Прошлого порок омоет дождь весенний. Цзинь Лин/Цзян Чэн. (2/2)

Не выдерживает, срывается с места и позорно сбегает в комнату, закрывается там, а затем, через свою комнату заходит в ванную, судорожно стаскивает одежду и дрочит выжимая из себя всё. Под холодной водой не различить тихого «А-Лин» когда он спускает на стену. Но достаточно того, что он знал и понимал — подрочил на собственного племянника…

На следующий день он не знал, куда сбежать, у него выходной, у племянника — тоже, да и сбегать было позором, как бы он выглядел в глазах А-Лина? Забавно, что его это всё ещё волнует. Он всё же идет на кухню ближе к десяти. Цзинь Лин смотрит с удивлением.

— А я уж думал, что ты решил сбежать.

— Я не трус.

— Да ну? — насмешливо хмыкает Цзинь Лин. — Я видел, дядь. Видел вожделение в твоём взгляде, видел, как ты смотрел на меня, сейчас ты бежишь от своего желания, а что будет дальше?

— Дальше?

— Когда ты влюбишься в меня, ты так же будешь убегать от своих чувств, как трус?

— С чего ты вообще взял, что я в тебя… Блять.

— То есть, своего желания ты не отрицаешь уже?

— Закрой нахрен пасть.

— Мне нравится, как ты рычишь, — томно прошептал А-Лин. — Не надейся от меня избавиться. Я смелее, чем ты в семнадцать, и я принял всё, что меня захлестнуло, признался во всём, и в отличии от тебя, уступать не буду никому. Я влюблён в тебя, и я знаю, что ты будешь счастлив со мной. Я хочу сделать твою дерьмовую жизнь хоть немного лучше, так что, я получу желаемое, и в отличии от тебя, я никогда не был трусом.

— Да что ты знаешь?! Я сделал это ради А-Ли!

— А не надо было жертвовать своим счастьем ради кого-то!

— Тогда бы и тебя не было, неблагодарный ты пиздюк!

— Ну и пусть, зато ты был бы счастлив, не выглядел бы так убого, да и какой смысл в существовании, если ты на меня не смотришь?! — от повышенных тонов горло саднило, они сели за стол и одновременно уперлись взглядом в колени. — Ты никогда на меня не посмотришь так же, как на него?

Цзян Чэн отрицательно качает головой.

— Тогда смотри на меня иначе. Увидь во мне не только племянника, — Цзинь Лин несмело тянет руку к руке дяди, тот внимательно следит за чужими пальцами.

А-Лин несмело касается мизинца, затем робко накрывает руку, Чэн вздрагивает, но руку не убирает, и от этого А-Лин облегченно вздыхает и счастливо хихикает. Чэн поднимает на него глаза и насмешливо хмыкает.

— Что, настолько кроет?

— Ты не представляешь, насколько.

Он не отвечает, следит за переплетением рук. А-Лин знает, что дяде нужно время, но соблазн так велик… Он осторожно приподнимает чужую ладонь и целует тыльную сторону. Чэн дёргается, но А-Лин сжимает крепче.

— Пожалуйста. Я не буду увлекаться, обещаю…

И Цзян Чэн верит. А-Лин целует внутреннюю сторону, и Цзян Чэн несмело ведет пальцами по щеке. А-Лин прикрывает глаза, шумно выдыхает через рот и точно кошка ластится к ладони Чэна, что гладит его лицо неимоверно нежно и чувственно.

— Ах… — случайно срывается тёплый шёпот, опаляя ладонь Чэна, тот вздрагивает, но не отстраняется. Цзинь Лин чувствует, что у него стоит и начинает другой рукой тереть собственную ширинку, но Чэн перехватывает его запястье.

— Ты обещал, что не будешь увлекаться.

— Да… Прости.

Оба смотрят на стояк юноши. Цзян Чэн понимает, что в семнадцать стоит почти на всё, но лишь от поглаживания щеки? У него такого не было даже с Цзысюанем.

— Дай мне шанс, Цзян Чэн.

Тот вздрагивает когда лицо племянника приблизилось, но он не настаивал и не тянулся. Цзян Чэну представился шанс решить самому, и он, сам того не ожидая, потянулся навстречу, но перед глазами вспыхнуло другое лицо. Молодой Цзинь Цзысюань. Цзян Чэн не мог понять, хочет поцеловать лицо Цзысюаня, или… Чтобы оно исчезло и не перекрывало лица А-Лина.

— Блять! — он подскакивает с места, стул падает, а Цзян Чэн позорно сбегает из дома.

***</p>

Страшно напившись с Усянем он вернулся домой слишком поздно, даже не заметив на диване заплаканного А-Лина.

Ночью Цзян Чэну снится всё то, что племянник описывал ему в утренних записках, и он просто не может это контролировать, поэтому просыпается три раза за ночь и спускает, последний раз в шесть утра. Как подросток.

В следующий раз он уже просыпается не от влажных снов. Организм пробуждается чувствуя приятные прикосновения к его телу. Цзинь Лин, который утром пробрался в комнату к дяде — в этот раз не запертую — целует его шею, вдыхает чужой аромат, расцеловывает торс, прикусывает чужие соски… Чэн на этом открывает глаза, протяжно выдыхая. Он ведет влажную дорожку от кромки трусов вверх, скользя вдоль горла, покусывая кадык, вылизывает подбородок и выдыхает в губы:

— Доброго тебе утра, дядя…

И с легкими поцелуями добирается до кромки трусов, которые снимает слишком легко, освобождая утренний стояк. Подарить дяде утренний отсос — лучшее начало дня.

— Какого хрена ты делаешь, дебил?

— Хочу тебе отсосать… Бля, какой же у тебя ахуенный член, — Цзинь Лин трётся о него щекой и головкой водит по губам, — я бы его каждый день сосал…

— Стой блять! Остановись! — Чэн держит его за подбородок, приподнимается на локте, и серьёзно смотрит в глаза. — Ты понимаешь, что после этого обратного пути не будет? Мы больше не будем дядей и племянником. Мы можем стать друг другу никем вообще, ты осознаешь, на что ты нас толкаешь?

— Да, это граница, поэтому… — он садится на чужие бедра, соприкасаясь своим стояком с дядиным, но несмотря на похоть берёт его за руку, сжимает его крепко и смотрит прямо в глаза. — Будь сейчас честен. Не со мной, так с собой. Забудь о прошлом, и о том, что произошло между вами с отцом. Это лишь о нас. Ты ведь хочешь меня. Пусть не как возлюбленного, пока как любовника, но хочешь. Дядь, у нас всё впереди, лишь бы сделать первый шаг — признать, что ты тоже хочешь меня. Если нет, если моё желание невзаимно, я уйду. Съеду сегодня же и больше тебя не побеспокою своими чувствами и желаниями, ты пережил, и я переживу…

— Очень эгоистично играть на моих чувствах, А-Лин.

— Так не чувствуй, не думай, просто отвечай! Дядя, это альтернативный вопрос: да или нет. В тайне. Наедине с самим собой, ты хоть раз желал переступить эту грань и посмотреть на меня так же, как я на тебя?

Чэн долго смотрит в решительные глаза, но чем дольше он молчит, тем больше в них страха. Быть честным с самим собой, и перестать делать так, как будет лучше для других, поддаться своему желанию… О, он хотел. Ещё как хотел. И А-Лина он тоже хотел. Ловил каждый взмах его ресниц, каждое трепетное провокационное прикосновение. И то касание руки, которое намного интимнее, чем любой секс, лучше любого отсоса, потому что в нём слишком много чувств. Он уже однажды отказал себе в счастье и страдал. Теперь, отказывая себе в счастье, он заставит страдать и ещё одного человека. Может, пора быть честным с собой? И с собой, и с А-Лином.

Да, и правда, пора. Поэтому, он обхватывает его затылок рукой и целует. А-Лин не верит сначала, а затем отвечает со всей страстью и прытью, потому что он и не думал, что может быть так хорошо, что дядя может так чувственно, страстно и жадно целовать, что может так властно сжимать его талию и бёдра, что может быть ещё горячее. А-Лин стонет и качает бёдрами, трётся о его член своим и не понимает, почему их первый поцелуй — солёный. До него доходит, лишь когда дядя ласково стирает слёзы с его щек, целует заплаканные веки, скулы, целует губы и шею, ключицы и плечи, вылизывает его соски, сжимает их члены одной мускулистой ладонью и дрочит в подходящим им двоим темпе. Он долго не может держаться, но так хочет кончить с ним, так старается, что Цзян Чэн улыбается этому — такой милый и честный в своих желаниях, маленький грязный романтик.

— Давай, А-Лин… — они кончают вместе, но Цзинь знает, что дядя мог ещё держаться, просто уступил ему.

Ничего, у них впереди не один день — целая жизнь. Ещё будет время. А пока он плачет дяде в шею и бессвязно благодарит, зная, что дядя понимает за что — за шанс на счастье для обоих. Когда он успокаивается, укладывает дядю на подушки, и слизывает их общее семья с его живота, смотря на него припухшими глазами, Чэн признает, что даже заплаканным, он умудряется выглядеть грязно, развратно и возбуждающе. Он рад, что переступил эту грань. И рад, что не переступил другую восемнадцать лет назад. В конце концов, он остался счастлив, так что, какая разница, как сложилось бы? Что есть — то есть, остальное не важно.

***</p>

Яньли рада видеть сына, но его серьезный взгляд настораживает сильнее засосов. Она вовсе не удивлена тем рассказом сына об отношениях с Чэном, ведь эту симпатию видела раньше, чем она зародилась.

— И ты знала?

— Конечно, — ласково улыбается А-Ли.

— Как и о том, что он был влюблён в отца?

Улыбка Яньли тускнеет на глазах

— Вот как, ты знаешь… Видимо, у вас нет секретов. Я рада, что…

— Не юли, мам. Ты знала, что он влюблен в отца, вы же всегда были близки, даже дя… Вэй Усянь знал, все знали, ты не могла оставаться в неведенье.

— Да, я знала.

— Тогда почему? Ты же старшая сестра, к тому же, отец тогда ещё не отвечал тебе взаимностью, у них бы могло что-то получится. Почему?

— Потому что я не такая святая, как говорят мои братья. Любовь делает меня эгоистичной, и я правда хотела быть с твоим отцом. Никто не знает, получилось ли бы что-то у них или нет, ведь А-Сюаню тогда никто не был интересен. Случилось то, что случилось. И в конечном итоге, он влюбился всё же в меня. Ты и сам видишь, любовь делает нас эгоистами, ты и сам такой же.

— Нет, я не такой, — раздражённо фыркает Цзинь Лин. И это правда, он хотел, чтобы Цзян Чэн был счастлив, даже если не с ним, даже если представлял бы отца, он согласен на всё, лишь бы не было того печального взгляда. Но, к счастью, он занял своё особенное место в сердце Цзян Чэна, и они оба наслаждаются каждым прикосновением, каждым взглядом и каждым мигом вместе. Они оба счастливы.

— Для меня главное его счастье, а не собственное желание быть рядом.

— Да, ты и правда похож на него больше, чем на меня и А-Сюаня. И я рада. А-Чэн знает, что я знала о его чувствах?

— Нет, он считает тебя ангелом и совершенством, и просто рад вашему счастью, как и всегда, — фыркает он и поднимается. Он с родителями не виделся полгода, но и не задержится — желания нет никакого. Приехал повидаться, но Новый Год он всё же справит лишь с А-Чэном.

— Осуждаешь меня? — доносится мягкий голос ему в спину. А-Лин любит её, но ему есть за что осуждать мать. Та выбрала не Цзян Чэна, и всегда выбирала не его. Любимый брат — Вэй Усянь, выбрать жениха — возлюбленного Чэна. поддержать Чэна, когда в семье пиздец? Нет, лучше стоять в стороне, а затем свалить из города и забыть обо всём. Она никогда не была на стороне Чэна, и это огорчало, но то была «их» семья, а у А-Лина с Цзян Чэном теперь новая.

— Осуждал бы, но мы, в конечном итоге, счастливы, так что я рад твоему былому эгоизму.

И когда дверь почти закрылась, он поворачивается и говорит то ли ей, то ли себе:

— И всё же, судьба забавна… У него могло не получится с отцом ничего, но… Даже сейчас, частичка его души, то есть я, тянется к нему…

А-Ли замирает и думает, что это и правда забавно. То ли это её расплата — она украла у брата возлюбленного, и судьба заменила его её сыном, то ли Цзысюань должен был быть с Чэном, и судьба отправляет частичку его души — Цзян Чэну, истинному.

— Да уж, сынок, и правда… Судьба забавна.

Цзинь Лин закрывает дверь и идет к своему возлюбленному. Вроде бы, в душе царит смятение, но в то же время, наконец-то всем всё кажется правильным, даже если всё неправильно. А судьба счастье каждому подкинет, так или иначе. Всему своё время.