О свиданиях. Вэй Усянь/Цзян Чэн. (1/2)

Усянь смотрит на брата молча, он ошарашен и даже не верит в его слова, а затем заливается смехом. Ваньинь ожидаемо хмурится, бросает в него апельсином, но что, удивительно, не ссорится и не спорит, Усянь стирает слёзы с уголков своих глаз и, вдоволь насмеявшись, отвечает:

— Ой, ну и насмешил же ты меня, братец… Тебя, и позвали на свидание, а-ха-ха, ой… А-хах… Ах… Что? — он встречает на удивление спокойный и пронзительный взгляд многозначительно молчащего Чэна и замирает. Выражение его лица становится не читаемым, шок, недоверие, эмоции создают смесь, непонятную для него, он не знает, что это, но это однозначно не приятно.

— Так… Тебя действительно позвали на свидание? — шокировано спрашивает. Он запинается, и почему-то ему кажется жалким то, как отчаянно это звучало. Что это ещё за хуйня?

— А что тебя удивляет? — неожиданно спокойно отвечает Чэн. Почему не злится, почему не кричит и не фыркает как обычно? Что это ещё за взгляд, и почему Усяня пробирает до костей от него? — Считаешь, что меня не могут приглашать на свидание? Или, что я не могу нравиться кому-то? Или… — Чэн слегка наклоняется ниже, опираясь о стол, смотрит Усяня томным взглядом, которого никто и никогда не видел ранее, понижает голос и низко выдыхает. — Или считаешь, что меня не могут желать?

Усянь тяжело глотает слюну, вдруг застоявшуюся в горле. Он бы хотел возразить своему А-Чэну, сказать «можно», ведь его сводный брат такой прекрасный, конечно, его можно приглашать на свидания, он может нравиться кому-то и его можно… Желать. Можно ведь? Бля… Усянь даже не думал о таком, он и не думал, что А-Чэна можно желать, это ведь А-Чэн! Он ведь… Ну, это он. Но он и правда красив, и… Горяч? Бля, он правда об этом подумал? Правда. Он смотрит на А-Чэна, который всё ещё близко к нему, смотрит на это лицо и словно видит его иначе. Точнее, словно замечает всё то, что раньше было данностью. Красивые, чувственные губы, острая линия скул, мужественная челюсть, тонкий аристократичный нос, изящные черты лица. Красивая тонкая шея, крепкие плечи и руки, острые ключицы… Он не знает, что дальше, хотя и видел Чэна почти голым, он лишь смотрел, но не видел. Как и узкие бёдра, такие красивые, что на них идеально поместятся руки, чтобы вжать тонкого Чэна в стол. Он и правда очень красив, и конечно же, наверняка желанный…

— Да, — хрипит Усянь. — Можно.

Бля, он действительно думал всё это о Чэне? О человеке, который ему почти как брат? Он же его лучший друг, мать вашу, они выросли вместе! Но Чэн и правда привлекательный, и их дружба не отменяет этого факта, просто Усянь не замечал. Почему он не замечал? Может, принимал как данность, потому и странно понимать, присматриваться и видеть. Усянь пытался смириться с тем, что думал о бёдрах Чэна, как ему пришло другое осознание. А-Чэна рядом он тоже принимал как данность. То, что они двое вместе и неразлучны, у них даже друзья одни на двоих, он и не думал, что у Цзян Чэна появится кто-то, кто будет ему ближе Усяня, кто увидит в А-Чэне то, чего не увидел он, кто будет знать о Чэне то, что самому Усяню неведомо. Да и разве есть такое, чего не знает о нём Усянь? Есть, как оказалось. Мысль о том, что думать о Цзян Чэне так отошла на второй план, теперь появилось странное волнение.

«Я просто переживаю за него…» — думает Усянь. Убеждает себя в этом. Ваньинь выходит из кухни, Усянь подрывается следом и через огромную гостиную и залу шагает вдоль длинного коридора к комнате Чэна.

— И кто он? — нервно и требовательно спрашивает Усянь, словно не замечая волнения в голосе.

— Не важно.

— Как это не важно? Очень даже важно, скажи мне, кто он!

— Чтобы ты его потом достал? Ну уж нет.

— Это Лань Ванцзи?

— Что? Боже, из всех вариантов, ты выбрал именно его? Нет.

— Лань Сичэнь?

— Ты ебанулся? У него жена вот-вот родит, он приличный семьянин.

— Хуайсан?

— Нет. И это моё личное дело!

— Нихуя не личное, я хочу знать, с кем ты идёшь, потому что я…

— Потому что ты?

Усянь запнулся, не зная, что сказать, Чэн же смотрел на него так, будто ожидает чего-то конкретного.

— Потому что я волнуюсь о тебе.

И по лицу Чэна стало понятно: это не то, что он хотел услышать. Ваньинь открыл дверь в комнату, но не пропустил Усяня.

— Не мешай мне собираться, я…

— Пионы? — Усянь увидел за спиной Чэна огромный букет пионов на письменном столе. Такой броский, дерзкий, в стиле одного павлина. Только Цзини дарили пионы, для Цзысюаня это была визитная карточка.

— Да он же шлюхотрах всего универа, ты гонишь? Ему же только секс и нужен, он же тебя…

— А с чего ты взял, что мне он не нужен? — резко спросил Чэн. Усянь снова запнулся, снова это непонятное чувство. Что это такое?!

— Может, я хочу, чтобы он меня трахнул, в чём проблема? Сам же подтвердил: меня можно желать, да и Цзысюань горячий, почему нет?

— Да потому что!

— Почему? Может, сам хочешь быть на его месте? — Чэн выдохнул эти слова жестоко, и безжалостно. Шокированный Усянь отшатнулся, сделал два шага назад, бормоча:

— Ты что, А-Чэн, ты… Я…

— Судя по твоей реакции — нет? Ну, тогда нехуй мешать желающим получить желаемое.

И закрыл дверь. Это павлин — «желающий»? И А-Чэн — желаемое? Дохуя желает! Да никто вообще не может крутиться рядом с А-Чэном. Он же представить его не мог с кем-то, кроме себя, они ведь всегда вместе. Усянь — наоборот, должен отгонять от него всяких мужиков и чужие вонючие члены, ведь его А-Чэн вовсе не такой, он ранимый и чувственный, не смотря на смелость и стержень.

Его А-Чэн такой… Его. Именно, блять, его! В голове застряло «хочешь сам быть на его месте», Усянь закрывает пылающее лицо руками, понимая, что в голове один ответ.

— Да, — шепчет он, сидя на диване. — Хочу.

Вот зачем он это сказал, зачем нарушил привычные устои и вывернул всё из полочек в голове Усяня?!