Часть 22 (1/2)

Облекитесь во всеоружие Божие,</p>

чтобы вам можно было стать против козней диавольских.</p>

Ефесянам 6:11.</p>

Лайя кончиками пальцев по стеклу барабанит, усталым взглядом провожая падающие снежинки, что, сплетаясь в причудливом танце, мягко ложатся на землю, укрывая её белоснежным морозным покрывалом. А она ведь даже и не заметила, как быстро наступила зима, как золото деревьев сменилось голыми ветвями, как солнце перестало согревать промёрзшую землю, освещая небосвод слабыми лучами, но даже те уступили тучам, что так тяжело нависают теперь над городом.

Лайя помнит, как раньше с трепетом и предвкушением ожидала Рождество, что всегда приносило с собой радость от проведённого времени с родителями, сестрой и друзьями. Она считала недели до праздника, потому что точно знала, что в этот день её семья будет рядом. А теперь каждый прожитый день кажется каким-то ироничным одолжением Судьбы. Сколько ещё рассветов она сможет встретить? Сколько времени проведёт с близкими? Ведь получается, что это её последнее Рождество. И мысль об этом должна погрузить сознание в пучину паники и отчаяния, но Лайя прислушивается к себе и не чувствует ничего, кроме бесконечной усталости. Она же всегда покоя лишь хотела, некоего освобождения. Сначала свободы от постоянного, неугасающего чувства вины, потом от ненависти к самой себе из-за совершённых ошибок. Теперь же Лайя желает лишь сбросить разрушающий груз ответственности не только за свою, но и за чужие жизни, вздохнуть легко, не оборачиваясь каждый раз назад, не опасаясь, что кто-то снова на шее удавку закрепит и опять требовать начнёт, чтобы она что-то отдала, чем-то пожертвовала, снова душу на части разорвала и кровавые ошмётки на алтарь возложила во спасение остальных.

Ведь отдавать больше нечего, двигаться дальше с каждым днём всё труднее, а собирать себя заново сил больше нет. Лайя и так после смерти сестры похожа на изломанное изображение мозаики, которую впопыхах попытались воедино сложить, но ничего не вышло, потому что каждый кусочек сам по себе деформированный, и его только выкинуть впору. Вот и сейчас сердце Лайи — такой же искорёженный пазл, только на этот раз она его ломает сама и делает это осознанно.

Из плена мыслей Лайю вырывают громкие споры за спиной. Она поворачивается, и слабая улыбка на губах расцветает, когда замечает Ноэ и Габриэля, снова спорящих из-за чего-то, и Аннабель, наблюдающую за разворачивающимся противостоянием с такой заинтересованностью, словно за событиями остросюжетного кино следит. Для полного комфорта ей только попкорна не хватает. Аннабель вдруг встречается взглядом с ней и мягко улыбается, подмигивая, на что Лайя тихо смеётся.

После прошлого разговора их души словно невидимая, но крепкая нить понимания связала воедино. Ведь для обеих тот вечер является важным, даже неким переломным моментом, потому что именно тогда Аннабель смогла найти покой и поддержку в объятиях обычного человека. Тепло Лайи, её слова, осторожные прикосновения ласковых рук зажгли в душе огонёк веры в людей, которые в прошлом уничтожили то самое дорогое, что у неё было, — семью. Дружба с ней, наверное, даже стала одной из главных причин, почему Аннабель вообще продолжает за этот мир бороться. Вот и Лайя, каждый раз наблюдая за Аннабель, напоминает себе, что глубоко ошибалась раньше, когда раскрашивала окружающую реальность лишь в чёрные и белые цвета, словно бы строго разделяя добро и зло, проводя между ними чёткую грань. Но порой даже крылья ангела могут обагриться кровью и грязью совершённых грехов, а душа демона способна сиять ярче небесных огней.

Вдруг Аннабель поднимается со своего места и подходит к Лайе, присаживаясь рядом с ней на широкий подоконник, привычно удобно кладя голову ей на плечо.

— Жаль, что рядом даже печенья нет, — произносит Аннабель с явным смехом в голосе. — За их сценами наблюдаешь, как за дешёвым спектаклем в уличном театре.

— Из-за чего на этот раз?

— А они уже и сами не помнят, наверное, — усмехается Аннабель. — Ноэ всегда с настороженностью и явным презрением относился к ангелам, а теперь приходится не только иметь дело с одним из них, но ещё и мириться с его упрямством и нравом, что оказался ещё более буйным, чем у Локида.

— Почему Ноэ так относится к ангелам?

— Ну, помимо очевидного, между его родителями и серафимами был давний конфликт, который очень дорого стоил обеим сторонам, — Аннабель встречает удивлённый взгляд Лайи и качает головой. — Больше ничего не скажу. Не моя история. Ноэ захочет — сам расскажет.

Лайя лишь коротко кивает, переключая своё внимание вновь на Ноэ и Габриэля. Она некоторое время внимательно наблюдает за магом, внезапно задумываясь о том, сколько же на самом деле скрыто боли и пережитых потерь за игривыми каре-голубыми глазами и хитрой улыбкой. Кажется, что, даже будучи знакомым хоть сотню лет с Локидом, ты никогда до конца так его и не узнаешь.

Когда в пылу спора в ход начинают уже идти магия и огонь, в зал входит Влад, и все тут же оборачиваются в его сторону. Хозяин замка тяжёлый взгляд с Ноэ на Габриэля переводит, и последний даже как-то виновато голову склоняет. В отличие от него, Ноэ молчаливую угрозу Влада встречает с высоко поднятой головой, кривой усмешкой, широко расправленными плечами и явным вызовом в глазах. Но Лайя может понять его состояние, ведь они так близко подошли к развязке этой истории, и каждый из них понимает, что решением конфликта будет сражение. Кровавое, беспощадное. Оно унесёт много жизней, и в этой битве магу придётся против своих же сражаться. Скорее всего, это одна из главных причин, почему даже у Ноэ, держащего всегда свои эмоции под жёстким контролем, начинает разрушаться привычная маска холодной отстранённости. И, видимо, давать выход тревоге он привык только в стычках и спорах.

— Либо вы сейчас оба успокаиваетесь, либо мы втроём выходим на улицу, где вы сможете всласть умерить свой пыл. Надеюсь, вам не нужно напоминать, насколько тяжёлая у меня рука, — на этих словах привычная синева глаз Влада на секунду вспыхивает алым, и Ноэ с Габриэлем одинаково напряжёнными взглядами тут же обмениваются. Через несколько мгновений Габриэль коротко кивает, и на глубине изумрудных омутов можно отчётливо заметить сожаление и досаду на самого себя, что так легко повёлся на откровенную провокацию. Ноэ же рядом с ним упрямо стискивает челюсти, но всё же прикладывает ладонь к груди в таком знакомом жесте полного уважения.

Маг присаживается на диван, расслабленно и немного устало откидываясь на широкую спинку, и с ним рядом тут же опускается Аннабель. Она чуть наклоняет голову, говоря так, чтобы услышать смог только он:

— Что, проиграл в битве за звание главного альфа-самца?

Ноэ удивлённо выгибает бровь, когда понимает, что Аннабель откровенно смеётся над ним, хоть во взгляде и нет едкой издёвки или ехидства, а лишь почти детское веселье. Локид с секунду позволяет себе любоваться широкой улыбкой Аннабель, зажигающей яркие задорные огоньки в золотых глазах, а потом делает незаметное движение запястьем, опрокидывая на её колени стакан холодной воды, стоящий на столе.

— Да сукин ты сын! — тихий смех Аннабель тут же сменяется раздражёнными проклятиями. Она резко на ноги вскакивает. — Нахрен тебя и твою магию, Локид!

Ноэ улыбается широко, с чувством выполненного долга, заслушиваясь гневными восклицаниями Аннабель. Лайя, сидящая напротив на подоконнике, молча протягивает ей свой платок.

— Если вы успокоились, может, обсудим то, что будем делать дальше? — не выдерживает на этот раз Влад, и после его слов наступает тяжёлая, гнетущая тишина, словно как бы все ни старались делать вид, что всё в порядке, от реальности бежать бессмысленно.

— Они изменят план, — вдруг подаёт голос Лайя, не оборачиваясь, не отрывая внимательного взгляда от окна, наблюдая за тем, как ветер на улице становится всё сильнее, а до этого спокойный снег превращается в настоящую метель. — Зная, что Габриэль вернулся и обрёл свои силы, что Верховный маг открыто выступает против них, что оба Всадника убиты, я бы на их месте ускорилась.

— Мастер призовёт Смерть, — догадывается Ноэ, устало прикрывая глаза, и от явной обречённости в его голосе неприятно морщится даже Аннабель, сидящая рядом.

— Его не так просто освободить, — задумчиво протягивает Влад, сводя ладони в молитвенном жесте и упираясь подбородком в кончики пальцев. — Но если это произойдёт, то бороться дальше нет смысла.

Габриэль встречает вопросительный взгляд Лайи и объясняет:

— Смерть — самый старший и могущественный Всадник из всей четвёрки. Сила его неоспорима, а сам он неуязвим для любого вида оружия. Даже Бог не может ничего сделать с ним, ибо Смерть должен существовать ради сохранения баланса во вселенной. Но его мощь внушает страх даже Небесам, именно поэтому Отец создал специальную тюрьму, в которой заточил Всадника.

— И ты знаешь, где она находится? — спрашивает Лайя, но отвечает ей, на удивление, Аннабель:

— Проблема не в местоположении, — голос напряжённый, словно ей приходится через силу говорить. — Тюрьма находится в Королевстве Дит в Тёмном мире. Его правитель, Абигор, раньше был одним из Престолов, поэтому обладает достаточной силой и влиянием, чтобы эту клетку защищать, — после этих слов Аннабель делает паузу, на секунду глаза прикрывая. И Влад рядом с ней заметно хмурится, подаваясь вперёд. — К тому же у него в распоряжении находятся особые карательные отряды. Офицеры всегда в полной боевой готовности, каждый из них обладает внушительными магическими способностями, что поддерживают защиту вокруг тюрьмы. Вместе с офицерами также постоянно находятся рядом рядовые служащие.

— Да откуда ты всё это знаешь? — не выдерживает Ноэ, всем корпусом разворачиваясь к Аннабель. И во взгляде его так явно раздражение с опасением переплетаются. Словно он догадывается об ответе на свой вопрос, но изо всех сил надеется, что это неправда. — Об этом не прочесть в Википедии.

— Знаешь пословицу про кошку, которую сгубило чрезмерное любопытство? — в словах Аннабель нет ни смеха, ни издёвки, лишь холод и отрешённость.

— А удовлетворение этого любопытства вернуло её к жизни, — парирует Ноэ, но, натыкаясь на сталь в золотых глазах напротив, решает пока отложить разговор. — Как уже было сказано, трудность состоит не в том, чтобы найти клетку, — продолжает он, не отрывая пристального взгляда от Аннабель, словно говоря, что очень скоро они снова вернутся к теме карательного отряда. — Сложнее гораздо сломать замок на этой клетке. Существует древнее заклинание, начертанное на давно забытых языках. Оно всегда передавалось Главой Небесного Воинства Верховному магу.

— Значит, ты хранишь это заклинание сейчас? Знаешь, где оно? — уточняет Лайя, поворачиваясь к Ноэ, но в глазах нет ни толики интереса.

— Знаю, — Ноэ вдруг подносит ладонь к лицу и указательным пальцем дотрагивается до виска. — Здесь. Строки заклинания, вся необходимая информация клеймом в памяти мага выжигается, и он хранит её до тех пор, пока не сложит обязанности и не покинет пост. В этом случае знания передаются последователю.

— Предусмотрительно, — хмыкает Аннабель, явно впечатлённая. — Хранить столь ценные сведения на бумаге в записанном виде было бы верхом недальновидности.

— Почему именно Верховный маг становится Хранителем? — интересуется Габриэль, непроницаемым взглядом окидывая фигуру демона.

— Он не подчиняется ни одному из Правителей Тёмного мира, неприкосновенен, не держит ответ перед высшими чинами Небес, — вдруг подаёт голос Влад, всё это время лишь внимательно слушающий Ноэ и Аннабель. — На него невозможно надавить, как-то шантажировать или к чему-то принуждать. Верховный маг следит за балансом использования магических сил в Тёмном мире и на Земле, что даёт ему дополнительные возможности для защиты клетки. Этот титул гораздо важнее и ценнее, чем многие из вас могли бы представить.

— И Соннелон знает об этом, верно? — спрашивает Лайя, заранее уже предполагая, какой ответ услышит.

— Нет, если заклинание передавалось непосредственно Главой Небесного Воинства, то никаких третьих лиц быть не может.

— Верно, он думает, что оно хранится в Тёмном мире, в моей библиотеке, будет там искать, — напряжённо добавляет Ноэ.

— Значит, постараемся его опередить и подготовим ловушку, — предлагает Аннабель, задумчиво постукивая пальцами по рукояти дивана, словно бы уже продумывая возможные варианты. — А ты будешь здесь сидеть.

— Почему? — Ноэ резко разворачивается, одаривая Аннабель испепеляющим взглядом горящих раздражением глаз. — Даже если я останусь на Земле, без меня вы в библиотеку не войдёте.

— Сам сказал, что только ты знаешь необходимые сведения, а теперь рвёшься сражаться с тем, кто ищет это заклинание. Соннелон обладает силой, могуществом и не только рунической магией высшего порядка, но и всеми необходимыми знаниями, полученными, когда он был Престолом. Если вы с ним в поединке сойдетёсь, то откуда ты знаешь, как он закончится? Если он твои воспоминания силой заберёт, что делать тогда будем?

С каждым новым приведённым Аннабель аргументом Ноэ всё сильнее раздражаться начинает, ибо она права. В любом случае, это слишком большой и, возможно, неоправданный риск. Но сознание мага тут же услужливо подкидывает ему возможные картины того, как в сражении сходятся Соннелон и Влад с Аннабель, и всё тело волна ужаса захлёстывает. Им придётся сражаться с этой древней, невероятно хитрой и коварной тварью один на один. А он должен со стороны наблюдать, будучи даже не в состоянии помочь. И здравый смысл нашёптывает, что это необходимо, жертвы неизбежны, нельзя допустить прихода Смерти, но впервые за долгое время Ноэ осознанно посылает его к чёрту.

— Ты откроешь двери библиотеки, и на этом всё, — окончательно отрезает Влад, пришпиливая Ноэ к месту стальным взглядом. — В сражение не вступаешь, из укрытия не выходишь. Твои жизнь и знания сейчас важнее всего.

— Боюсь, что я не смогу пойти с вами, — вдруг сообщает Габриэль, обращая к Владу взгляд, искрящийся искренним сожалением и неподдельной тревогой. — Архангелам запрещено ступать на землю Тёмного мира точно так же, как и демоны не в состоянии войти во врата Эдема. Правило равновесия.

— Ничего страшного, — Влад встаёт со своего места, подходя к Габриэлю и кладя ладонь на его плечо, чуть сжимая, молчаливо говоря, что всё в порядке, что ему самому спокойнее будет, если друг в безопасности останется. — Пойдём мы с Аннабель.

Влад голову поднимает и тут же замирает на месте. Выражение лица Лайи остаётся всё таким же спокойным, даже почти невозмутимым, но во взгляде карих глаз столь неистовое пламя ужаса и волнения пылает, что Влад еле сдерживается, чтобы не броситься к ней, но тут же одёргивает себя, вовремя вспоминая, что они не одни. Лайя, видимо, думает о том же, потому что со всей силы ладони стискивает в кулаки, будто бы отчаянно борется с желанием подойти как можно ближе, вцепиться в широкие плечи мужчины, прижать к себе, умолять остаться. Она знает, что это лишнее, неправильное. Знает, что оба должны сделать, как поступить. Порой нужно уметь ставить собственные желания и чувства на второе место, прислушиваясь к голосу разума. Но как же Лайя устала расставаться.

— Когда вы пойдёте? — прерывает тягостную тишину Габриэль.

Влад с трудом отворачивается от Лайи.

— Сегодня вечером.

***</p>

Аннабель прокручивает барабан револьвера. На столе перед ней лежат серебряные пули, и в слабом сиянии догорающих свечей можно заметить вырезанное на них распятие. Аннабель заряжает оружие, а оставшиеся пули осторожно кладёт в специальный нагрудной карман, чтобы как можно быстрее дотянуться до них при необходимости.

— Освящённые пули?

Влад стоит совсем рядом с ней, прислонившись к окну, провожая задумчивым взглядом медленно умирающее солнце, освещающее засыпающее небо кровавыми лучами. Хозяин замка всё так же одет в строгий костюм, но Аннабель знает, что ему вовсе не нужно беспокоиться об этом, ибо благодаря тёмной магии он сможет сразу призвать и броню, и оружие.

— Да, столь могущественного демона, как Соннелон, ими не убить, но отвлечь, возможно, блокировать некоторые его способности — вполне.

Влад на это лишь коротко одобряюще улыбается. Он подходит к столу, осторожно беря в руки меч Аннабель. Влад ладонью проводит над острым лезвием, и вслед за его прикосновением загораются защитные руны, добавляющие клинку прочности и плавности. Аннабель благодарно кивает, чувствуя, как в груди обжигающее тепло разливается. Этот вечер так сильно похож на те, которые они коротали вместе, освобождая Лимб. Последние часы перед очередным сражением, которое с лёгкостью может стать для тебя последним. И Аннабель постоянно успокоение находила в своём Короле, ибо он никогда не позволял себе ни на секунду показать, что взволнован или сомневается. Влад всегда приглашал её в свой кабинет, и они вместе по-новому проговаривали план их действий. Сначала Аннабель не понимала, зачем они несколько раз всё повторяют, и только спустя некоторое время осознала, что Влад это делал, по большей части, чтобы дать понять, что он всё всегда держит под контролем. Он знает, что им предстоит сделать, уверен, что хватит сил, что выстоят. И так Аннабель шла в бой спокойно, потому что рядом всегда Влад, который приведёт их к победе в любом случае. Иначе и быть не может.

— Расскажи всё Ноэ, — вдруг произносит Влад, смотря при этом так открыто и прямо, что Аннабель отворачивается. — Не нужно держать его за идиота и думать, что он просто забудет обо всём.

— Дело не в этом, — Аннабель ещё раз проверяет револьвер и откладывает его в сторону. — Служение в карательном отряде — клеймо, грязь, которую ничем не отмоешь. Не хочу, чтобы это касалось единственного важного и сокровенного для меня.

— Боишься, что он тебя презирать будет? — и как же Аннабель порой одновременно бесит и восхищает то, как Влад сразу понимает, в чём причина её сомнений. — Ты думаешь так, потому что сама себя казнишь и ненавидишь за то, что тебе пришлось делать. Но я больше чем уверен, что твои страхи беспочвенны. Не важно, на что ты шла, служа в карательном отряде. Куда значимее то, что ты выжила.

Аннабель ещё несколько секунд задумчиво кончиками пальцев по столу незнакомую мелодию отбивает, а потом мягко улыбается Владу:

— Похоже, у меня появилась мотивация вернуться живой сегодня.

Влад в ответ тихо смеётся:

— Я сделаю для этого всё возможное, Аннабель.

***</p>

Движения Лайи размеренные, и рука её тверда. Она слой за слоем снимает застаревшую грязь, что уже в полотно въелась, с каким-то почти детским нетерпением вглядывается в открывшиеся кусочки картины. И весь процесс больше напоминает то, как она ребёнком мозаику собирала, каждый пазл с особым вниманием подбирая. В детстве её это занятие даже расслабляло, сейчас же Лайя находит успокоение в восстановлении старинных картин. На какое-то время, пусть и непродолжительное, ты можешь просто отключиться от нависших над тобой проблем и полностью перенестись в другой мир, где нет места тревоге и страху. К тому же, занимаясь восстановлением полотен, у Лайи получается не возвращаться мыслями к Владу, Аннабель и Ноэ, что совсем недавно покинули замок.

Габриэль, стоящий у окна, ощутимо взволнован, но изо всех сил старается не подавать виду, что его так сильно тревожит невозможность оказаться рядом с Владом, чтобы, как раньше, прикрывать его в случае опасности. Но присутствие Лайи словно успокаивает, помогает едкий страх в груди унять. Он наблюдает за её ловкими и уверенными движениями, за тем, как в карих глазах словно бы внутренний огонь загорается, когда она работает с полотнами, за лёгкой полуулыбкой, блуждающей по лицу, будто Лайя вспоминает что-то особо приятное и ценное сердцу. Габриэль даже догадывается, что именно.

— Я написала эти картины, когда обострился конфликт с Султаном, — вдруг произносит Лайя, не отрываясь от своего занятия. — В какой-то момент я вдруг поняла, что если что-то произойдёт, то у меня даже не останется ничего, что напоминало бы о тебе, о Владе, об Ингерасе. И стало так страшно. Наверное, я уже тогда где-то в глубине души догадывалась, чем всё закончится.

— Да, Судьба со всеми сыграла злую шутку, — Габриэль присаживается рядом с Лайей, когда замечает, как на этих словах рука её едва вздрогнула, а глаза подёрнулись задумчивой пеленой.

— Судьба, говоришь? Интересно, — Лайя откладывает в сторону небольшую кисточку, которой она сметала тонкий слой пыли с полотен. — Знаешь, когда я училась в университете, на первом курсе у нас были лекции по философии. Очень скучные, и голос преподавателя был таким однотонным, тихим. Но как-то в конце одного из занятий он задал всем вопрос: «Властен ли человек над своей судьбой или же мы тешимся иллюзией собственного всемогущества?»

— И как ты ответила?

— Тогда я думала, что всё от нас только зависит, — Лайя встречает грустную улыбку Габриэля и кивает головой. — Да, довольно наивно. Но я правда верила, что мы вправе что-то решать, самостоятельно своей же жизнью распоряжаться. А теперь после всего, что с нами произошло, что ещё должно произойти, я поняла — это бред. Мы с тобой на самом деле пленники, которых поставили между плахой и обрывом и сказали, что мы можем сами выбрать, как проще умереть.

— Значит, бороться бессмысленно? Откуда в тебе вдруг столько пессимизма?

И Лайя едва сдерживается, чтобы громко не рассмеяться после такого вопроса, но всё же одёргивает себя, потому что знает, что смех её может очень быстро в рыдания превратиться.

— Бессмысленно? Не знаю. Но ведь мы сражаемся не с Небом или Тёмными миром. Нет. Мы как раз тягаться с Судьбой пытаемся, переписать её думаем.

— Как поток воды, сердце царя в руке Господней: куда Он захочет, туда его и направит, — вдруг произносит Габриэль, и губы Лайи растягиваются в презрительной улыбке.