, тебе не пришлось страдать, — Диана встала, чтобы слить воду из кастрюли. — Достань, пожалуйста, масло из холодоса, ну, или с чем ты пельмешки будешь.

— Со сметаной и кетчупом буду.

— В двери, — Диана поставила на стол полную тарелку.

— Спасибо, — Аня меланхолично взялась за вилку.

— Ешь на здоровье, — Князева включила электрочайник. — Чёрный без сахара?

— Сегодня — с сахаром, настроение такое… И да, очень вкусно, прямо очень. Сто лет домашних пельменей не ела! У мамы, знаешь, всё шарлотки или кулебяки, хотя и крутые.

Разговор прервал щелчок открывающегося замка.

— Ди, мы дома! — раздался из коридора голос Яры.

— Как раз вовремя. У нас Анюта. Я на всех пельмешек наварила.

— Пельмешки! — закричал Кирилл и бросился на кухню, начисто забыв разуться.

— Я самый счастливый родитель: все мои дети любят есть, — улыбнулась Диана, подхватывая сына на руки. — Попался!

— Я неть… Я кушать бежал!

— Но всё равно попался, — Князева зарылась носом в шею сына. — Давай, что ли, хоть разуемся и ручки помоем, а потом уже кушать.

— Неть, — Кирюша быстро замотал головой.

— Аванс, — не растерялась Аня и накормила малыша вареником со своей вилки.

— Всё, поход в ванную не обернётся голодной смертью? — Диана посадила Кирилла на стул и взялась за его шнурки.

— С этого и надо было начинать, — пробурчал Кирюша. — Спасибо, Ань, ты не дала мне умереть с голоду.

— Кир, а что, в садике нынче не кормят? — сочувственно улыбнулась Прокопьева.

— Там кормят мерзким овощным супом, таким же невкусным, как мамин. А на полдник всего одна булочка была. А потом я много бегал на прогулке.

Диана с тревогой посмотрела на младшего ребёнка.

— Кирюшенька, а ты нигде не падал? Не ударялся?

— Неть.

— Ну всё, малый, побежали в ванную, — на пороге кухни показалась Яра.

Малыш с тоской посмотрел на миску с пельменями и нехотя сполз со стула.

— Нет, ну ты слышала, Ань, таким же невкусным, как мамин. Ничё они не понимают, — фыркнула Диана, беря из сушилки тарелки для детей.

— Прости, Ди, но супы у тебя и правда… — Аня замолчала, чтобы подобрать эвфемизм поделикатнее. — На любителя, в общем.

— И ты, Брут?

Прокопьева покаянно развела руками и понурилась.

— Стараешься, стараешься для них, а потом супы им невкусные.

— Да-да, Ди, ходють тут, топчуть. Не бурчи, а то ты как тёть-Лида, — вернувшаяся в кухню Яся шутливо поддела мать плечом и уселась на своё место.

— А можно кетчуп? — Кирилл поискал глазами пакет.

— Можно, мелкий, а я себе горчицу достану, — Яра потянулась к холодильнику.

Пока они ели, Аня повторно изложила историю персонального Армагеддона, заменив, правда, слово «презерватив» на термин «изделие №2». К общей радости взрослых, Кирюша не спросил, что это за изделие такое. Кажется, единственное, что его волновало — пельмени и новая моделька, купленная сестрой в киоске.

— Анька. Переезжай к нам, а? — грустно улыбнулась Яся.

— Я бы с радостью, но тогда Ирина Петровна заявится сюда и включит режим рыбы-пилы на вашей территории.

— У нас иммунитет, — хором отозвались женщины Князевы.

— Откуда? У вас тишь да гладь.

— Моя бабуля, — односложно отозвалась Яра.

— А, прости, Ди, я её не очень хорошо помню. Что, скандальная была дамочка?

— Да как сказать… — пожала плечами Диана. Просто у маменьки было два мнения — её и неправильное, а с такими персонажами сложно ужиться, даже неконфликтной мне. Диана! — вскричала женщина, пародируя намертво въевшуюся в память интонацию.

— О-о-о, они бы с Ириной Петровной поладили. Я тоже так могу, смотри, А-а-Аня!

Кирилл вздрогнул и выронил машинку.

— Ну вас нафиг, пищеварение мне травмируете, — нервно хихикнула Яся, подавившаяся пельменем.

Аня заботливо стукнула подругу по спине.

— Боже, Ди, какое счастье, что ты не орёшь, — младшая Князева с благодарностью посмотрела на мать.

— Ты знаешь, ежедневно благодарю вселенную за свой сангвиничный темперамент. Я почти не преувеличиваю, — Диана встала, чтобы сделать всем чаю.

Когда Кирилл доел и убежал в детскую, Яра начала разговор, к которому готовилась несколько часов.

— Ди, на операцию будут деньги.

Диана выронила ложку, которой собиралась размешать сахар в собственной чашке.

— Откуда? — плечи женщины напряглись.

Яра понимала: от того, насколько убедительной она сейчас будет, зависит очень многое. Глубоко вздохнув, девушка нарочито раздумчиво заговорила.

— Я была на секции. Лажала на тренировке как первогодок. Ну, Дмитрич взял меня за жабры, что, мол, случилось. Я и рассказала всё как есть: катаракта у брата, банки денег не дают — все дела. А у него брат магазин спорттоваров держит. Дмитрич ему позвонил, обрисовал всё… Ну, в общем, мужик денег даст, но где-то через пару недель: он сейчас в отъезде.

— Яська, это точно? — Аня внимательно посмотрела на подругу. — Потому что, если что, мне тоже есть, откуда взять нужную сумму.

Яра вопросительно приподняла бровь.

— Ну, я монетизировала свои душевные метания, — невесело усмехнулась Прокопьева.

— А-а-ань?

— Ну что, Ань? Всякий зарабатывает как может: ты — моторами, я — песнями.

— Да я не о том… Что у тебя случилось?

— Потом, Яська, — отмахнулась Аня. — Да и ничего криминального.

— Я с тебя не слезу.

— Кто бы сомневался, — пробурчала Прокопьева.

— А если по теме, Ань, то тебе деньги самой нужны, чтобы при первой возможности свалить нахрен. А у нас может возникнуть задержка с возвратом долга.

— Яся, тебе пиздюлей сейчас или да? К тому же никуда свалить я не смогу следующие года полтора.

— В любом случае, солнышко, — Диана примиряюще подняла руки. — Лучше мы сейчас одолжим у взрослого мужика — ему эта сумма всяко менее критична — чем у подростка, которому, может, придётся искать жильё в самое ближайшее время, хотя ты всегда можешь пожить у нас, и это приглашение — наше обоюдное.

— Согласна с Ди, хотя и очень благодарна тебе, Анют, — Ярослава обняла подругу, в душе радуясь: кажется, её враньё прокатило.

— Так, молодёжь, я в душ и на работу собираться, — Диана потянулась всем телом. — Гудеть негромко, оргии устраивать аккуратно, стриптизёров не вызывать, малого ужином накормить, спать уложить.

— Да, босс, — Ярослава козырнула и приосанилась. — Хотя вето на стриптизёров — это обидно: может, у нас планы были.

— А может, мне обидно, что вы собираетесь мальчиков в моё отсутствие кадрить.

— Ладно, мальчиков не будем, вызовем девочек, — убийственно спокойно парировала Яра.

— А, ну девочек можете. Посуда, кстати, тоже на вас: я уже просто не успею, — с этими словами старшая Князева скрылась за дверями ванной.

— Анют, останешься ночевать?

— О да, расскажу тебе о том, как влипла, о скучном-скучном Матвее и… — тираду девушки прервал звонок её мобильного.

На экране высветилось лаконичное «Мать». Подумав секунду, Аня отклонила вызов и перевела телефон в беззвучный режим. С очередными семейными скандалами она разберётся завтра, а сейчас напишет отцу смс о том, где она, и попробует надеяться на безмятежный вечер в компании подруги и её милого братишки.

***

Она получила очередную двойку по биологии, кажется, третью или четвёртую подряд — Женя их не считала. Мать будет в восторге, в меланхоличном таком, слезливом, и с удовольствием попричитает о том, что они с отцом всё для неё, что отец пашет как вол… Поправочка: пахал, пока не сел. А ещё вспомнит о том, что Женя — неблагодарная, такая-растакая и чего ей не хватает? Вот вернётся отец, ну и далее по тексту.

Сценарий Марлезонского балета не менялся уже месяц, и в целом Женя была не против: давно научилась воспринимать кликушество матери как фон, только вот о возвращении отца думать совсем не хотелось. Не то чтобы она его боялась, уже нет, но понимать, что такая волшебная свобода когда-нибудь закончится, было тошно, потому что бойся Женя отца или не бойся — у Алёхина достаточно власти, чтобы запереть её под замком чуть ли не пожизненно. А ещё независимо от её страха или его отсутствия Алёхин-старший был и останется деспотом, истериком и неудачником, который злость от собственной недооценённости вымещает на жене и дочери истошными воплями и угрозами.

Мать Женя откровенно презирала, отца, в общем, тоже с недавнего времени, но он хотя бы работал и зарабатывал более чем неплохо. Но мать… Ограниченная клуша, полностью зависимая от мужика. И ведь не сказать, что отец ограничивал жену в финансах или требовал отчёта, или отсекал её родственников — нет. Мать сама выбрала своё зависимое положение, и, кажется, отца меланхолично-услужливое безделье жены невероятно тяготит, а вот ей самой комфортно уходить в кулинарию, бесконечные сериалы и скулёж о том, какая Женя такая-растакая. При этом мать ни на секунду не вникает в её проблемы, или в рассказы отца о работе, или в «процесс воспитания дочери».

А теперь старшая Алёхина оказалась перед необходимостью куда-то бежать и что-то делать, чтобы элементарно заработать на еду и оплату счетов. Конечно, сначала Женя стыдилась того, что её мать — посудомойка в школьной столовой, но, немного привыкнув к новым реалиям, даже испытала какое-то мрачное ликование: кто, мол, из нас более никчёмен. К тому же новая работа матери доставляла куда меньше проблем, чем Женя ожидала. Разумеется, учителя всегда могли спуститься в столовую и настучать на неё, так и раньше от рапорта папаше их отделяли всего лишь телефонные провода — разница не велика. Зато теперь у матери куда как меньше времени на причитания и неумелые попытки контроля, несостоятельность которых Женя с большим удовольствием демонстрировала раз за разом.

От нарезания салата — она только пришла из школы и надеялась пообедать в тишине — девушку отвлекла открывающаяся дверь.

— Женя, ты дома? — донёсся из коридора нервный голос матери.

— Пока да. Будешь салат капустный?

— Женя, нам нужно серьёзно поговорить, — Алёхина-старшая показалась в проёме кухни.

Женя оглядела мать. Надутые губы, поникшие плечи и в целом какая-то… Затасканность, что ли… Откуда в ней это? Она ни дня не работала, за оплату коммуналки не отвечала, одевалась вполне стильно (на деньги мужа, который, конечно, пофыркивал, что его доят, а он упахивается, но озвученные суммы исправно выдавал и, как и с хозяйственными тратами, отчётов, в общем, не требовал). Почему она такая застиранная и вечно готовая заплакать?

— Слушаю тебя, мам, — тяжело вздохнула Женя и потянулась за бутылкой с оливковым маслом.

— На тебя жалуется Зоя Семёновна. Женя, твоя успеваемость летит к чертям! — Елизавета всплеснула руками.

— О чём ты, мам, наша жизнь летит к чертям, а ты про успеваемость. А Кац на всех жалуется, характер у неё… Склочный, короче.

— Я видела журнал! У тебя четыре двойки подряд по биологии, как и по алгебре.

— Значит, всё-таки четыре, а то я всё сомневалась — три или четыре, — флегматично уточнила Женя, перемешивая салат в миске. — А что, Терминатор тоже жаловалась?

— Не Терминатор, а Людмила Фёдоровна! И да, жаловалась, — губы Лизы задрожали.

— А, так она старая климактеричка, у которой никакой жизни за пределами школы нет. Она хочет, чтобы все были такими же задроченными неудачниками.

— Женя, как ты разговариваешь?! — старшая Алёхина тяжело опустилась на стул и закрыла лицо руками.

— Так правду говорю, неудачница, даже до Районо не доросла.

— Понятно. Совсем от рук отбилась. Ничего, вернётся отец…

Женя нервно прыснула: ничего нового, но сколько экспрессии.

— Да-да, вернётся, только отсидит какую-нибудь пятнашку или десяточку, если повезёт, — девушка начала есть салат прямо из миски.

— Да как ты можешь? Отец для тебя всё, а ты…

— Отец не для меня, а собственное эго почесать, чтоб потом друзьям говорить «Вот моя дочь», а мне, соответственно, «Ты всем обязана мне». У самого-то карьера не сложилась. Кто-то чужого баблишка нагрёб, а на него всё скинул. А знаешь, почему? Потому что папенька наш рангом не вышел, а вышел бы — с ним бы поделились баблишком-то, а козлика отпущения другого бы нашли, — Женя оторвалась от салата, чтобы достать из хлебницы пару кусочков хлеба.

— Неблагодарная ты! Отец в такую ситуацию сложную попал.

— Знаю, знаю, не на курорте, за людское пострадал, за чужую непорядочность и собственную нерешительность. Только знаешь, чего? По мне, так хоть пожизненно сидел бы, зато никто не орёт каждый вечер.

Елизавета стремительно вскочила со стула и, даже не скрывая бегущих из глаз слёз, понеслась в свою комнату, чтобы с грохотом закрыть дверь за собой и разреветься уже во весь голос.

Женя флегматично пожала плечами и зачерпнула ещё салата.

Сейчас она доест, а потом, в очередной раз проигнорировав домашние задания, пойдёт в скейт-парк. Вот она, настоящая свобода!

***

— Пап, у тебя не цветочки получаются, а какие-то мутанты! — рыжеволосая восьмилетняя девочка отобрала у отца мелок и принялась исправлять неудачные, на её скромный взгляд, художества.

Ближайший цветок быстро лишился зубастой пасти и шипов и теперь более или менее приветливо улыбался прохожим с парковой дорожки.

— Я художник, Маргошка, я так вижу, — широко улыбнулся Василий Золотов. — Папка вчера «Детей кукурузы» смотрел.

— И зело впечатлился? — ехидно прищурилась маленькая Маргарита Васильевна.

— Ну, изрядно. И вообще, может, это какие-нибудь марсианские цветы. Ты вот знаешь, на марсе недавно воду нашли, а, стало быть, и цветы там вполне могут расти. Но климат там предположительно отвратительный, вот им и приходится от тяжёлой марсианской жизни обзаводиться зубами.

— Папочка, ты фантазёр. Тебе самому надо книжки писать.

— Я пока только сценарий соображаю.

— Ты ж, вроде, дописал свой сериал. Ну, мама хвасталась, очень тебя хвалила.

— Это приятно, — Вася, сидевший на корточках, взял зелёный мелок и в зарослях исправленных Маргошей цветов дорисовал улыбающуюся собачью морду, рогатую и кудрявую.

— Думаешь, именно так выглядят марсианские собаки?

— Маргошка, ты только никому не говори, но это марсианская кошка, — заговорщически и совершенно уверенным тоном сообщил Вася.

Девочка расхохоталась и звонко чмокнула отца в щёку.

— Я скучала, пап.

— Я тоже очень скучал. Ближайшую неделю я для тебя совершенно свободен.

— Правда? — Маргоша широко распахнула зелёные глаза.

— Правда, радость моя.

Парковую аллею огласил счастливый детский визг. Отбросив мелок, Маргоша кинулась отцу на шею. От неожиданности Вася покачнулся, но равновесие удержал: нельзя плюхнуться на задницу, когда в твоих руках самое большое сокровище… Ну, или можно, но в сорок два года лучше всё-таки копчик поберечь.

Как же он скучал по своему маленькому чертёнку! Последние два месяца времени у занятого директора Тин-ТВ и алмазного магната хватало лишь на звонки по вечерам и телефонные сказки. А вернувшись домой из деловых «гастролей», он с удивлением и даже некоторой грустью обнаружил, что дочь успела прибавить в росте («целых три сантиметра, пап! — гордо сообщила Марго») и потерять один молочный зуб, упав с велосипеда, на котором училась кататься.

Куда они так быстро растут? Вчера же, кажется, из роддома Машку забирали вместе с Юлькой. Машина жена, пока они ехали, все губы в кровь искусала от волнения, а он сам едва удерживался от того, чтобы лететь на своём внедорожнике, безбожно поправ все правила дорожного движения.

— Па-а-а, ты чего застыл? — Маргоша нетерпеливо теребила рукав отцовской куртки.

— Да так, счастье моё, задумался. Повтори, пожалуйста, что ты говорила.

В том, что говорила или скорее тарахтела, Вася не сомневался. За два месяца в ребячьей вселенной может пройти целая жизнь, и все важные-важные новости сейчас выдавались ему со скоростью пулемётной очереди.

— Ты меня не слушал! — надулась Маргоша.

— Солнышко, я задумался, я же сказал.

— О чём?

— О том, что ты очень быстро растёшь, а мне бы хотелось, чтобы ты не так спешила.

— Пап, ты что, маленькой быть скучно, я наоборот мечтаю поскорее вырасти, — девочка слезла с папиной шеи и снова взялась за мелки.

Вася чуть слышно вздохнул: конечно, она мечтает вырасти — как же иначе?

— Так всё-таки, что ты мне рассказывала?

— Я говорила, что Жорик сказал, что он меня любит, а я его стукнула, потому что дурак.

— Ну почему же дурак? Ты у меня красавица — как тебя не любить?

— Ты меня любишь, потому что ты папочка, а Жорик — дурак: только и знает, что за косички дёргать, — Маргоша нарисовала котёнка с большими чёрными усами. — Вот, этот куда меньше на космического мутанта похож.

Вася усмехнулся, подумав, что кое-что остаётся неизменным: мальчишки-второклассники, видимо, всегда будут дёргать за косички понравившихся девчонок.

— Он просто не знает, как привлечь твоё внимание, — Вася заправил за ухо дочери выбившуюся из хвоста рыжую прядку. — Хотя за то, что за косички дёргает, можно и стукнуть.

— Лучше бы проводить предложил, хотя бы до машины, — Маргоша скривилась.

— Это вам, девчонкам, легко сказать, чё мы делать должны, а для нас это целая наука, которую учишь методом научного тыка. Вот когда мне было девять и я был в третьем классе, мне нравилась девочка, и так меня, знаешь, это смущало, ну, боялся, что она узнает — будет смеяться, все узнают — будут смеяться… А если она узнает и выяснится, что я ей тоже нравлюсь, это чё, у всех на глазах за ручки ходить? Бр-р-р! В общем, я не нашёл ничё лучше, чем регулярно подкладывать Катьке на стул кнопки. Это, значит, чтоб никто не заподозрил моих симпатий. Поэтому целых три недели я для неё был Васька-дурак.

— А потом?

— А потом она за мной гонялась, упала и руку подвернула, а я её домой провожал и портфель нёс. И до конца четверти потом носил. Васькой-дураком, конечно, быть не перестал, но, знаешь, когда тебя кормят яблочками и целуют в щёчку, не так обидно быть дураком.

— А когда четверть закончилась? — Маргоша принялась складывать мелки в коробку.

— Ну, мы ушли на каникулы, а на каникулах мне понравилась девочка из соседнего двора, но ненадолго, потому что все мои мысли, Маргошка, заполонили мечты о новых коньках. Я их, конечно, не получил, потому что у бабули денег не было, но очень мечтал.

— Ты серьёзно подкладывал девочке кнопки? — Маргоша достала из рюкзака небольшой мячик и принялась его набивать. — Это ж больно!

— Ну, солнышко, в третьем классе твой папа был такой же дурак, как все девятилетние мальчишки и многие девятилетние девчонки.

— Да, девчонки из третьего тоже дурочки. Представляешь, пап, они не знают, кто такой Геракл! — девочка закатила глаза.

— Это серьёзный пробел в образовании, — без тени иронии кивнул Золотов.

— Вот и я о том. Эрудиция всё-таки красит человека.

— Безусловно, но ты можешь их просветить, — пробасил Вася, перехватывая мяч.

— Я ж говорю, пап, они дурочки, это бесполезно. Они, кроме своего Бибера, никем не интересуются.

— Маленький сноб, — Вася с нежностью посмотрел на дочь.

— Мама говорит, снобизм — естественная защита от общемировой глупости.

— И от вселенской энтропии, в общем-то, тоже, — хихикнул Вася.

— Чего?

— Хаоса, детёныш, неупорядоченности системы. Чем больше у людей мозгов, тем больше порядка.

— А-а-а, — Маргоша восхищённо посмотрела на папу. — А ты знаешь, папочка, что ты самый умный, и самый сильный, и самый красивый?

Вася хотел, было, привычно отозваться, что он-то тупой, но вовремя вспомнил втык, который устроили ему на пару Машка с Юлькой, когда он пытался доказать «свою тупость» пятилетней Маргоше. Женщины в приказном тоне запретили ему развенчивать убеждение их маленькой принцессы в том, что её папочка — самый-самый-самый.

— Самая умная и красивая у меня Маргоша, — Вася наклонился и поцеловал дочь в макушку. — А вот насчёт сильной — сейчас проверим, если хочешь. Пойдём в Верёвочные джунгли?

— Да-а-а! — девочка отбросила мяч в траву и захлопала в ладоши. — А потом — по мороженому?

— Всё, чего захочет моё сокровище, — Вася поправил барсетку на поясе, протянул дочке большую ладонь и зашагал по дорожке, примериваясь к скорости своего единственного чада.