3 ГЛАВА (1/2)

Просыпается Билли от долгого и противно-нудного звонка телефона. Билли с трудом разлепляет глаза, смотрит на номер (неизвестный) и на время (полдевятого утра).

— Да кто, блять, в такую рань?.. — Ворчит он и, нажав на ответ, гаркает: — Да!

— Билли, — раздаётся детским голосом на том конце трубки.

— Райан? — Тут же подскакивает в постели Билли, готовясь к головной боли, которая удивительно так и не приходит. Но ему некогда об этом думать. — Привет, парень, как ты?

— Я хорошо. А ты?

Бутчер прислушивается к себе, не ощущая ничего, кроме лёгкой слабости после сна. Даже одышка ушла. Хотя она уже вчера к вечеру почти полностью исчезла. Вот что значит целительное действие хорошего боя.

— Отлично, — произносит он, понимая, что даже не врёт. Райан молчит некоторое время, тихо сопит в трубку, и Билли спрашивает. — Почему ты звонишь, с тобой что-то случилось? Хоумлендер с тобой что-то сделал?

— Нет, ты что, это же папа! — возмущённо выкрикивает ребёнок. И Билли неверяще качает головой. Прошло не больше пары месяцев, а самый опасный суп планеты стал «это же папа» для мальчика. Какой кошмар. — Я хотел спросить тебя, — переводит тему Райан. — Можно?

— Да, конечно, спрашивай, — зевает в кулак Билли.

— Ты до сих пор хочешь убить папу? — такая откровенность обескураживает.

— Кто тебе сказал, что я хочу? Ты же…

— Я умный, — перебивает его Райан.

— Райан, я… — Билли не знает, как объяснить это мальчику.

— Я понимаю, да, — грустно произносит тот.

— Это сложнее, чем ты думаешь, — тяжело выдыхая, продолжает Бутчер. Он трёт лицо рукой, отмечая, что запахи вокруг стали ярче и насыщеннее. Будто пелена, несколько недель убивавшая его органы чувств, полностью спала. От его пальцев явственно пахнет сигаретами. Он смотрит на свою раскрытую ладонь, рассматривает старые мозоли на подушечках и продолжает: — Такие вещи не решаются просто…

— Мы можем как-нибудь увидеться? — говорит мальчик, явно не желая слушать поучительную тираду.

— Как ты себе это представляешь? — удивлённо Хмыкает Билли. — Твой отец…

— Ну я же сейчас звоню тебе. И мы разговариваем. — Билли буквально слышит в его голосе ироничную улыбку.

— Он разрешил?

— Да, конечно, — спокойно говорит мальчик и в его уверенном тоне Билли с досадой слышит такие знакомые интонации Хоумлендера. — Просто, — уже менее уверенным тоном продолжает мальчик, — просто мне не с кем говорить о маме. И я… Я по ней скучаю.

— Я тоже, Райан. Я тоже, — горько произносит Билли.

— Можно я пока буду тебе писать? — жалобно и просительно. В какой-то момент Билли кажется, что им манипулируют. Но он тут же отбрасывает эту мысль.

— Конечно.

— Ну ладно тогда, пока, — прощается Райан и тут же кладёт трубку. Билли даже не успевает попрощаться в ответ.

Он смотрит на тёмный экран телефона, размышляя, насколько большую ошибку совершил, дав мальчику вчера уйти с отцом. Такое странное «нет, конечно, это же папа» всё ещё звенит в его мозгу осознанием полного провала. Если Билли убьёт Хоумлендера, он сделает пацана абсолютно несчастным. И как бы не получилось в итоге, что Райан, попытавшись отомстить, станет впоследствии подобием своего отца. Это не то, о чём его просила Бекка. Совершенно не то. Он недоумённо моргает, безуспешно пытаясь собрать мысли в кучу, и идёт заваривать кофе.

Некоторое время странная неловкость и лёгкость в теле остаются им незамеченными. У него не болит голова, и Билли убежден, что просто отвык от этого, поэтому ощущает себя так непривычно.

Первым звоночком становится треснувшая в руках кофейная банка. Потом — слишком яркий в звуках и запахах мир, когда он открывает шторы и о́кна, вдыхая запах утренней свежести и всматриваясь в чистое, без облачка, небо. Точнее, мир-то прежний, но как до болезни. Билли отбрасывая лишние мысли, направляется в душ.

Бодрый утренний стояк до и после душа становится приятным сюрпризом. Билли дрочит оба раза. Первый раз чисто механически, потому что яйца звенят так сильно, что хватает пары движений. Второй, уже в кровати, вдумчиво, со смаком, пытаясь представить Мэй или кого-то похожего на Бекку. Но их образы слишком расплывчатые и неясные, и Билли просто отдаёт себя на волю ощущениям от крепости руки и яркости мира вокруг. В какой-то момент перед глазами встают разлетающиеся алым веером брызги крови, вот точно как вчера, и почти поверженный и сломленный, израненный Хоумлендер. И это возбуждает похлеще любой красотки. Член в руке невольно дёргается, а яйца поджимаются. Билли сначала пытается отогнать этот образ, а потом посылает всё к чертями и без зазрения совести кончает прямо на простыни — всё равно пора менять.

Последним звоночком становится абсолютно бодрый и свежий собственный вид в отражении зеркала. Он матерится сквозь зубы и рывком отдирает мокрый после душа пластырь от лица — раны нет. Нет даже царапины или шрама на его месте. Но Билли ведь отчётливо помнит, как она сильно пульсировала ночью, отдавая болью в подбородок и противоположную скулу даже через глубокий, даже коматозный, сон. Но сейчас там гладкая, покрытая свежевылезшими чёрными волосками щека. Он судорожно вспоминает каждое своё действие, производимое за последние трое сутки, до и после вылазки в Мексику, но никакие суперсыворотки или что-то подобное даже рядом с ним не пробегали. Анализирует буквально по минутам всё, что происходило во время боя и удивлённо взвывает:

— Не может, мать твою, такого быть!

***</p>

Билли Бутчер, стоящий у порога башни «Воут» и требующий встречи с Хоумлендером — это что-то из ряда вон выходящее. Его, естественно, не пускают. Но Джон несколько долгих секунд размышляет, прикидывая все «за» и «против», и даёт приказ:

— Проводите его до моего этажа.

— Но, Мистер Хоумлендер, — басит охранник. — Он может быть опасен.

— Для меня? — закатывает глаза Джон.

И охранник, ничего не отвечая, все же выполняет приказ.

Вот чего точно Джон совершенно не ожидает — так это прижимающего его к стене Билли Бутчера, сверкающего диким взглядом и орущего:

— Что ты, блять, со мной сделал?!

— Прости, что?

Джон может просто оттолкнуть, даже не прикладывая толком никаких усилий. Оттолкнуть от себя горячее, нависающие тело — Уильям выше его, вдруг понимает Джон. Всего-то чуточку выше и шире плечах, но он уже ощущается угрозой. Простой человек, не обладающий больше никакими навыками и способностями. Человек, которого стоит презирать. Но прямо сейчас, вот в этот момент, Джон его уважает. Всегда уважал, что уж скрывать — мало кто в его присутствии выказывает такое самообладание. Но сейчас, Бутчер не просто не боится. Он смеет нападать! Схватив за воротник костюма, пытается удержать Хоумлендера, любимца Америки, как какого-то пьянчужку в баре.

— Восхитительно! — Вырывается у Джона, и густые брови Уильяма приподнимаются в изумлении. Он так близко, что Хоумлендер видит золотистые крапинки в его каре-зелёной радужке, продольные морщинки на лбу и мелкие чёрные поры на носу. — Ты отважный человек, Уильям Бутчер.

— Прекращай заговаривать мне зубы, что ты сделал?

— Я?

— Вчера меня по уши обрызгало твоей кровью, а сегодня у меня ни одного признака некроза мозга. Кстати, хороший металл, — хищно скалится Уильям. И Джон ловит себя на мысли, что ему нравится эта немного сумасшедшая плотоядная улыбка. — Мне понравилось представление. Чаще бы видеть, как тебя кромсают, — смакует последнее слово Уильям и так восторженно блестит глазами, что Джон готов поспорить, что он под кайфом, если бы не чувствовал абсолютное отсутствие чего-либо в его крови.

— Дрочил на это ночью? — По́шло дёргает вверх вниз бровями Джон.

— Мечтай, — морщится Бутчер. Он перестает держать Джона за воротник, но не отстраняется. Рассматривает его лицо как-то слишком внимательно, вдумчиво даже. Будто решает для себя дилемму. Это нервирует, это раздражает, это… Мурашки пробегают по загривку, когда Бутчер наклоняется ещё ближе и начинает шептать, словно тайной делится:

— Я проснулся таким свежим сегодня. Бодрым и, мать твою, здоровым. У меня в первый раз за хренову тучу месяцев ничего не болело. У меня даже стояло впервые с того момента, как мой мозг начал гнить. — Всё-таки дрочил, понимает Хоумлендер. Он довольно скалится и получает в ответ гневный взгляд, отчего внутри разливается самодовольство в смеси с любопытством. У Джона всегда было яркое воображение. И прямо сейчас образ дрочащего Бутчера, всплывающий в фантазии, совершенно лишний. Джон уверен, это было грязно, пошло, с кучей звуков и запахов. Представлять это одновременно гадко и завораживающе. Так же завораживающе, как и сам голос Уильяма — оттолкнуть его сейчас не представляется возможным. Да ещё и этот кокни.<span class="footnote" id="fn_32863677_0"></span> Делающий и так уже гневный и низкий голос Бутчера ещё более глубоким. Такой Уильям буквально оглушает своей наглостью и внутренней силой, и Джон в который раз ловит себя на мысли, что они равны. От такого напора его тело сковывает оторопь, откуда-то берётся неуверенность и совершенно неуместное возбуждение. Джон переминается с ноги на ногу, пытаясь не выдать себя, но Бутчеру всё равно. Он поглощен своим рассказом. — А потом я чуть не раздавил пальцами банку с кофе. Открывая, сжал чуть сильнее положенного. Всего чуточку, но стекло покрылось трещинами, прикинь? И с чего бы это? — Хоумлендер пытается уловить суть сказанного, но получается очень плохо. Единственное, что он улавливает — запах. Он изменился. Больше нет ландышей, полное отсутствие этого гнилостного сладковатого смрада умирания. От Бутчера прёт здоровым мужским ароматом — кофе, сигареты, гель для душа, немного свежего пряного пота, пробивающегося через какой-то отвратительный налёт искусственного моря (дезодорант?) и спермой. Господи, он и правда дрочил прямо перед приходом сюда и даже не соизволил помыться? Омерзительно. Настолько, что тут же проходится разрядом возбуждения по всем чувствительным нейронам. Джон сглатывает набежавшуе слюну и вздёргивает подбородок, пытаясь смотреть Уильяму прямо в глаза. От этого становится ещё хуже, потому что тот продолжает свой увлекательный рассказ, стоя всё так же близко: — А потом выяснилось, что я прежний. Никаких лазеров из глаз, никаких суперсил. Чуть сильнее, чуть здоровее, чуть внимательнее. Я даже сходил в клинику. И представь, ни следа некроза! Подарок небес? Или, может, чёртового супера из пробирки? — Он кривит улыбку, и Хоумлендер отзеркаливает её, стараясь выглядеть скучающим. Хотя всё, что прямо сейчас хочется — проверить, будет ли рот Уильяма таким же мягким, как кажется? Слишком пухлыми выглядят его губы. И как Джон раньше этого не замечал? Интересно, если ему предложить отсосать, он согласиться или его придется брать силой? — Я проверил всех Пацанов, — совершенно не догадываясь о направлении его мыслей, продолжает Бутчер, — ни у кого нет такой реакции. Значит, это не какое-то ядерное излучение на базе русских или, допустим, газ. Единственное, что отличает их от меня — это твоя кровь, попавшая на мои раны, которых, кстати, сегодня нет. — Как бы желание потрахаться ни отвлекало, Джон, кажется, начинает понимать, о чём он и в чём, собственно, претензия. Бутчер ещё и недоволен? — Так вот, я спрашиваю, — шипит тот и тыкает пальцем Хоумлендеру в грудь. Поразительное отсутствие инстинкта самосохранения! Оторвать бы этот палец и засунуть прямо ему в задницу. Хотя Джону нравятся эти пальцы — длинные, толстые, мозолистые и сильные, они наверняка могут пригодиться для чего-то намного более интересного. — Что, блять, в этой твоей суперской крови такого и почему, сука, именно она работает таким образом? Потому что, поверь мне, я купался в ваших выпоротых кишках и не раз. И ничего подобного никогда не было.

Сказав всё это, он наконец отстраняется, но далеко не отходит. Как будто они делят какой-то секрет. Джону это нравится. На языке вертится несколько предложений проверить, все ли жидкости Хоума работают так же, как и кровь. Так сказать, попробовать на вкус, провести эксперимент. И он почти даже открывает рот, но замечает движение за дверным косяком. Просветив его своим зрением, обнаруживает Райана. Мальчик, привалившись боком к стене, тяжело и испуганно дышит, явно опасаясь драки между Джоном и Бутчером, но не уходит. Детское любопытство, понимает Хоум, и наконец отвечает на длинную тираду Уильяма.

— Я не понимаю, ты жалуешься? Ты, человек принимавший временный Ви? — Джон складывает руки на груди и приподнимает бровь. Мальчик за косяком расслабляется и высовывает нос наружу. Бутчер, естественно, его совершенно не замечает.

— Он, блять, был временный, это главное! — Размахивает он руками. — Я не хочу, блять, быть ёбаным супером!