Часть 1 (1/2)
Max Richter — She Remembers.</p>
***</p>
— Если ты умрёшь, мне будет не за что бороться и незачем жить.
В голубых глазах всепоглощающая нежность с тоской и страхом смешалась. В них — обещание и готовность сжечь мир дотла, если не получится защитить то, что дорого.
В них она себя видит, и сердце, как в первую встречу, удар пропускает.
Картина меняется.</p>
Над головой свинцово-серое небо прорезают всполохи молнии.
Дрожащие руки обагрены кровью, а родные голубые глаза напротив застланы пеленой непролитых слёз.
Неразборчивый шёпот, словно молитва, срывается с губ.
***</p>
В ушах всё ещё стоит душераздирающий крик, когда Лайя подрывается на кровати, судорожно прижимая ладонь к груди, пытаясь успокоить заполошно бьющееся сердце. Девушка чувствует, как всё тело бьёт дрожь, одежда неприятно липнет к покрытому холодным потом телу, отчего Лайя брезгливо ведёт назад плечом, избавляясь от противного ощущения. Она поворачивает голову в сторону прикроватного столика и слегка прищуривается, а потом едва заметная усталая ухмылка касается её губ.
5:20</p>
Целых пять часов сна. Рекорд.
Это началось сразу после того, как она переехала в Румынию. Сначала это были просто отрывочные фразы, но потом появились смутные силуэты, подёрнутые словно туманом. Создаётся такое ощущение, будто ты наблюдаешь за кем-то через мутное окно, изо всех сил пытаясь разобрать хотя бы черты лица, но каждый раз, когда тебе кажется, что вот-вот, ещё немного, всё исчезает, оставляя в груди чувство лёгкого разочарования и щемящей тоски. Картинка не меняется, и Лайя каждую ночь видит одно и то же, но если изначально она ощущала себя сторонним наблюдателем, то теперь проживает каждую эмоцию, что превращает обычные сны в настоящие кошмары, забирающие не только физические силы, но и моральные.
Вот и сейчас Лайе требуется приложить усилия, чтобы подняться с постели, тяжело опираясь о каменную стену. Она проходит в ванну, чтобы умыться и хоть немного привести себя в порядок. Лайя уныло смотрит в зеркало и думает, что будь сейчас Хэллоуин, то ей о костюме не нужно было бы даже беспокоиться.
Холодная вода помогает полностью прийти в себя: перед глазами больше не мелькают ужасающие фрагменты сна, буквально сотканные из боли и тьмы, руки не дрожат так сильно, а отголоски мучительного крика не заставляют сердце обливаться кровью. Но вместо этого голову привычно заполняет множество вопросов, которые Лайя задаёт себе уже второй месяц, но окончательного ответа пока не может найти ни на один из них.
В чём причина появления этих кошмаров? В какой-то книге Лайя однажды прочитала, что сны — реакция организма на пережитый стресс, волнение, тяжёлый период в жизни. Довольно логичное объяснение этой пытке сознания, учитывая, что последние два месяца были связаны с поиском новой работы, жилья и бесконечными ссорами с родителями. Тем более до переезда она вообще никаких снов не имела.
Кого она видит каждый раз? Лайя слышит отдельные фразы, ощущает ледяное прикосновение ветра, замечает смутные очертания силуэтов, но у неё никак не получается рассмотреть тех, кто говорит.
Почему каждый раз этот сон повторяется? Из ночи в ночь она становится свидетелем одной и той же сцены: двое разговаривают, затем Лайя видит серое небо, обагренные кровью руки и голубые глаза, а после этого всё поглощает боль и тьма. Это становится всё больше и больше похоже на пытку, чьё-то проклятие. Каждую ночь она проходит свой личный круг ада, переживая из раза в раз боль, разрывающую душу на куски. Данте Алигьери остаётся ей только позавидовать.
Лайя трясёт головой, чувствуя, как из очередного заданного вопроса плавно вытекает ещё три новых. Может, обратиться к врачу? Но что он сможет сделать? Прописать снотворное? Успокоительное? И то, и другое лекарство не только затормаживает психику, но и оказывает влияние на физическое состояние, поэтому придётся взять отгул, чтобы привести себя в порядок, но с тем количество работы в музее, что есть сейчас, Лайя не может себе позволить такого.
Она решает, что, начавшись с кружки правильно заваренного чая, день не может быть плохим, поэтому плетётся на кухню, давя очередной зевок в кулаке. Пока вода в чайнике греется, девушка тянется за небольшим блокнотом и карандашом, предусмотрительно оставленными ею на подоконнике.
Ещё учась в старшей школе, Лайя привыкла начинать каждое утро с небольшого наброска в скетчбуке. Не важно, что именно она рисует: это может быть тарелка с фруктами на кухонном столике; горшки с цветами, стоящие на балконе соседской квартиры; сонно позевывающий мальчишка, вышедший погулять с собакой, — что угодно. Каждый такой рисунок помогает ей настроиться на нужный лад перед рабочим днём, привести мысли в порядок или взять под контроль разбушевавшиеся после очередной тяжёлой ночи чувства. Вот и сейчас, открыв следующий чистый лист и подперев подбородок рукой, Лайя делает несколько плавных линий, чуть хмурясь, но вскоре практически полностью отключается от того, что происходит вокруг, не следя за временем, позволяя образу в голове взять власть над собой.
Она не знает, как долго так сидит, — тридцать минут или два часа, — но звон ключей и тихий щелчок открываемой входной двери заставляет её резко поднять голову. Девушка несколько секунд слегка затуманенным взглядом смотрит на карандаш в своей руки, но потом отодвигает его вместе с блокнотом в сторону, поднимается с места и выходит из комнаты. Замерев в дверном проеме и облокотившись о стену, она со злорадным удовольствием наблюдает за высокой фигурой в куртке и накинутом на голову капюшоне, отчаянно боровшейся с замком.
— А вот почини ты эту дверь на выходных, то не было бы сейчас таких проблем, — философски напоминает Лайя, с удовольствием отмечая, как фигура слегка вздрагивает, резко замирает, а потом разворачивается в сторону девушки, попутно скидывая с головы капюшон, открывая взору непослушные рыжие пряди волос и изумрудно-зелёные глаза с золотистыми крапинками.