Глава 11 (2/2)

одних — это пиздецкий проёб. Ты можешь его простить, я — нет.

Произнося эту категоричную отповедь, Полина понимала: она

действительно злится на мать, но не настолько, чтобы никогда не простить. В

этот момент девушкой двигала скорее обида на брата, именно ему предназначались

её злые слова. Полина не сразу осознала, что по Анфисе они тоже немилосердно

бьют.

— По крайней мере, сейчас точно не смогу, — подумав,

закончила девушка.

— Я и не жду, что сейчас ты меня простишь. Я понимаю, как

сильно виновата, — ровно проговорила Анфиса.

— Серьёзно, мам? —

взвился Денис. — Она ведёт себя мерзко, эгоистично, вообще не считаясь с твоей

болью, а ты просто… Просто это глотаешь?

— Денис, я как взрослый человек и ваша мать была обязана

создать для вас безопасную среду и обеспечить родительскую поддержку. Но я

этого не сделала. И это не ваша беда думать о том, чего я боялась. Я должна

была решить проблему и не смогла. И я совру, если скажу, что мне не больно. Но

Поля тоже имеет право на свои эмоции: злость, боль. Как и ты. Ты только за себя

можешь решать, прощать меня или нет.

-А я для себя всё решил. У меня мамы на смену нет, — парень

поднялся из-за стола, подошёл к Анфисе и обнял её за плечи.

— Лосёночек, — с нежностью проговорила женщина, откидывая

голову сыну на грудь.

— Спасибо, что не давишь, — Полина с благодарностью сжала

руку матери.

— Я бы не стала. Ты имеешь право на свои взгляды и реакции.

— Вы такие рассудочные, что аж бр-р-р, — Денис передёрнулся.

— Денис, я, например, не могу бурно реагировать и биться в

истериках. Мама, слава всем Богам, тоже, — Полина пожала плечами.

— Да у вас вообще никаких эмоций! Вы холодные, как льдины!

— Мама задекларировала, что ей больно, я призналась, что

злюсь. Чего ты ещё ждёшь?

— Ну, не знаю… Чего-то… Человеческого, например?

— Курица — не птица, флегматик — не человек, по-твоему? — Полина понесла в

раковину грязную чашку.

— Не передёргивай! Мама рассказывает нам опизденительную

правду, мы узнаём, что родились от разных отцов, мама — не наркоман, а значит,

всё обратимо…

— Но что делать с четырьмя годами её отсутствия, я всё ещё

хуй знает, — перебила брата девушка.

— Навёрстывать? — уточнил парень, как будто речь шла о том,

что купить к ужину.

— Всё-то у тебя просто, Денис, — Полина передёрнула плечами.

— Но как быть с тем, что мама ничего не знает о моей жизни в эти четыре года?

Ну почти ничего, за вычетом диалогов Хвоста и Незабудки.

— Так расскажи сейчас, — пожал плечами Денис.

— Ты, блин, простой как три копейки. Суть в том, чтобы

рассказывать, когда что-то случается. Задним числом оно всё теряет

актуальность. Могу вон рапорт составить, чёткий и лаконичный, по странице за

каждый упущенный год, но кому от этого легче?

— Слушай, Полин, произошла хуйня, хуйня обидная, болезненная

и тянущая на гордое звание пиздецомы. Но сейчас мы правда можем либо

навёрстывать, либо в позе стоять, потому что, как известно, мясо из котлет не

восстановишь. То есть да, ты права, четыре года — в пизду. Но впереди-то ещё много

времени. И я не вижу смысла стенать по ушедшему.

— Ну, заебато быть тобой, хули. А я не настолько гибкая. Ты

у нас, видимо, эмоционально гуттаперчевый.

— У меня, по крайней мере, эмоции есть, — фыркнул Денис.

— Эмоции есть — самоуважения нет. Уж прости, братец, но твоё

«Не вижу смысла стенать по ушедшему» я воспринимаю именно так. Видимо, нам

просто друг друга не понять.

— Отлично, блять! — Денис резко отстранился от матери и

понёсся в свою комнату.

— Истеричка, — тихо буркнула Полина.

— Нет, Поль, ему тоже сложно, — тяжело вздохнула Анфиса. —

И, по-моему, ты зря обидела брата.

— А нечего на меня агрессивить. Не его это дело, какие у

меня отношения и с кем, — бросила девушка через плечо, выходя из кухни.

***

Собравшись в рекордно короткие сроки, Полина ушла из дому.

Конечно, до конца Ясиного рабочего дня оставалось ещё полтора часа, а потому с

изложением последних охуительных новостей придётся потерпеть. Но находиться в

квартире сил не было.

Вопроса, куда пойти, у девушки не возникло. Путь её лежал к

маме Ире — единственному, кроме Яси, человеку, с которым в данный момент

хотелось взаимодействовать и которому можно было рассказать о произошедшем, не

боясь столкнуться с осуждением.

***

— Котёночек, — тепло улыбнулась Каримова, открывая Полине

дверь.

— Мамочка, — выдохнула Зеленова и бросилась Ирине на шею. —

Мам, это пиздец.

— Что случилось? — женщина отпустила дочь и принялась

внимательно её разглядывать.

— Мам, полный пиздец по всем фронтам, — горько заключила

Полина, снимая ветровку.

— Поль, все живы? Что-то с Ясей?

— Нет, нет, что ты? Не волнуйся, — поспешно заверила

девушка, устыдившись того, что заставила маму понервничать. — Все живы, и Яся

тут ни при чём. Пиздец только у меня, ну, ещё у Дениса, но он на ситуацию

смотрит диаметрально противоположно.

— Проходи, солнышко.

Есть будешь?

— Можно просто чаю?

— Конечно, — женщина пошла на кухню.

Войдя следом, Полина обессиленно рухнула на стул.

— Мамочка, это пиздец… — повторила девушка, машинально ломая

одну зубочистку за другой.

— Я вижу, — Ирина поставила перед дочерью дымящуюся чашку с

чаем. — Расскажешь? Или тебе просто нужно, чтобы я побыла рядом?

— Знаешь, я, пока шла, думала просто побыть с тобой, но,

прости, расскажу.

— Так за что ж тебе прощения просить? Мама она для того и

нужна, чтобы выслушивать проблемы и помогать их решать по возможности.

Эти слова любимой мамы прорвали плотину, и Полина

разрыдалась у Каримовой на плече.

— Маленький мой, я с тобой, я рядом, ты можешь мне всё

рассказать, если хочешь, — Ирина обнимала дочь и легонько поглаживала по спине.

Женщина ни о чём не спрашивала, пока Полина не выплакалась.

Тяжело вздохнув в последний раз, девушка рассказала о том, что так мучило.

— Полин, ну, то, что произошло с вашей мамой, —

действительно пиздец, спорить не буду, — начала Каримова, аккуратно подбирая

слова. — И более того, я понимаю твои обиду и негодование. Но, по-моему, то,

что у неё нет зависимости и теперь вы можете быть по-настоящему вместе, это

прекрасно.

— Может, и прекрасно, мам, но я не знаю, смогу ли

когда-нибудь её простить, и если смогу, то сколько понадобится времени.

— Ну, насколько я поняла, Анфиса тебя не торопит.

— Анфиса, может, и не торопит, а Денис зудит — ему подавай

всё сразу. А я так не могу. Может, и хотела бы, но не могу. К тому же Денька,

конечно, напрямую не говорит, но вопрос ставит так, что вот снова появилась

Анфиса и тебя я, вроде как, предательница эдакая, должна бросить и побежать к

ней с распростёртыми объятьями. Но, блин, ты моя мама, и я не собираюсь от тебя

отказываться, к чему бы по итогу мы с Анфисой ни пришли.

— Солнышко, солнышко, подожди, — Каримова успокаивающе сжала

руку дочери. — Деня — тоже подросток, не забывай об этом. И его реакции, как и

твои, продиктованы болью, одиночеством, максимализмом, в конце концов. В ваших

с Анфисой отношениях важно не то, чего хочет Денис, а то, к чему будешь готова

ты, к чему вы обе будете готовы. И, судя по твоим словам, Анфиса оставляет

право выбора за тобой. И я хочу, чтобы ты знала: я тоже приму любое твоё решение.

От того, что ты гипотетически наладишь отношения с мамой, ты не перестанешь

быть моим ребёнком. И я — это не тот фактор, который должен тебя сдерживать,

просто помни об этом.

— Ты не сдерживающий фактор, ты — моя мама, точно так же,

как мама Яси. И если братец думает, что я от тебя откажусь, он очень сильно

ошибается.

— По-моему, Поль, он просто выплеснул то, что долго болело,

причём совсем не обязательно он ждёт от тебя радикальных решений. Просто… У

него появилась возможность и повод наконец высказать то, что давно назревало. Я

понимаю, насколько тебе больно, но злиться на Дениса тоже не могу. Вы оба

имеете право болеть, даже если переживаете эту боль по-разному.

— Мать, кажется, на его стороне, — грустно констатировала

Зеленова.

— Почему ты так думаешь?

— Говорит, я зря его обидела. А то, что он меня обидел, в

расчёт не берёт.

— Ну, возможно, ему она сказала то же самое.

— Нет, он фыркнул, заистерил и закрылся в комнате.

— Но ты ведь ушла, и мы с тобой не можем знать, говорит

Анфиса с Денисом в данную минуту или нет.

— Ну, возможно… Не могу не признать, что она его осаживала,

когда он предательницей меня клеймил.

— Полинка, вы оба её дети, и она… Не может принять чью-то

сторону.

— По этическим соображениям? — буркнула Зеленова.

— По соображениям любви и совести.

— Ты ведь её даже не знаешь, чтобы делать такой вывод.

— Она мама. Этого достаточно.

— Ты, конечно, права, она нас действительно любит, но… «Она

мама» — это всё-таки не аргумент. Наша с Деней бабушка с Анфисиной стороны была

отвратительным человеком и ужасной матерью. Твоя мама… Ну… — Полина замялась. —

Тоже не вызывает у меня тёплых чувств. Аньку мать постоянно пилит. Вообще,

хорошие матери — гораздо более редкое явление, чем принято считать, — с грустью

подытожила девушка.

— И то верно, котёнок, — Ирина погладила дочь по голове. —

Но, скажи, кроме этой ужасной истории с наркотиками, много ли у тебя претензий

к Анфисе?

— Да нет, конечно, — Зеленова даже не раздумывала над

ответом. — У нас были очень хорошие родители: и у нас с Денисом, и у Яси с

Кириллом. Мы как раз сегодня с Анфисой говорили, что у нас никогда не было

явных барьеров в общении. Ну, то есть родители, конечно, фильтровали какую-то

информацию, но никогда, знаешь, не было взрослого высокомерия — это, мол, рано

обсуждать, то — стыдно, и вообще, не позорь мать. Вот Яська, например,

закомандовала брюки на первое сентября в первый класс и от бантов наотрез

отказалась. Диана не ударилась в истерику, выгладила ей брюки и вплела в косы

ленточки, так и пошли. А Анька чуть не опоздала, потому что её мама сделала

«бз-з-з…

— И настояла-таки на бантах?

— Угу. Так у Анютки первый поход в школу начался со

скандала. У нас никогда ничего такого не было. Так что нет, ничего плохого ни о

маме, ни о Сергее я сказать не могу. Он когда-то тоже был хорошим отцом. Но с

другой стороны, я ведь и Эмилию любящей бабушкой считала. Я бы предположила,

что Анфиса всё это придумала, но… Слишком больно. Всё-таки где-то глубоко

теплится надежда, что всё у нас с ней наладится. Хочется в это верить. Только

от тебя я всё равно не откажусь, — категорично добавила Полина через несколько

секунд.

Каримова улыбнулась и заключила девушку в объятья.

— Я тоже надеюсь, что у вас всё наладится. А насчёт Эмилии…

Полин, ты действительно рассказывала о ней много хорошего, ну, за вычетом того,

что она заботилась о вас на автомате, без души.

Зеленова замотала головой.

— Это после смерти деда началось, а раньше она… Весёлая

была, немножко, конечно, «Фыр-р-р», но знаешь, если верх хаты снять, так она в команду

первая. Она, мама, Ди и Денис. И мы с Сергеем, дедушкой, бабушкой Мариной и

Ясей флегматично наблюдали за этим безобразием. А дед ещё говорил: «Ничего,

дева моя морская, наша Зоечка побесится и баиньки ляжет». Его морская дева —

это, если что, бабушка Марина, — улыбнулась Полина.

— А почему Эмилия — Зоечка?

— Потому что змейка особо ядовитая. Ну, как тебе объяснить,

мам, очень уж Эмилия поехидничать любит. С бабушкой Мариной — никогда, с

дедушкой — никогда, на самом деле, много с кем никогда. Но есть среди её

подружек три или четыре дамочки, которые, знаешь, заклятые подружки, не просто

так. Вот с ними бабушка ехидничает как боженька. Они, если что, платят ей тем

же, так что всё честно.

Ирина рассмеялась.

— Какая интересная женщина ваша бабушка. А в школу когда

приходит, производит впечатление скандалистки.

— А-а-а, так это она реноме поддерживает, а ещё ей Шрек не

нравится. На самом деле, до смерти дедушки, её Барсюши, в бабушке было много

нежности, тактильности, ну, дома если. А потом дедушки не стало и всё

закончилось. Она даже на бабушку Марину порявкивать начала, хотя до этого…

Блин, мам, она же её… Упс, — взгляд Полины расфокусировался, а челюсть отвисла.

— Ма-а-ам? Ты знаешь, если бы я не знала, что у бабушки Эмилии был её Барсюша,

а у бабушки Марины есть сын, значит, предположительно тоже был мужик, я бы

решила, что они друг друга любят. Хотя бабушка Марина тоже деда Барсюшей

называла… — Полина потрясла головой, отгоняя совсем уж абсурдные мысли. — А

почему ты об Эмилии заговорила?

— Понимаешь, ты вот говоришь, её характер радикально

изменился, на маму вашу обозлилась, в себе замкнулась — и всё это после смерти

дедушки. И я вот думаю, не могла ли потеря любимого мужа стать для неё… Кхм,

слишком сильным потрясением?

— В смысле, она с катушек съехала? — бесцеремонно выпалила

Зеленова.

— Ну… Можно и так сказать, — кивнула Каримова.

— Да ну нахер! — глаза девушки округлились в удивлении. —

Думаешь, это возможно?

— Ну, психика человека — штука тонкая. К сожалению, да, хотя

я, конечно, не врач. Скажи, Поль, было ли в её поведении что-то из ряда вон

выходящее?

Полина ненадолго задумалась.

— Перепады настроения были, причём не как у обычного

холерика, а как… Ну, например, отвяжется она на мне утром по какой-то мелочи,

ещё и ввернёт, что вся, мол, мать —

теперь, кстати, понятно, чё она меня породой-то попрекала, не зеленовская ведь,

хотя раньше это не всплывало… Короче, утром она на меня поорёт, а вечером так

извиняется, будто на моих глазах котёнку голову оторвала, ещё и приговаривает:

«Я ужасный человек… Ужасный человек». А пару раз я слышала, как она плачет у

себя в комнате. Думала, смертью деда в очередной раз накрыло, потому что такое

у неё тоже бывало. Но я это не воспринимала как что-то ненормальное, она очень

его любила, — Полина помолчала. — Знаешь, я вообще не представляю, как сама

пережила бы потерю любимого человека. Но если предположить, что бабушка

действительно… Пережила хуже, чем все мы думали, ей нужна помощь.

— Спроси у Анфисы и Дениса, видели ли они что-то ещё

странное.

— Точно, — растерянно пробормотала Полина и пошла в прихожую

за телефоном.

Набрав номер матери, она дождалась ответного «да» и без

предисловий начала:

— Мам? Слушай… — девушка замялась. — Как Денис?

— Предлагал в очередной раз пересмотреть «Алёшу Поповича». Я

отказалась — у меня перевод горит. Но вроде бы отошёл.

— Точно, у Незабудки же издательство…

— Оно самое. Полинка, ты у мамы Иры?

Полина поняла, что мама старается максимально облегчить ей

период адаптации, и почувствовала прилив благодарности.

— Спасибо, мам, — тихо отозвалась девушка.

— Ну, ты же мой ребёнок.

— Слушай, мы тут с мамой подумали… Ну, вернее, мама

подумала, а я подумала, что она может оказаться права.

— И о чём вы подумали, лосёночек? — хихикнула Анфиса.

— Ну, поведение бабушки… Эмилии в смысле, оно странное. Она

же никогда тебя не хейтила. А тут такой поворотный, сука, поворот.

— Поль, я правда не вру, — в голосе женщины слышалась

усталость, боль и страх, что ей в очередной раз не поверят.

— Та я не о том! Я верю! Но, согласись, поворот поворотный!

Она так-то и на мне периодически отвязывалась, а потом с упорством маньяка

прощения просила. Может, замечала за ней ещё какие-нибудь странности? Или

Денис, может, видел что. Можешь у него спросить? Потому что мама Ира считает,

что смерть дедушки могла… Слишком сильно её эмоционально потрясти.

— Бли-и-ин, — протянула Анфиса. — Я в эту сторону как-то

даже и не думала… А ведь мама у вас с Ясей умнейшая женщина, — рассеянно

добавила она.

И Полина улыбнулась, зная, что, произнося это, мама

накручивает локон на палец.

— Слушай, Поль, я пойду, у Дениса спрошу, ладно? Если он

что-то такое видел или слышал, когда придёшь, поговорим. Я тоже кое-что смогу

рассказать.

— Ага, — немного обескураженно ответила девушка. — Я ещё к

Яське схожу, поэтому дома буду поздно.

— Тебя встретить?

— Мам, я тебя умоляю, мы живём через улицу. Тут идти десять

минут. Если хочешь, когда соберусь домой, позвоню.

— Спасибо, Полинка. Но если заболтаетесь совсем допоздна, я

всё-таки тебя встречу. Или, если Диане удобно, можешь остаться у Яси ночевать,

а поговорим завтра. Даже если наши предположения верны, один вечер ничего не

изменит.

— Тоже верно. В любом случае я позвоню.

— Буду ждать.

На этих словах Полина отсоединилась. На душе стало значительно

легче.