Глава 1 (1/2)

В комнате витал запах травки и алкоголя, из динамиков орала музыка, заглушая стучащих в стены соседей. Толпа людей разбрелась по квартире, наслаждаясь заслуженным отдыхом после трудовой недели. Луи сидел, запрокинув голову на спинку дивана, в ожидании своей очереди затянуться косяком.

— Бро, скажи, каково это, видеть все черно-белым? — Томлинсона пихнули в бок, он лениво поднял голову и принял косяк.

— Ты обдолбался, — затягиваясь, ответил Томмо, передал обратно косяк Зейну и вернулся в свое предыдущее положение, закрывая глаза.

Ему не хотелось смотреть на своего лучшего друга и его соулмейта — с тех пор как он нашел блондинистого ирландца, они почти все время проводили вместе, воркуя и мешая ему спать по ночам. Он определенно был рад за лучшего друга, но ему до скрежета в зубах надоело слушать, как они встретились в их неправильном мире.

И вот сейчас Зейна отвлек Майкл, их общий друг, тусовавшийся с ними со студенчества, спросив, как они познакомились.

— У него были глаза разного цвета, знаешь, — начал Зейн. — Один прямо в точности, как мой, а еще он часто видел меня во снах, поэтому он почти сразу меня узнал. А у меня все в время в голове был его голос, ну, знаешь, я думал его голосом, и это стало проблемой. Он подошел ко мне в кафе и долго не мог ничего сказать, сильно краснел и громко дышал.

— Я волновался! Вдруг бы я ошибся! — перебил Найл и пихнул своего парня в бок. — Я так испугался, когда он просто пожал плечами и встал, чтобы уйти. Я так долго стоял и решал, что сделать, что просто крикнул: «Ты мой соулмейт!», когда он уже выходил. До сих пор стыдно.

— Почему? — спросил Майкл.

— Да потому что они оба придурки, — вставил Луи. — Я был там, но они все время об этом забывают. Когда мы с Зейном зашли на обед в кафе, Найл подошел к нам. Он стоял так несколько минут, пока пытался что-то сказать, и выглядел, будто у него не все дома. Зейну это не понравилось, и мы решили уйти от этого парня. Когда он крикнул Зейну, то все — я потерял друга на несколько минут. Они выглядели, как два идиота в тупой романтической комедии — они будто в замедленной съемке бежали друг к другу по полю с ромашками с глазами-сердечками, как у тупых смайликов.

— Да не так все было, — засмеялся Найл.

— Ну, если быть честным, — хмыкнул Зейн, — то так оно и было. Мне просто крышу сорвало от его голоса, а когда я увидел его глаза вблизи, — Зейн закусил губу и мечтательно закатил глаза, обвивая рукой талию Найла и притягивая его к себе.

— Вам повезло, парни, — хмыкнул Майкл, смотря, как эти двое начинают целоваться, превращая это во что-то дикое.

— Может, потрахаетесь в своей комнате? — раздраженно спросил Луи, видя, как Найл перелезает на колени к Зейну.

Зейн, кажется, его услышал, схватил своего парня за ягодицы и потащил в свою комнату.

— Клянусь, если они будут делать это всю ночь, я съеду на улицу, — Луи сделал последнюю затяжку, выпустил густой дым и потянулся к банке пива.

— А у тебя как? — спросил Майкл, подсаживаясь к нему, чтобы не перекрикивать музыку.

— Никак, — пожал плечами Луи. — Ты уже нашел своего соулмейта?

— Нет, но я стараюсь, правда. Я слышал столько невероятных историй, как это происходит. Один парень проживал один и тот же день несколько месяцев, пока не нашел своего соулмейта.

— В смысле? — не понял Луи.

— Короче, он решил зайти в кафе утром, чтобы позавтракать, и там было дофига народа, среди которого был его соуйлмейт. И он проживал это день снова и снова, пока не нашел свою родственную душу. Эта девушка сидела и ждала его, потому что у нее на запястье было время и место, где они должны были встретиться.

— Охренеть, дерьмово ему, наверное, пришлось. Гребаный день сурка, — фыркнул Луи. — А у тебя что?

— Ну, я начинаю петь, когда он или она поет, — пожал плечами Майкл. — Это бывает очень неловко, знаешь. Я так запел на паре и в туалете, что на меня все косо смотрели, и после той или иной песни мне приходилось объясняться.

— Лучше уж день сурка, — засмеялся Луи.

— А Зейн правду сказал? Ты видишь мир черно-белым?

— Типа того, — пожал плечами Луи.

— Как ты живешь? Как одеваешься? Как машину водишь, светофоры там и все остальное? Это же даже не дальтонизм?

— Я попытался подобрать нормальное объяснение этому, чтобы люди меня понимали. Я вроде как вижу цвета, но не так ярко. Это будто твой любимый человек умирает, и ты все видишь в приглушенных тонах, все серое и безликое. Только я не могу этим управлять, словно перед глазами висит черно-белая мутная пелена и сквозь нее видно только очертания и какие-то оттенки. В общем, паршиво жить в таком мире.

— Ты про себя или вообще?

— Вообще, — Луи пожал плечами, — ты не знаешь, как найти своего соулмейта, сейчас так все перепуталось. Моя мама и отец были одинаковыми, у них просто на запястьях были первые слова, которые они произнесут друг другу. И это идеально, а не то, что сейчас происходит. Еще я чувствую его сильные эмоции, знаешь, когда ему хорошо или плохо. А еще он очень неуклюжий, потому что я часто ни с того ни с сего ощущаю физическую боль.

— И какой он еще? — Майкл с интересом слушал его.

— Ну, когда я пытался найти его в школе и на первых двух курсах университета, он часто сильно радовался, я буквально чувствовал, как он счастлив, и это мне помогало. У меня становилось все меньше времени, я доучился и устроился на работу, а его чувства стали ощущаться реже, поэтому я и вовсе забросил поиски.

— А сейчас? Почему не хочешь найти его сейчас?

— Я его практически не чувствую, — Луи снова пожал плечами и сделал глоток пива. — Да и не очень хочу. Я искал его годами, но просто уже потерял надежду.

— Мне кажется, что ты скоро его найдешь. Знаешь, такие штуки происходят исключительно случайно.

— Наверное, — Томлинсон отставил пустую банку и хлопнул Майкла по плечу. — Надеюсь, что ты тоже скоро найдешь своего, приятель.

— Спасибо, — улыбнулся Майк и встал, чтобы поговорить еще с кем-то, потому что уловил настроение Луи.

Томлинсон ушел в свою комнату, отчитав двух девушек, которые устроились на его кровати, и заперся в ней, чтобы никто его не беспокоил, пока он будет пытаться уснуть под громкую музыку.

* * *</p>

Утром Луи почувствовал себя просто ужасно — не потому, что давало знать о себе похмелье, а потому что его грудь сдавило от невыносимой тоски и боли. Луи сразу понял, что это не его чувства — чужие эмоции всегда ощущались где-то внутри, будто находились в невидимом пузыре.

Он поднялся с кровати и пошел на кухню, где Зейн готовил завтрак, а Найл делал вид, что убирается в квартире.

— Доброе утро, — улыбнулся Хоран. — Выспался?

— Да, — буркнул Луи и прошел мимо в ванную, где начал приводить себя в порядок.

Настроение ухудшалось слишком стремительно — тот маленький пузырик, в котором хранились все чувства соулмейта, начал молниеносно разрастаться в груди у Томлинсона. Собственное чувство раздражения также начало расти, потому что парню с трудом удавалось это контролировать, ведь он даже не мог знать — станет ли его родственной душе лучше, если он будет пытаться подавить эти чувства. Хотя в некоторой степени его это мало волновало — больше всего он сам хотел перестать себя так чувствовать, поэтому несколько лишних минут он провел в ванной, пытаясь совладать с чужими чувствами.

Попытки не увенчались успехом, и он вышел из ванной темнее тучи — Зейн и Найл сразу же уловили его настроение и прекратили сладко ворковать, поедая огромную порцию хлопьев из одной тарелки. Они молча ели и наблюдали за своим соседом, смотря, как он угрюмо наливает себе чашку черного кофе, просыпая сахар.

— Что? — он резко развернулся к друзьям. — Долго будете во мне четыре дыры прожигать?

— Соулмейт? — просто спросил Зейн, откладывая ложку. — Спустя столько времени?

— Да, — Луи яростно сделал глоток кофе и зашипел от того, насколько он был горячим. — Какого черта вообще? Мне сегодня работать, а он! Размазня!

— Лу, у всех бывают плохие дни, ты не имеешь права на него злиться, — подал голос Найл, прожевав хлопья.

— Я знаю, но меня это все равно бесит! — Луи просто отставил на стол чашку, отметая идею пить кофе, и вернулся к себе в комнату. Десять минут он посвятил еще одной попытке уменьшить пузырь у себя в груди, но в конечном итоге просто начал собираться на работу, стараясь игнорировать все это.

К середине дня ему все же стало лучше — он отвлекся на работу и пузырь стал поменьше, чем был с утра. Луи удалось сконцентрироваться на проекте и выполнить свой собственный план на день, поговорить с друзьями и сходить с ними в хипстерское кафе на обед.

После работы Луи затянулся сигаретой и взглянул на пасмурное небо из-под нахмуренных бровей. Он стоял под крышей здания, в котором располагалась компания «Google». Ему повезло попасть к ним на работу в начале этого года — в свои двадцать шесть он все еще чувствовал себя амбициозным, активным и способным генерировать новые идеи, да и к тому же ему всегда легко удавалось производить впечатление на работодателей без делового костюма. Правда, он не знал, что это один из важнейших аспектов приема на работу в корпорацию — в основном, он просто прошел все этапы собеседования и оказался буквально везунчиком.

Первые тяжелые капли дождя упали на асфальт, и парень поспешил к своей машине. Он не мог сказать, что его поддержанный «Volvo» сильно выделялся — на стоянке стояло как несколько таких же старых моделей, так и множество новых и дорогих машин. Так что он спокойно уселся на водительское сидение и вдохнул привычный запах салона — смесь сигаретного дыма, бензина, освежителя и кожи.

Он снова почувствовал себя паршиво — выруливая на шоссе, он ощутил сильную внутреннюю тревогу и грусть, от которых захотелось завыть в голос.

— Он опять это начал, — пожаловался Луи Зейну, запихивая наушник в ухо, позвонив Зейну. — Я продолжаю чувствовать себя дерьмом, — он сильно выкрутил руль. — Если он такой неудачник, пусть справляется с этим, почему я должен в этом участвовать?

— Слушай, приятель, ты не должен так его ненавидеть. Это все-таки твоя родственная душа, ты же знаешь, он определенно не в курсе, что ты чувствуешь то же, что и он.

— Да плевать я хотел, ясно? — рыкнул Луи, ощущая все это дерьмо внутри себя. — Я не хочу чувствовать себя так, словно я какой-то слюнтяй или нытик, который не может справиться со своими проблемами.

— Бро, прекрати, если ты отчаялся его найти, это не значит, что ты должен его ненавидеть.

— Блять! — Луи резко дал по тормозам, потому что внезапно весь воздух выбило из легких, и он ощутил боль в своем теле, будто его бьют невидимыми кулаками.

— Томмо? — раздался голос в наушнике. — Ты в порядке?

— Нет, — Луи свернул на обочину из-за громких сигналов затормозивших сзади автомобилей. — Кажется, что его бьют. Он точно неудачник, раз не может постоять за себя, — Луи резко согнулся пополам, почти ненавидя своего соулмейта, который даже не мог нанести ответный удар — в руках он не чувствовал боли, той, которая бывает, когда резко бьешь кого-то по лицу. — Ненавижу, блять.

— Томмо… — начал друг.

— Блять, давай без нотаций. Я знаю, что в нашем мире все соулмейты чувствуют все по-разному. Я читал многие истории, когда пытался его найти. И сейчас мне не хочется видеть этого неудачника рядом с собой. Я лучше все дальше буду продолжать видеть черно-белым и испытывать его чувства, чем быть рядом с таким, как он.

— Ты не можешь так говорить. Возможно, ты нужен ему.

— Ему нужно учиться не быть дерьмом, — ответил Томлинсон, ощущая, что тупая боль медленно отступает от него, и снова завел машину. — Я понимаю, что ты счастлив со своей родственной душой, но черт возьми.

— Ты идиот. Тебя напрягает то, что ты ощущаешь из-за него, но в то же время не хочешь его встретить и сделать так, чтобы это прекратилось. Но ты не можешь его ненавидеть просто так, без причин. И знаешь, видеть мир в цвете — охеренная штука.

— Бро, мне насрать, я уже сказал все об этом. Он просто неудачник, — сказал Луи, невежливо бросил трубку и включил дворники, чтобы без происшествий добраться до дома.

Если бы Луи, откинув гордость, мог себе признаться в том, что видение мира в черно-белой палитре его раздражало, то, возможно, он бы заново приступил к поискам своего соулмейта. И если бы он действительно мог заботиться об этом так же, как в школьные годы, то он бы точно сделал все, чтобы его родственная душа никогда не чувствовала такую сильную грусть и тоску, не говоря уже о том, чтобы ее смог кто-нибудь обидеть или причинить боль. Но вместо этого он просто злился на него.

Поэтому, сконцентрировавшись на дороге сквозь лобовое стекло и стену дождя, он позволил раздражению сковать свой разум, ощущая в груди сильную физическую и моральную боль. Возможно, сейчас ему бы хотелось встретить своего соулмейта, чтобы прочистить тому мозги и выбить из него всю дурь, потому что Луи не собирался до конца своих дней чувствовать себя так паршиво. Он настолько глубоко ушел в свои мысли и переживания, что почти не заметил худую, долговязую, сжавшуюся от холода фигуру, медленно двигающуюся по тротуару под проливным дождем, которую окатил водой.

* * *</p>

Гарри сидел под дождем, в луже, в одном квартале от школы. Его обидчики уже ушли, громко смеясь и все еще кидая в его сторону разные оскорбления. Но это его заботило меньше всего — на его руке появилось новое слово, которое произнес его соулмейт о нем.

Неудачник.

Чернильные буквы уродовали запястья, и Гарри натянул рукав мокрого свитера на самую ладонь, чтобы не видеть это слово. Гарри вспомнил, как в первые увидел эти надписи в четырнадцать лет, и тепло разлилось в груди — тогда на нем часто появлялись милые и приятные слова, как «самый лучший», «милый» и много разных других, благодаря которым Гарри поднимал себе настроение в пасмурную погоду и плохие дни. Гарри часто засыпал, смотря на них, и улыбался во сне, мечтая о том, как встретит своего соулмейта и сможет ощутить теплое прикосновение к своей коже.

Тяжелые капли дождя вернули его в реальность, и ему пришлось подняться на ноги, подбирая из лужи рюкзак. Холод пробирался под кожу, заставляя мурашки бегать по телу — но Гарри был настолько мокрым, что даже не ежился, просто часто вздрагивал, бредя по улице.

В последние дни он тяжело переживал болезнь своей любимой кошки, поэтому чувствовал себя потерянным, грустным и тревожным. Сегодня утром Зефирки не стало совсем, и Гарри не удержал слез потери, пока вместе с мамой хоронили ее на заднем дворе. Мама предложила пропустить занятия, чтобы он мог немного прийти в себя — Зефирка была его любимицей, полноценным членом семьи и лучшим другом. Гарри знал, что она любила его больше всех — всегда с ним спала и терпеливо ждала, когда он сделает уроки и поиграет с ней, даст вкусняшку или погладит между ушей.