Часть 20.2 (1/2)

Если я пойду и долиною смертной тени,</p>

не убоюсь я зла, потому что ты со мной.</p>

Псалом 22.</p>

Первое, что чувствует Лайя, когда приходит в себя, — это ласковое прикосновение тёплого ветра, что оставляет лёгкие поцелуи на коже, пряди волос треплет. Лайя оглядывается вокруг, и если сначала она не догадывается, где именно находится, то, заметив неподалёку, всего в нескольких десятках метров, хрустальную гладь озера, сразу всё понимает.

Парк Солтуэлл в Гейтсхеде.

Её родной город.

Лайя проходит чуть вперёд, направляясь к берегу, и картины бескрайних лугов, покрытых изумрудным покрывалом свежей травы, пробуждают в груди горькое чувство ностальгии. В детстве она просто обожала гулять здесь с сестрой. Они устраивали пикники на природе, пока родители были заняты, и казалось, что трепетное ощущение свободы никогда не было сильнее, чем в те моменты.

Лайя подходит почти вплотную к озеру, но тут же замирает на месте, чувствуя, как ноги подкашиваются от слабости и дышать становится так трудно. Она видит двух маленьких девочек на самом берегу, обрызгивающих друг друга прохладной водой, и их заливистый смех разносит повсюду летний ветер.

Господи.

Две девочки.

Это ведь она вместе с Милли.

Лайя одновременно с трепетом и жгучей болью наблюдает за широкой улыбкой Милли, как в глазах её загорается яркий свет, когда она смотрит на свою старшую сестру. Между ними всегда была крепкая, нерушимая связь, соединяющая их души воедино. Для Милли Лайя была примером во всём, той, кого она любила по-детски сильно, беззаветно, без кого даже дня было прожить трудно. Пока родители постоянно пропадали на работе, а свободное время тратили на ссоры, Лайя отдавала всю себя сестре, успокаивая, развлекая, помогая с уроками, провожая в школу и забирая домой. В какой-то момент она заменила ей мать, а потом и отца.

Лайя помнит этот день так отчётливо, словно это было вчера. Помнит счастливый смех Милли, её объятия, звонкий голос, шёлк тёмных кудрей, которые она так любила расчёсывать. Каждую деталь в сердце бережно хранит, несмотря на то, что именно эти воспоминания душу в клочья рвут постоянно. Она наблюдает за играми сестёр с трогательной улыбкой на губах, внезапно осознавая, что ровно через полгода Милли погибнет у неё на глазах.

И стоит ей только подумать об этом, как мир вокруг тут же начинает рушиться, словно неправильно собранный паззл. Солнце скрывается за тяжёлыми свинцовыми тучами, зелень лугов теряет краски, становясь мёртвенно-серой, а потом всё моментально исчезает во тьме, оставляя Лайю одну посреди этого хаоса. Паника тут же захлёстывает с головой, и хочется кричать, но с губ срывается лишь задушенный хрип. И когда ей кажется, что она вот-вот потеряет сознание, тьма тут же рассеивается, и летние поляны сменяются заснеженными равнинами, тёмными стволами голых деревьев, бескрайним серым небом и ледяным ветром, проникающим в каждую клеточку тела.

— Господи, нет, — словно в бреду, шепчет Лайя, судорожно оглядываясь по сторонам. — Только не это. Молю тебя. Не снова. Я не вынесу этого во второй раз.

Лайя ладонями в волосы зарывается, оттягивая их так сильно, что это резкую боль приносит. Она чувствует, как пелена слёз застилает глаза, и начинает попросту задыхаться.

— Лайя! — раздаётся радостный детский крик, и она всем телом вздрагивает, оборачиваясь.

Милли.

Её сестра скользит по льду на коньках. Тёмные кудри при каждом движении всё сильнее выбиваются из-под шапки, но она этого даже не замечает. Милли заливисто смеётся, когда ей вновь удаётся красиво развернуться, не упав при этом.

— Лайя, сестрёнка, смотри, как у меня уже получается! — Милли чуть вытягивает ногу вперёд, пытаясь повторить плавные движения фигуристок, и Лайя не может сдержать широкой улыбки, несмотря на то, что слёзы градом по щекам катятся. Ведь её сестра здесь. Живая. Счастливая. Рядом с ней. Господи, это слишком жестоко.

Внезапно Лайя слышит глухой треск, и звук этот отрезвляет, словно волна ледяной воды, стекающая по телу. Она делает шаг вперёд, но тут же останавливается, одёргивая себя, ведь одно неловкое движение — и трещины станут шире.

— Милли, — хриплым шёпотом зовёт Лайя, но тут же откашливается. — Милли, детка, стой! Прошу тебя.

Девочка тут же останавливается, непонимающе хмурясь. Она голову вбок наклоняет, и радостная улыбка тут же умирает на её губах, ибо Милли замечает слёзы старшей сестры.

— Лайя, ты чего? — она хочет ещё что-то спросить, но в этот момент раздаётся очередной оглушительный треск, и паутина трещин подкрадывается к ногам Милли. Девочка в страхе делает шаг назад, и разлом тут же становится больше. Милли в панике смотрит на Лайю, и карие глаза подёргиваются пеленой слёз. — Лайя, пожалуйста, помоги мне!

Она пытается удержаться на гладкой поверхности льда, что сейчас покрывается широкими трещинами, и ужас парализует тело, когда слышится очередной глухой стук.

Лайя осторожно ступает, пытаясь как можно ближе подойти, но любое движение заставляет разлом лишь увеличиваться, и она переводит взгляд на Милли, что смотрит на старшую сестру с такой мольбой и отчаянием.

— Милли, постарайся не шевелиться, прошу тебя, — срывающимся шёпотом произносит Лайя, идя аккуратно, но, видя, как под ногами сестры разбивается лёд, тут же срывается на бег, вскидывая руку впёред, пытаясь ухватиться за протянутую ладонь.

Но не успевает. Снова не успевает.

Лайя на колени падает, с ужасом замечая, что место разлома за считанные секунды покрылось толстым слоем льда. Она видит бледное лицо Милли, сокрытое непроницаемой толщей воды, и с губ срывается отчаянный крик.

— Милли! — Лайя кулаком ударяет по льду, тут же задыхаясь от яркой вспышки боли, пронёсшейся обжигающей волной по телу. — Нет, только не в этот раз. Прошу тебя, — она что-то шепчет бессвязно, снова и снова кулаками ударяя по поверхности льда, разбивая костяшки пальцев, сдирая кожу. Кровь по ладоням и запястьям стекает, а боль становится настолько невыносимой, что Лайя прокусывает губу, чтобы сдержать громкий крик.

Но лёд не поддаётся. Даже царапины не остаётся.

— НЕТ! — вопит Лайя, голос срывая. Она лбом утыкается в колени, захлёбываясь рыданиями, что горло сжимают. Истерзанные руки дрожат так сильно, но Лайя даже не замечает этого. Она наблюдает за тем, как быстрые потоки воды уносят тело её сестры, и понимает, что снова не справилась. — Боже, за что?

Не смогла.

Не спасла.

И когда мир снова утопает во тьме, Лайя всем сердцем надеется, что она заберёт её вместе с собой.

***</p>

Влад напряжённо наблюдает за расслабленным лицом Лайи, и на секунду ему действительно кажется, что она просто спит, а не находится в плену собственного разума, пытаясь вырваться из ловушки собственных кошмаров. Он подходит к самой границе круга, но почему-то не решается переступить её, хоть и знает, что сила знаков не причинит ему никакого вреда. Александр рядом с ним остаётся невозмутимо-спокойным, но на глубине серо-голубых глаз всё равно виднеется неутихающая тревога.

Влад на мгновение опускает взгляд и тут же замирает, когда замечает на руках Лайи кровавые разводы. Он сразу забывает о любых защитных знаках, бросаясь к своей возлюбленной. Влад осторожно обхватывает запястье Лайи, поднося ладонь к лицу, и дыхание спирает в груди, когда он видит разбитые в кровь костяшки и сорванную кожу.

— Что происходит? — Влад обращает свой вопрос к Александру, и тот оторопело делает несколько шагов назад, видя холодную ярость в алых глазах напротив.

— Я не знаю, — почему-то шёпотом отвечает он.

Влад без долгих размышлений решает прервать ритуал, но Лайя вдруг падает на колени, и он в последний момент успевает поймать её, уберегая от сильного удара о каменный пол.

***</p>

Когда темнота вновь рассеивается, Лайя оказывается в доме своих родителей. На секунду она замирает, выравнивая сбившееся дыхание. Руки горят огнём, и Лайя стискивает ладони в кулаки, чувствуя, как физическая боль отрезвляет, заставляя прийти в себя. Она чуть приподнимается на локтях, оглядываясь вокруг, понимая, что находится в собственной спальне. Лайя встаёт на ноги, чуть пережидая, пока тёмная пелена перед глазами полностью не исчезнет. Она проходит в соседнюю комнату, замечая рабочий стол, полностью заваленный альбомными листами с незавершёнными работами. Здесь же сидит сама Лайя, только сейчас ей не больше семнадцати лет.

Внезапно входная дверь резко распахивается, и в комнату вихрем врывается миссис Бёрнелл, широким шагом подходя к столу и бросая на него распечатанные конверты.

— Почему не сказала мне, что подала документы на художественный факультет?

Лайя из прошлого устало и слегка раздражённо выдыхает, откладывая в сторону карандаш и разворачиваясь к матери, чья ярость грозит уничтожить всё живое в радиусе десяти километров.

— Потому что иначе ты бы устроила скандал. Так у меня хотя бы было несколько месяцев форы, — явный сарказм в голосе дочери ещё больше злит женщину, и она ладонью ударяет по столу, из-за чего девушка вздрагивает. Лайя из настоящего, наблюдая со стороны за разворачивающейся ссорой, невольно ощущает панику, подкатывающую к горлу.

— О чём ты вообще думала, когда документы подавала? И кем бы ты стала после выпуска? — в каждом слове миссис Бёрнелл столько яда, что Лайя из воспоминаний тяжело прикрывает глаза, едва сдерживая слёзы.

— Я была бы художником-реставратором, — отвечает она, чеканя каждое слово, стойко встречая разочарованный взгляд матери.

— То есть никем, — презрительно фыркает миссис Бёрнелл. — Такая работа не прокормит тебя, не обеспечит нормальное будущее.

— Это то, что я люблю и чем хочу заниматься, — стоит на своём Лайя, понимая, что, несмотря на все её доводы, переубедить мать она всё равно не сможет.

— Это лишь твоя детская глупая мечта, о которой давно уже пора было бы забыть! — выпаливает женщина, но тут же замирает, когда взгляд цепляется за портрет Милли, аккуратно лежащий на средней полке стола. Миссис Бёрнелл тут же начинает трясти то ли от злости, то ли от неконтролируемых рыданий. — Я же просила тебя больше не делать этого! — она сминает лист бумаги в руках, разрывая его на мелкие куски, и каждое её движение словно вбивает гвоздь в сердце. — Никаких портретов твоей сестры в доме!

С этими словами она чуть ли не выбегает из комнаты дочери, громко хлопая дверью. И с уходом матери Лайя перестаёт сдерживать слёзы. Она падает на колени на пол, прижимая к груди разорванный в клочья портрет, и плечи её трясутся от удушающих рыданий. Лайя из настоящего опускается рядом, чувствуя, как боль от воспоминаний лезвием по сердцу проходится.

— Ты знаешь, почему она так поступила, — шёпотом произносит взрослая Лайя, понимая, что её не услышат, но ей было действительно важно сказать это. — Смерть Милли полностью сломала её. Она все фотографии сожгла, чтобы не напоминали о том, что ничего не смогла сделать для спасения дочери. Обвиняя тебя, она ругала саму себя, — Лайя чувствует, как горячие слёзы по щекам стекают, но не стирает их. — Ты не виновата в том, что случилось. Не виновата. Не виновата.

Лайя, словно мантру, произносит последние слова, пытаясь достучаться до самой себя в прошлом, ведь помнит, как после этой ссоры чувство ненависти и вины стало её постоянным спутником, следующим тенью по пятам. Она кончиками пальцев проводит по щеке Лайи из прошлого, понимая, что та не почувствует прикосновения, но желание успокоить столь сильное, ведь тогда ей пришлось остаться совсем одной. Мать была слишком погружена в собственное горе, а отец просто старался не замечать проблемы в семье.

Ты не виновата.

Ты не могла ничего сделать.

Ты сама ребёнком была.

Не. Виновата.

***</p>

Лайя не удивляется, когда окружающий мир вновь меркнет и она переносится в Румынию, в ту самую ночь, когда на город напал Всадник. Она вспоминает сразу о том, что случилось с Габриэлем, и тут же срывается с места, бегом поднимаясь по лестнице на смотровую площадку. Лайя вбегает на балкон и в ужасе на месте замирает, когда замечает бездыханное тело лучшего друга на каменном полу.

— Нет, — выдыхает Лайя и бросается вперёд, опускаясь рядом с Габриэлем. Она укладывает его голову себе на колени, пачкая ладони в густой крови. С каждой секундой стук сердца мужчины замедляется, а дыхание становится всё более прерывистым. Лайя лбом прислоняется ко лбу мужчины, обнимая ладонями лицо, с ужасом ощущая то, насколько холодная его кожа. — Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста. Не надо. Не его. Только не его. Я без него не справлюсь, — Лайя даже не понимает до конца, что именно шепчет, ибо слова её исходят из сердца, что сейчас кричит от боли. Он ведь из-за неё здесь оказался, потому что слишком волновался, переживал, что одну оставил. Если бы не Лайя, ему бы не нужно было сюда приезжать.

Если бы не она, Габриэль не умирал бы сейчас у неё на руках.

Лайя замечает, как из темноты коридора медленно выходит Влад, и в глазах его, что всегда горели нежностью, теплом и любовью, когда он смотрел на неё, сейчас лишь бесконечная ненависть и презрение.

Это всё твоя вина.

Слова алой вспышкой в сознании проносятся.

Ты погубила лучшего друга.

Предала любимого человека.

Не спасла сестру.

Лайя ладонями уши закрывает, словно пытается заглушить голоса в голове, но они становятся лишь сильнее, с ума сводя. Она беспомощным клубочком сворачивается на холодном полу.

— Я не хотела. Не виновата, — шепчет Лайя, и шёпот её срывается на бесконтрольные рыдания. — Хватит. Не могу больше.

Лайя чувствует, как тьма вокруг сгущается, становится вязкой, густой, непроницаемой, и понимает, что она проигрывает, уступает. Но ей всё равно. Уже всё равно, потому что сил больше нет.

И когда сердце Габриэля останавливается, Лайя кричит, полностью утопая в пучине боли и безумия.

***</p>

Лайя приходит в себя очень тяжело, буквально вырываясь из цепких объятий тьмы. Она делает глубокий вдох, прижимая ладонь к груди, пытаясь унять бешеное биение сердца. Кровь на руках превратилась в засохшую корку, что стягивает кожу, из-за чего свежие раны вновь болеть и кровоточить начинают.