Принцесса. (1/2)
Будильник начал забываться - настойчивые гудки сменились пронзительным рёвом звонка. Снова холодный пол в комнате, тихие ругательства Позова о шастуновской неповоротливости под ухом и влажные, удушливые запахи. Растрепанные макушки, тихий мат и чьё-то писклявое ”двинься!” у локтя. Из зеркала жалобно смотрело бледное отражение, круги под глазами стали темнее, в уголках губ постепенно проступали маленькие язвочки, волосы напоминали гнездо, спроектированное вороной-шизофреником. Умывание ситуацию не исправило - влага собиралась на сухой коже мелкими жемчужинами, блестящими в белом свете душевых. Одинокая капля очертила скулу, оставив след. Ртуть. В мутной пелене не сошедшего ещё сна могло показаться, что все его лицо блестит ртутными разводами.
Антон, очнись, ты похож на труп!
Родные голоса мелкими паучками пробирались сквозь нежные складки уставшего мозга. Тонкими лапками они пробуждали воспоминания, острыми жвалами вскрывали старые шрамы. Но сейчас было гораздо, гораздо лучше - он контролирует себя, он знает, что делать и он не допустит повторения сегодняшней ночи.
Запах и вкус мяты встряхнули, вернули в реальность холодной пощечиной.
Кафель, ковер, комната, которая совсем скоро станет родной.
- Антон, солнце моё ясное, проснись!
В лицо прилетела метко брошенная подушка. Шастун вздрогнул, помотал головой, заставляя тело включиться, провел ладонью по лицу.
- Да, ага, спасибо, - пробормотал он. - Какой там у нас первым?
- Какой что?
- Урок.
- Физра.
Короткое слово ядовитым дротиком вошло меж ребер, пустило по спине неприятный, липкий холодок отчаяния. В прошлой своей школе Антон этот предмет старательно игнорировал - отсиживался в узкой кабинке туалета или, если вечно всклокоченная замдиректора дышала в шею винными парами, что случалось каждую среду, скрывался за широкими спинами медсестер. Жалобы на мигрень, регулярно от него поступавшие, растопили сердца женщин и те с сочувственными вздохами прятали шпалу-девятиклассника в проспиртованном белом кабинете. Везло, конечно, не всегда - бывали и у них плохие дни, заполненные под завязку рыдающими младшими классами - осенние прививки стали для школ одной из самых неприятных традиций. В подобных случаях Антон спешил домой пораньше или, наплевав на инстинкт самосохранения, приходил в зал без формы, за что и получал двойки. Теперь же...
- Если ты думаешь о том, как бы грамотно свалить, поспешу огорчить - Сергей Борисович весь мозг вытрахает за прогулы. Или у тебя есть освобождение?
- Нет, с чего бы, - Шастун пожал плечами, запуская руки в глубины чемодана - где-то там, среди прочих шмоток, свернулись дохлой гидрой спортивные штаны.
- Ну, - Позов тяжело вздохнул, пробегая взглядом по его лицу, выхватывая острые косточки ключиц и тонкие лодыжки, - Я не хочу ни на что намекать, но выглядишь ты паршиво.
- Бывает, - пижамная футболка опустилась на кровать.
Тусклый свет фонаря окутал бледное тело в прозрачную рябь. Тонкая, мраморного цвета кожа и кости, кости, кости. Впадины и острые горные пики, глубокие тени. Каждый сантиметр его тела дышал смертью, заливаясь звонким смехом, она сжимала его горло, поцелуями мелких синяков опускалась к груди. С визгом врезалась во впалый живот, тонкими пальцами забиралась под просторные пижамные штаны. Шастун потянулся, совсем немного не доставая кончиками пальцев до потолка. Его тонкая, почти призрачная фигура потерялась в густых складках света, совсем исчезла, оставив после себя один только болезненный вздох и шелест опавших листьев, в русых волосах потерялась пара искорок занимающегося рассвета.
- Антон, ты...
Футболка белым парусом повисла на хрупких плечах, скрыла, спрятала в плотных объятиях истощенное тело. Шастун зевнул, обернулся к Позову.
- Чего? - в напряженной тишине такой простой вопрос вырос непреодолимой преградой между ними.
- Ты в норме?
Между темных бровей пролегла глубокая складка, тонкие губы сжались в жесткую линию. Антон вздрогнул, видя, как обеспокоенно-твердо блестят чужие глаза. Сильные пальцы сжали край кровати, увесистые часы придавали рукам серьезный, взрослый вид. Одноклассник, почти друг, смотрел сейчас на Антона так, как не смотрела даже уставшая после двух смен мать, как не смотрел отец.
- Я контролирую ситуацию, - Шастун прищурился, страх внутри него оскалился, являя миру ядовитые клыки, расправил капюшон и зашипел, прикрывая глаза плотными веками.
”Сохраняй баланс между правдой и ложью. Говори всегда что-то среднее, незначительно приукрашивай и смотри в глаза” - такие уроки Антон выучил назубок, знал от и до. Сидя перед психологом и доктором, он говорил одно и то же. ”Метаболизм”, ”щитовидка” и ”стресс” - его флеш рояль, от десятки до туза, о, поверьте, он считал каждую карту, он знал все ваши ходы. Слова, произнесенные со скучающим лицом, с легкой ноткой раздражения в голосе, быстро заставляли взрослых оставить его в покое. Те с облегчением вздыхали, думали, как не повезло парню, какой мелкий куш он сорвал в генетической рулетке. Но сейчас все это казалось злой шуткой. Перед ним сидел парень, способный разрушить все его аргументы, отразить каждое слово одними лишь наблюдениями. Он всегда был рядом. И впервые в жизни такие мысли не разожгли где-то у сердца огонек ярости, но даже и шанса ему не дали. Антон не хотел оставаться один на один со своей головой.
- Незаметно, - Позов встал, не отрывая взгляда от зеленых испуганных глаз.
- Дим, вот не надо, всё со мной в порядке, просто обмен веществ такой. Ты же у нас химик и биолог в одном лице, имеешь представление о том, как это бывает.
- Я прекрасно знаю, - мелкая складка у губ ярче всяких слов сказала, насколько сильно Грек сомневается в полноте знаний друга.
- Поз, это только моё дело, - Антон отступил к кровати, нахмурился - его пугали такие тихие, почти незаметные всплески раздражительности в людях, сопровождающие обычно желание научить, надоумить, ”наставить на путь истинный”.
- Я услышал тебя, но, честное слово, если с тобой что-нибудь такое снова будет происходить, об этом узнает администрация. Серьезно, Шаст, не дури.
Антон скривился, вспомнив, скольких трудов ему стоил каждый завтрак-обед-ужин.
- Не надейся, что я просто позволю тебе откинуться с голода.
- И нахуй тебе это надо? - короткое замыкание, перед глазами - яркая вспышка раздражения
- Мы, вроде как, друзья почти. Разве нет?
Шастун нахмурился, отвел взгляд, чувствуя, как быстро отступают эмоции, как тушит их волна стыда. Он назвал их друзьями.
- Ладно, это твои личные проблемы. Я в таком мало что понимаю, просто не могу молча смотреть, как ты себя гробишь.
- Я могу отсесть за другой столик, - проворчал злобный голосок у Антона в голове, но дальше не пробрался - губы остались сомкнутыми.
- Надеюсь, мы поняли друг друга. Пошли давай, - Позов кивнул сам себе, скептически осмотрел Шастуна, - Только штаны надень.
Завтракали молча. Эд нервничал из-за рюкзака со спиртным - вчера они так и не пробрались к нему и вероятность того, что не в меру любопытный дворник раскопает ”заначку”, с каждой минутой казалось все более возможной. Даня хмуро сверлил взглядом овсянку - его мужественное решение отказаться от травы значительно влияло на настроение. Позов же в сотый раз прокручивал в голове утреннее зрелище, последовавший за ним диалог и постепенно приходил к неутешительным выводам - он всё испортил.
Антон пытался дышать. Полной грудью, глубоко, впуская теплый, сладковатый воздух столовой в каждую клеточку тела. Утренние угрозы пугали, узнай администрация о его нелегких отношениях с едой, и придется не просто собрать вещички домой, но сразу после отправиться в безрадостное путешествие по врачам, которое вполне могло закончится в больнице. Первая ложка, вторая...
Как ты написал математику, Антон?
Третья и четвертая...
Опять тройка?
Пятая и шестая...
Вот паразит!
Одобрительная улыбка Димы и растущий в груди жар, пробирающийся выше, к носу и глазам.
- Десятки, дорогие любимые, пора в зал! - по столовой разнесся громогласный призыв ”хвостатого” учителя.
- Когда-нибудь я стану взрослым и сожгу все спортзалы в мире, - пробурчал Даня.
Все, сидящие за столом, молча поддержали его разрушительную мечту.
Стены салатового цвета стремились, кажется, к самому небу. Дышалось свободно, но Антона это не радовало нисколько - голову железным обручем сдавливал ужас - чем больше зал, тем усерднее придется работать прокуренным легким. Память, злорадно посмеиваясь, подсовывала воспоминания о легкости в голове и горьковатом привкусе на языке после очередной ”верблюжьей” сигареты. Их тяжелый запах быстро пропитывал одежду, пальцы, волосы, невидимым шарфом развевался за спиной. Как прекрасны были эти моменты и как омерзительно высока плата за них.
- Давай, Шастунец, вставай вперед! - звучный голос рассекал глубокую высь зала юркой птахой, синичкой-эхом садился на плечо и бесконечно повторял короткие указания; Антон выполз во главу колонны, унылым взглядом прощаясь с друзьями, оставшимися в арьергарде. - Слушай, а какой у тебя рост?
- Около ста девяноста семи сантиметров, - последовал быстрый, заученный ответ - врачи тоже часто донимали его этим вопросом.
- Ни... Я бы сказал, но воздержусь, пожалуй. Давайте, ребята, пять кружочков для дыхалочки, потом разминка и что-нибудь, что я придумаю в процессе.
- А футбол будет? - раздался уже знакомый Антону щербаковский голос.
- Лех, вот честно, мне не охота тащить ворота, поэтому сегодня играем в баскетбол. И побежали уже, чего стоите!?
Побежали.
Раньше Антон любил бегать, любил даже в футбол гонять, но сейчас... Он отстал почти сразу, пропуская вперед остальных. После первого круга, на котором он еще умудрялся перекидываться шуточками с Димой и Эдом, Шастун отстал и от них, поравнявшись с молчаливым Даней. Тот бежал лениво, не обращая внимания на окружающих, обратившись полностью в свои мысли и ощущения - его пустой взгляд пугал.
Воздух постепенно сгущался, острыми кристалликами царапая глотку, оседая где-то между ребрами. Бегущие впереди превратились в разноцветные пятна, в голову ударила волна жара, казалось, капилляры лопнули, заливая череп кровью и, судя по запаху, потом. Низкая фигура Сергея Борисовича особенно часто мелькала перед глазами - его синий костюм блестел в ярком свете ламп кислотно-голубым разводом. Антон остановился, согнулся, упершись руками в колени. Имей его тело специальный индикатор, стрелка указывала бы на - ”мы развливаемся, SOS”.
- Антон, как ты себя чувствуешь? - раздалось откуда-то сверху, учитель положил руку ему на плечо.
- Нормально, просто давно не бегал, - ложь соскальзывает с губ сама, привычно.
- Куришь? - жесткая, горячая ладонь заставила разогнуться, потянула в сторону, освобождая дорожку для остальных.
- Курю, - Антон пожал плечами, даже не отводя взгляда от насмешливых глаз физрука, - Курил то есть. Тут места нет, да и с собой не брал.
- Какие куришь? - все тот же тон - с искрой веселья и сарказма, заставлял плечи покрываться нервозными мурашками.
- Кэмел, - осторожно ответил Антон, чуть отходя, боясь реакции Сергея Борисовича.
- У-у-у, - протянул преподаватель, пряча руки в карманы спортивок и прищурившись, - Такими темпами ты легкие к двадцати посадишь. Бросай, иначе и шага без отдышки ступить не сможешь, а это для парня, ну согласись, совсем не солидно.
Залихватская улыбка расчертила лицо препода, он, еще раз потрепав ученика за плечо, махнул рукой в сторону остальных своих подопечных - намекнул на продолжение забега. Шастун обреченно кивнул и вернулся в строй, искренне не понимая, зачем учителю могла понадобиться информация о марке сигарет, которые он курит. Курил.
За бегом последовала разминка, на щелканье коленей Шастуна оглянулся даже безразличный ко всему Поперечный, затем снова бег, но уже на скорость, и любовь всех активных школьников - баскетбол. Косичка, к своей чести, сам делил учеников на команды, избегая неловкости ”последних выбранных”, которых расчетливые капитаны избегали до последнего.
- Тох, ты к баскетболу как? - легко, без малейшего намека на отдышку, спросил Эд.
Получив в ответ лишь легкое пожатие плечами и скривленные губы, он покачал головой и ткнул Шастуна локтем в бок.
- Не ссы, сейчас размотаем их. Там вон, Данон стоит и Поз рядом с ним - два тюфячка. Отдаю все свои золотые коронки - наш травокурный друг даже с места не сдвинется, - тихо посмеивался над противниками Выграновский, и, опережая справедливое замечание об отсутствии золота в зубах, продолжил, - Кстати, ты с Лехой аккуратнее, он в пылу страсти и пальцы может выбить. И под кольцом почаще стой, с твоими сантиметрами легко будет закинуть.
Антон почувствовал, как вспыхнули уши. В сердце проснулся азарт. Руки тряслись, ноги окутало ватное одеяло слабости, зал неприятно покачивало, но в глубинах груди наконец завелся беспокойны моторчик - хотелось выиграть. Покивав, Шастун улыбнулся Эду.
Свист разорвал воцарившийся в зале гул, своим визгливым голосом определив начало игры.
Тяжелый рыжий мяч невесомым снегирьком летал по залу. Топот и крики оглушали, втягивали в ор толпы. Антон оказался незаменимым игроком - высокий, но юркий и ставший вдруг, в разгар игры, невероятно быстрым, он перехватывал мячи и через половину поля забрасывал в корзину под одобрительные свистки Сергея Борисовича. Пол жалобно, противно скулил под стоптанными резиновыми подошвами, белая футболка мелькала в самом центре чаще, чем все того ожидали.
- Шаст, пас! - крик Эда.
Резко развернуться и, чуть не врезавшись плечом в испуганно застывшего Егора, перекинуть мяч прямым броском от груди как из пистолета, не размениваясь на красивые, но медленные и такие показушные синусоиды. Получить в ответ широкую, но нервную улыбку - такой удар мог и болезненный синяк оставить, и побежать к кольцу - быстрее, пока остальные отвлеклись на вертящегося волчком Выграновского. Крикнуть - ”сюда” и принять тяжелый мяч только для того, чтобы забросить в кольцо. И даже засаленная сетка не покачнулась. Радостный крик оглушает, но все начинается снова.
- Антон, в глаза не дол... - хриплое ругательство откуда-то слева - Нурлан пасует почти не глядя, только короткая улыбка освещает лицо, когда Шастун принимает и выбивает команде еще один чистый балл.
Его имя летит вместе с мячом. Возмущенные, злые и гордые восклики заставляют парня ловить, пасовать и доверять. Почти зажмурившись от мелькающих перед самым лицом рук бросать мяч куда-то за спину, ориентируясь только на сиплое Эдово - ”Тоха!”, почти падая, кончиками пальцев удерживать рыжий кругляш на поле и бежать навстречу разозлившемуся противнику. И часто он промахивался. Слишком подвижный, нередко пропускал мячи и в спину ему прилетало скорбное ”Шастун, ну твою-то..”, впрочем, прерываемое резким окликом преподавателя. Вот он падает и Даня перехватывает Нурланов бросок, вот он оборачивается слишком поздно и ловит мяч плечом, вот поскальзывается и встречается острыми косточками коленей с полом.
Счет равный, последняя подача. Разводят Эд и Даня. Антон, стоя у самой границы с территорией соперника, следит за мячом, как ястреб за кроликом. Сердце выбивает на ребрах бешеные ритмы, по спине ручьями струится холодный пот - пара по физре подходила к концу, перерыв был давно и казался минутной сказкой, все устали, но сейчас - пик злобы и желания победы. В мозгу мимолетными видениями промелькнули воспоминания о стычке с Нурланом. Вздыбленная шерсть, оскаленные клыки, но теперь они - одна команда. Последний круг и прольются чьи-то кровь и слезы.
Свист. Побежали.
За столь долгую партию они выработали неплохую стратегию. Эд, пробежка, чтобы запутать противника, пара пустых перебросов - везет, Леха запинается и с тихим матом встречается с полом. Еще пара перебросов и вот она - финишная прямая.
- Жги, Антоха!
Тонкие пальцы на миг обхватывают мяч, и Антон срывается на бег.
- Антон, быстрее!
Выпущенной стрелой летит к кольцу, надеясь, что там его поджидает хоть кто-то, спину опаляет тяжелое дыхание, к мячу тянутся чужие руки.
- Ну же, Шаст!
А так по-детски, искренне хочется победить, до слез и громких всхлипов хочется. Чтобы подбежали потом, задушили в объятиях и повторяли, как хороша была игра, как сработались, как вместе, вместе...
- Давай, Ушастик!
Чужой голос. Взрослый, но такой чистый голос. На самой периферии зрения Антон замечает высокую, облаченную в черный костюм фигуру, голубые глаза и широкую улыбку. В его волосах блестели холодные блики солнца, на щеках снова выступили ямочки. Он болел за него?
Три шага, прыжок и красивый, с оттяжкой, бросок в кольцо.
По сетке прошла волна дрожи. Неидеальный бросок. Но точный. Победный.
- Анто-о-он!
Его чуть не сбил с ног Эд, а вслед за ним и вся команда, даже вечно отстраненный, полный глухой злобы Нурлан присоединился к общим объятиям. Шастун, раскинув руки, счастливо улыбался, пытаясь отдышаться - легкие наконец раскрылись и спертый, тяжелый воздух лился в грудь божественным нектаром. И сквозь расплывающиеся очертания людей и предметов он увидел ту же фигуру в черном - не померещилось, не приснилось. Он стоял, улыбаясь, прикрыв лучистые глаза длинными ресницами, и хлопал ему.
- Молодец, - говорило все его живое, красивое лицо, - Молодец, Ушастик.
- Видишь, а ты жаловался, что ни черта не умеешь, - ворчал Поз, перерывая комнату в поисках полотенец, - Кстати, я уже говорил тебе, что люди, решившие, будто спортивный зал и душевые должны быть в разных местах - додики?
- Ебаные, - добавил Антон, нетерпеливо теребя край футболки.
- Чего? - Дима, вытащив из глубин шкафа два серо-голубых полотенца, по цвету которых непонятно уже было, задумывались ли дизайнерами проплешины в цвете или они возникли ввиду некоторых внешних факторов.
- Когда мы возвращались сюда, ты сказал, что строители - додики ебаные, - Шастун сделал особое ударение на последнем слове, подчеркивая его значимость.
- Спасибо большое. А ты в душ не собираешься?
- Я, наверное, чуть позже, когда все выйдут, - парень нетерпеливо выдохнул, ожидая, когда друг пожмет плечами и свалит.
- Не успеешь, даже не надейся, - Дима устало закатил глаза, в очередной раз всем своим видом показывая, какую чушь придумал Антон, - Вот тебе и повод нормально жрать, Ушастик. Я серьезно, не успеешь ведь.
- Не называй меня так. И вообще дело не в этом, я просто...
- Гей? - хохотнул Позов, бросая Шастуну одно из природно-дизайнерских полотенец.
- Пошел нахер! - Антон поймал махровую ткань и зло выдохнул.
В душевые они ввалились самыми последними, когда остальные уже уходили - все торопились в комнаты, за вещами и на предпоследний урок перед обедом. На литературу к Арсению Сергеевичу никто опаздывать не хотел, кроме, видимо, парочки несчастных, отмокающих в густом пару. Антон с облегчением вздохнул, заметив, что последняя ”кабинка” стоит напротив странного выступа стены - он будет закрыт со всех сторон, благо, по краям были стенки, достающие Шастуну до плеча. Он поспешил спрятаться под обжигающе-горячим душем, окруженный белым паром. Вода приятно била мелкими каплями по плечам, спине, остро пощипывала сбитые коленки и локти, но с тем же успокаивала, дарила продрогшему изнутри телу такое нужное тепло.
- Шаст, ты там скоро? Смотри, Сенечка голову оторвет и не посмотрит, что мокрая. Вылазь давай, - недовольный басок Эда разбудил Антона.
Резко крутанув кран, парень зажмурился. Ледяная вода выбила из легких весь воздух, прогнала из нежных внутренностей полюбившийся жар, пустила по коже иголочки мурашек. Прекратив ритуальную экзекуцию, Антон обмотал полотенце вокруг бедер и, выдохнув, вышел.
Это был второй раз за день, когда он вознес себе хвалу - за умение быстро, сохраняя каменное лицо или даже весело болтая, одеваться.
- Че там в прошлый раз он задавал? - уныло спросил Даня, обреченно рассматривая двери Коробки, прекрасно понимая, что сокровенное знание никак не спасет его от строгого взгляда Арсения Сергеевича с его вечными - ”делал?” и ”врать мне не надо”.
- Я вот лично в душе не ебу и тебе ебать не советую, - положив руку ему на плечо, патетично объявил Эд.
- Да ничего, в общем, глобального. ”Отцов и детей” вспомнить, уровни конфликтов, сережки у слуг, ну, его любимое, - отозвался Позов, увидев стремительно бледнеющее лицо Антона, тяжело вздохнул, - Что, в прошлой школе не привык делать домаху по литре, м?
- Я на неё забил лет пять назад, - тихо ответил Шастун, прикусывая изнутри щеку, дверь в Коробку с громким хлопком закрылась за ним, возвещая о полном провале - ему не скрыться, не сбежать, не спрятаться.
- Ты бы сказал, мне конспекты на время дать не сложно, - пожал плечами Поз.
- Да я это, забыл, - Антон поморщился, стягивая куртку, мышцы начинали ощутимо болеть после неожиданной нагрузки.
- Тогда будь готов отхватить пиздов, Ушастик, - протянул Эд, с удовольствие наблюдая за удивленным другом, - А че ты ждал, дорогой-золотой? Пашка дал имя, с ним и ходи.
- Это не его выдумка, - процедил сквозь зубы Шастун, хмурясь, прозвище начинало его подбешивать, слишком оно было...
Милое.
- Тем более! Ты у нас единственный, неповторимый Ушастик, парень, имя которому дал великий и ужасный Попов Арсений Сергеевич, владыка душноты, книжек и...
- Твоей двойки в четверти, Даниил.
Сенечка умел появляться именно тогда, когда ни одна живая душа не хотела бы его слышать и видеть.
- Это непедагогично, - возразил парень, поворачиваясь к учителю, впервые за день Антон увидел оживленный блеск в его глазах.
- Зато чистая правда, - литератор пожал плечами, позволил блеснуть короткой улыбке и кивнул в сторону класса. - Советую поторопиться, урок совсем скоро.
Антон, проходя мимо, почувствовал спиной хитрый взгляд. Выводы напрашивались сами собой - преподаватель слышал больше, чем Шастуну хотелось бы - это первое, он явно собирался воспользоваться полученной информацией - это второе.
Окруженный защитными стенами стеллажей ”кабинет” литературы становился раем для любителя тишины и уединения. Там притаились доска на колесиках - старая, глубокого, зеленого цвета, блестящая от влаги, парты, составленные полукругом, экран для проектора. Каждая вещь всегда сохраняла изначальное своё положение, даже буйные шестиклассники задвигали за собой стулья, и только на учительском столе господствовало нечто, отдаленное напоминающее бардак - тетради и папки лежали в одной стопке, на них стояла небольшая статуэтка - деревянный человечек на шарнирах - такие обычно использовались в художественных классах вместо моделей. На лице его маркером была нарисована кривоватая улыбочка, голубой ручкой - глаза, макушку украшало черное пятно, в понимании художника изображавшее волосы. Войдя в класс и заметив фигурку, ученики страдальчески застонали. Антон на свой удивленный взгляд получил лишь усталый взмах позовской ладони, скоро он поймет все сам. Тихо закрылась за ними дверь - ближайшие два часа, с перерывом на обед, они проведут в обители литературы под эгидой Арсения Сергеевича.
Учитель прошел в круг парт, сел на край стола, аккуратно придвинул к себе фигурку и взмахнул её деревянной рукой вместо приветствия.
- Для новеньких, - Шаст вздрогнул, почувствовав на себе быстрый, лисий взгляд, - объясню. Это деревянное нечто - ваш соглядатай. Дурак тот преподаватель, что полностью доверяет детям, ведь учеба и тесты - вещи совершенно разные. Если урезать мою обычную речь, которую слышит каждый семиклассник на первом уроке, мини-Арс будет внимательно наблюдать за тем, как вы пишите контрольные, зачеты и прочую бурду, - на лице вновь расцвела милая улыбка, глаза, впрочем, оставались холодными, - Это всё шутки, конечно. Просто я не люблю расстраивать вас классическим ”достаем двойные листочки”, а так вы заходите, видите его и сразу все без слов понимаете.
По классу пронесся усталый, обреченный вздох, характерный для старшей школы, имевшей неприятную привычку забывать, и забивать, на домашнее задание, полагаясь исключительно на удачу. Слаженный стон умирающей надежды становился для подростков вечным спутником. Арсений Сергеевич, хмыкнув такой общности, достал из глубин стола голубую папку и с безжалостной усмешкой пустил по рядам - перед каждым на стол лег объемный тест, полный заданий, требующих развернутого, полного ответа. Пробежав глазами вопросы, Антон почувствовал, как стремительно прилила кровь к ушам и щекам - из двадцати он знал ответы только на пять - по пресловутой ”Бесприданнице”, на которую их класс повели в местный забытый всеми богами театр. Визг актрисы - тучной, грубоватого склада дамы с красными щеками и крупной родинкой у виска, отпечатался в шастуновском сознании на всю оставшуюся жизнь. Жар от софитов, едкий запах грима и кривляние актеров замерли в его памяти уродливой карикатурой на театр, но сейчас именно эта искаженная картина представала перед глазами, помогая с парой заданий.
”Как пейзажи характеризуют героев романа ”Отцы и Дети”? Приведите пример. 3-5 предложений”.
Низко склонившись над партой, Антон судорожно копается в памяти. Из ветхого, маленького сундучка с картонной табличкой ”литиратура”, кроме выводка пауков и мух, выглянули обрывки лекций, слушаемых обычно вполуха, какие-то Кирсановы, Одинцовы и нигилисты, шутки девчонок про тайные богохульные романы и скрип мела, выводившего на доске ”характеризующее окружение и персонажи”. Старческая рука с рыжим рассохшимся маникюром указывает на имена, списки прилагательных и мелкие рисунки. Его прошлая преподавательница была невероятно талантлива и опытна, но в её глубоких морщинах таилась смертельная усталость, блеклые глаза блестели затаенной грустью, подернутые пеленой уныния, они твердили одно только - ”дети, потише, я так устала, так невероятно, жутко утомилась”. Дети, конечно, пользовались этим, как и любые свободолюбивые существа: прогуливали контрольные, выходили из класса сразу после звонка, игнорируя домашнее задание. Антон, испытывая необычайную жалость к преподавательнице, тем не менее следовал за остальными, закрывая глаза на плачущую в уголке разума совесть.
- Зря, - прошептал Шастун совсем тихо в ответ на такой полет мысли.
Под зорким, пронзительным взглядом голубых глаз он чувствовал, как рдеют щеки. Как стыд накрывает с головой.
Пальцы сжимают тонкую ручку с провокационной надписью ”че пишу - не ваше дело”, подаренную когда-то мамой, мелко подрагивают. В голове звенит медным колоколом пустота. Исписав поля ответов откровенным бредом, щедро разбавленным бесконечными ”я думаю”, ”мне кажется” и ”мое мнение таково”, пересказом обрывков сюжета, чудом попавших на утлый катерок шастуновской памяти, Антон поднял голову, вцепился умоляющим взглядом в фигуру, замершую у доски. Арсений Сергеевич нисколько не утруждал себя внимательной слежкой за классом, предпочитая чертить какие-то хитрые схемы на доске, в крупном овале красного мела красовалось выведенная аккуратным почерком надпись - ”Натуральная (Гоголевская) школа”. Шастун тяжело вздохнул, предполагая, как бы пошутили его бывшие одноклассницы, высоко хихикая и прикрывая рты ладошками. Вернувшись к заданиям, парень понял - это финиш. Поэму Некрасова он не помнил совсем, как проявляются в ней ”фольклорные мотивы” даже предположить не мог. Попытка обернуться к Позову была прервана насмешливым ”не стреляй глазками, Антон”, сопровождаемое легкой улыбкой. Шастун возмущенно вздохнул, гадая, как литератор заметил его хитрости затылком.
Антон оглядываться перестал, уловив лишь сочувственное покачивание головой от Димы и полный понимания взгляд Эда. От сердца немного отлегло - он не один такой, есть еще заточенные в эту густую тишину люди, не знающие выхода из сложившейся ситуации. Пыль золотистыми песчинками застыла в теплом воздухе, Солнце решило порадовать страждущих в поисках тепла и света людей. Пьянящими медовыми потоками оно лениво растекалось по классу, застывая янтарными пятнами на волосах и лицах, счастливо заглядывая в холодные глаза, обхватывая теплыми ладонями ледяные уши Антона. Фигурка в таком свете казалась совсем смешной - широко расставленные ноги, сложенные на груди руки, наклоненная вбок голова. Улыбнувшись, он достал карандаш и позволил пальцам творить.
Штрихи ложились неровно - сказывались долгие перерывы в практике - тихий скрип грифеля становился легкой ритмичной музыкой. Четкие контуры проступили не сразу - сначала еле заметный набросок, ленивый, неаккуратный, смазанный. Антон не задумывался, как и что конкретно хотел нарисовать - просто вскоре с широких полей теста на него смотрели холодные, глубокие глаза с темными кругами на нижнем веке, брови были чуть нахмурены - совсем невесомая линия обозначила неглубокую морщинку между ними, с удовлетворенным визгом карандаш очертил удивительно точно аккуратную челюсть и необычной формы нос. Затем скорее идейно, нежели физически опустился на плечи невидимой, прозрачной тогой пиджак, жесткий воротничок рубашки выглядывал из под него грубыми, темными линиями.
- У вас осталось пять минут, дорогие друзья, - тихо проговорил учитель, садясь на край стола.
Шастун лениво кивнул сам себе, поспешно намечая тело, аккуратно обходя текст с заданиями и улыбаясь - самое интересное он нарисовал, оставалось так, по мелочи. Складка на одежде тут, ладонь на предплечье, добавить волосам объема смелыми движениями запястья. Дрогнула кисть, с недовольным шипением карандаш прочертил уродливую линию рядом с головой, парень глубоко вдохнул, сдерживая раздражение, потянулся за ластиком. Окольцованные пальцы нырнули в глубины старого пенала - огрызок карандаша, голый грифель, остатки ручки, разобранной когда-то в приступе тревоги. Нет. Сердце остановилось на секунду, не веря вопившему в ужасе мозгу. Тысяча мыслей пронеслась в голове стаей испуганных ласточек, он потерял ластик. Уронил, оставил, дал Димке на физике - стереть нарисованный Эдом хуй. Истеричный смешок ударился в сомкнутые губы, отскочил и спустился обратно в грудь холодной иголкой. Антон вновь посмотрел на тест - вся левая его часть была ”украшена” портретом учителя в полный рост, копирующим полностью позу деревянного манекена. Поддаваясь подступающей панике, Шастун поднял голову и встретился взглядом с Арсением Сергеевичем - таким легким, ободряющим взглядом, преподаватель, кажется, совсем не смотрел в их листы. Миллион бесполезных идей родилось в ту минуту - от банальной ”проигнорировать указ и еще немного пострелять глазками в поисках соседского ластика” до ”съесть тест и убежать в закат через окно”. Но тело онемело, закованное в лед вниманием учителя. Звонок показался далеким, нереальным, отраженным в тысяче зеркал и переведенным на тысячу языков звуком.
- Передавайте листы с задних парт! - оперевшись руками на стол, литератор улыбнулся, - У меня для вас есть приятное известие - во время обеда я собираюсь проверить большую часть и сделать кое-какие выводы.
Прилив недовольного бурчания был остановлен волнорезами Поповского трудоголизма.
Кусая изнутри щеки, Антон аккуратно вложил работу между парочкой последних и помолился всем известным ему богам, лишь бы она не попалась учителю на глаза. Вышел он из кабинета ещё более испуганным и утомленным своим страхом, чем вошел. Где-то под легкими сворачивалась полная яда змея.
- Как работка? - на его плечо с размаху опустилась Эдова ладонь, - Я вот завалил к херам. Ответов одиннадцать наберется, а остальное хуйня полная.
- Одиннадцать? - Шастун с силой сглотнул в попытках избавиться от навязчивого горького привкуса на языке.
- Да-а, половина. За такое не то что по головке, по голове не погладят, - уныло протянул Выграновский, оглядываясь на Даню, - Как тебе шутка?
- Херня, - пробурчал тот, комкая пустой лист бумаги, взятый, видимо, для черновика.
- Так как написал, Антон? Первое впечатление важно, сам знаешь, - повторил чужой вопрос Дима. - Особенно для таких бакланов въедливых, как Сенечка.
- Очень хуево, - Шаст покачал головой, скинул руку с плеча, тут же бросив извиняющийся взгляд на Эда, - Я еще спросить хотел, даёт ли он пересдать?
- Даже не на-дей-ся, - отчеканил Даня, - У него только отработки всякие типа сочинений на тему и прочей хуеверти. Я однажды пытался напроситься на тестик по похожей теме, так в итоге тест по всему произведению писать пришлось, потому что ”на одной теме топаться скучно, а раз ты готовился, так пиши, развлекайся”. Не знаю, что он тебе придумает, ты все-таки новенький еще, но на человеколюбие не рассчитывай, у нас все жестко. Я бы сказал про стиль БДСМ, но для Сенечки не подходит.
- Судя по вашим рассказам - ты сейчас нагло пиздишь, - Антон улыбнулся в воротник куртки, наблюдая за тем, как с наигранным превосходством на него уставились три пары глаз.
Дорогу в главный корпус скрасило тихое пересказывание всевозможных слухов, из которых становилось кристально ясно, что существо Арсений Сергеевич крайне асексуальное, никто и никогда не слышал, чтобы он встречался с кем-то, а кольцо на безымянном пальце мало что говорило, судя по неугасающему желанию работать в школе день и ночь - жена его либо дома не жаловала, либо попросту не существовала, а с других пальцев украшение сваливалось - или наоборот не налезало. Явный, видимый даже учениками интерес к нему Кузнечика старательно игнорировался, ответы были сухи и холодны настолько, что в них замечали даже чувство, похожее на неприязнь.
- А где же очевидные шутки насчет его, ну, - Антон замялся, не зная, какое слово лучше подобрать: ”смазливость” - грубовато, ”красота” - отдает каким-то подозрительным интересом.
- Мы за каноничное восприятие персонажа, - Эд не без гордости кивнул сам себе, давя улыбку под тихое позовское ”опять от сестры нахватался”.
- А я о чем? - хмыкнул Антон.
Резкий дружеский удар по лопаткам выбил из него весь воздух, Даня, широко улыбаясь, надел невидимую корону на парня.
- Старый король умер, да здравствует новый король! - Позов прижал ладонь к груди и склонил голову в почтительном жесте.
Как выяснилось чуть позже, прошлый генератор подобных шуток - тезка Грека - был с позором исключен из школы за хранение спиртосодержащей продукции и ее распитие на территории малого корпуса школы имени А. С. Попова. Шастун пообещал носить титул с удовольствием.
Снова столовая. За пустой болтовней забылось всякое опасение перед утренними угрозами, Антон лениво пил бульон, с каждым глотком чувствуя, все сильнее ощущая жадное, голодное жжение. Тело желало ещё, утомленное бесконечными злым голодом, распаленное утренней тренировкой. Овсянки, съеденной, однако, только на половину, оказалось недостаточно и желудок не скупился теперь на колючие спазмы и гулкий вой. Ногти побелели от того, с какой силой он сжимал ложку.
- Посмотрите на него, а как ты постарался сегодня на контрольной, чтобы есть тут теперь? Сильно много знаешь, а?
На него устремлены взгляды из каждого уголка столовой. Ощутимые почти физически, они оставляли на его одежде пятна, протяжные смешки, он знал точно, адресованы были именно ему. Звон тарелок - кто-то удивился его смелости и, конечно, наглости. Такой удивительной, страшной наглости и безрассудства - он ел, хотя совершенно не заслуживал, он...
- Бред, - пробормотал себе под нос Антон, противоборство здравого смысла и паранойи злило сильнее реального внимания к его персоне, взрывало в мозгу новенькую С4, после которой на поле боя оставались лишь дымящиеся, пахнущие пылью и кирпичом обломки разума.
Шастун поел.
Дима радостно улыбнулся сам себе, искренне надеясь, что именно его речь пробудила в друге если не желание привести себя в порядок, то хотя бы страх быть уличенным в стремлении к замедленному самоубийству со стороны взрослых.
Назад шли в гробовом молчании, мысленно хоронили всякие надежды на спокойный урок в формате лекции - Дима, конечно, старался успокоить их пустыми заверениями о возможном ”хорошем настроении” учителя и ”помиловании в честь всего только второго урока в четверти”, но уговоры его были приняты слабо, Эд, Даня и Антон оказались абсолютно безутешны.
Небольшие прогулки между корпусами оживляли Антоново сердце. Ледяное небо вдохновляло, случайные перья облаков быстро проносились в одинокой вышине, вспугнутыми ветром пичугами. Солнце нисколько не грело, но скорее издевалось, изобличая все изъяны серой жалкой земли - грязный снег, сиротливо склонившиеся перед жестокими лучами деревья. Почему-то на миг показалось, что в окне коробки мелькнул темный силуэт, беспокойно метавшийся по кабинету.
Голубая папка медленно легла на стол, преподаватель опустился тут же, сложив руки на груди и раздраженно вглядываясь в лица вошедших. Деревянная фигурка теперь сидела на краю стола, спрятав лицо в ладони, всем своим видом выражая глубокую скорбь.
- Надеюсь, страх перед объявлением результатов не сильно испортил вам аппетит? Это риторический вопрос, можете не отвечать. Просто меня ваши оценки не порадовали, честно говоря, - Арсений Сергеевич начал сразу, не размениваясь на доброжелательное - ”а как вы думаете, кто написал хорошо, а кто - Антон Шастун”, - Не знаю даже, в чем дело, вроде домашнее задание на повторение материала я давал, но это ладно, пустое. Не впервые за вами замечается избирательная глухота.
Антон всегда и всеми силами избегал взгляда глаза в глаза с учителями, зная, какие могут быть у этого последствия, но тут поймал себя на мысли о том, как сильно ему хочется взять в руки карандаш и дорисовать на том портрете пару важных деталей.