Санта и олень. Цзян Чэн/Вэй Усянь (1/2)

Цзян Чэн ненавидит то, что его племянник увлекается европейскими праздниками, правда. Потому что именно ему приходится устраивать сраный маскарад, переодеваться в Санту, нести мешок подарков… Не заставили надеть огромный живот, и на том спасибо. Зато Цзинь Лин доволен, и это главное.

Дома он снимает эту сраную шапку с балабончиком и опирается руками на комод, выдыхая довольно. Этот день окончен. Он даже не замечает, в какой компрометирующей позе стоит в этом обтягивающем красном костюме, что тряпка красная для быка. Цзян Чэн устал, чтобы смотреть ещё и на Усяня, следить за его желаниями. А желания у него имеются. Чэн считал, что выглядит как идиот в этом костюме, Усянь считал иначе. Усянь облизывается, смотря на Цзян Чэна в обтягивающем красном костюме Санты. Не большой и толстый, а высокий, атлетичный, с крепкой спортивной задницей, которую обтягивает красный костюм. Бороду он снял сразу, как только они вышли из дома племянника. Вэй Усянь смотрел на него похотливо ещё с того момента, как Ваньинь надел этот костюм, и понятно было, что снимать его со своего парня он будет сам. Сам Вэй Усянь был оленем. Нацепил рожки, тяжёлую меховую накидку-плащ, и нос черным разрисовал. Цзинь Лин их маскарадом был доволен, но вот, они дома, и теперь олень рассматривает своего китайского Санту, в который раз отмечая, как Цзян Чэну идёт обтягивающий костюм.

— А, может, Санта и мне подарок подарит? — подмигивает Усянь, зажимая Чэна у комода.

— Нет, отвали, я устал и хочу в душ.

— Я отнесу тебя туда.

Дав обещание, Усянь разворачивает Чэна спиной к себе, вдавливает животом в комод и надавливает крепкой ладонью на спину, дабы тот наклонился. Крепкие ягодицы натягивают ткань красного костюма, и Усянь чувствует прилив восхищения и возбуждения.

— Прямо как сраные ролевые игры, — усмехается Вэй и проводит руками от тонкой талии Цзян Чэна до бёдер.

Его бёдра и ягодицы — это предел мокрых снов любого. Усянь мог часами лежать и гладить их, мять, кусать, целовать, ласкать их. Римминг был для них особым удовольствием, ведь А-Чэн так красиво краснел и при этом был таким чувствительным к самым бесстыдным ласкам Усяня. Он кусает Чэна в загривок, трётся о его пах и сквозь отражение напротив любуется румянцем на скулах Чэна. Прикрытые глаза, тихий вздох, ресницы трепещут… Его А-Чэн такой очаровательный и уже такой твёрдый. Усянь целует, глубоко и властно, прикусывает шею, плечо и даже не думает раздевать. Ткань тонкая, так что Чэн чувствует его касания. Он касается кромки штанов и стягивает их до колен вместе с бельем. Чэн сразу же прогибается в спине, задирая зад повыше. Усянь столько раз трогал эту задницу, а всё равно тянется к ней как впервые, точно подростку в период пубертата впервые дали потрогать грудь. Когда ему впервые можно было потрогать задницу А-Чэна, он едва с ума не сошел. Это был долгий и бесстыдный римминг, он обещал сожрать А-Чэна, пока тот скулил, помирая от смущения и удовольствия. Он сжимает ягодицы, любуясь следом от недавнего укуса.

— Бля, делай уже что-то, я-а-ах… Ох ебать…

Усянь встал на колени, раздвинул ягодицы и привычно коснулся его. Цзян Чэн схватился за края комода, зажмурившись и сосредоточившись на ощущениях, а не на бесстыдном отражении в зеркале. Усянь сжимает ягодицы и вскоре к языку добавляет пальцы. Он уже давно изучил, как Цзян Чэн любит, когда глубже, под каким углом согнуть и где нащупать то самое место… Чэн едва не задыхается, но всё же бьёт Усяня по колену, когда тот начинает дразнить его.

— Не терпится? — усмехается Усянь ему на ухо, подтягиваясь. Ваньинь слышит как звякает пряжка ремня, но при этом Усянь тоже не раздевается.

— Выеби меня, олень, — Чэн хватается за его рога, смещает руку к непослушным волосам Усяня и сжимает их.