Sugar дядя. Цзинь ЛинЦзян Чэн (1/2)

Цзинь Лин недовольно фыркает и отворачивается в сторону, но Вэнь Сычжуй воспринимает это недовольство как смущение. Позади собралась половина класса, дабы поддержать старосту, всеобщего любимчика, да и просто хорошего парня Сычжуя, который (снова) решил пригласить Цзинь Лина на свидание. Раз десятый за этот семестр, а сейчас только начало ноября! До чего же упорный и настырный, и не то, чтобы Цзинь Лину это не нравилось… Конечно, ему это нравилось и льстило, только вот, ему было с кем ходить на свидания. Вместо кафе Цзинь Лина водили в дорогие заведения, вместо милой ромашки, дерзко сорванной со школьной клумбы — огромные букеты пионов, вместо прогулки по парку — ночные клубы, вместо шоколадки — браслет Картье, вместо нежных поцелуев — ахуенный секс, а вместо семнадцатилетнего хорошего парня-одноклассника — двадцатипятилетний дядя, которого в постели (и не только) А-Лин зовёт «папочка». Особенно ему нравится произносить это за семейным ужином, когда говоря «папочка», он с ухмылкой наблюдает за удивлённым лицом отца, к которому А-Лин редко так обращается, и за ухмыляющимся лицом дяди, взгляд которого предвещает порку за наглость маленького чертёнка. У него есть ахуенный папочка, которого он… Любит. Первой, искренней любовью. Хотя и не говорит вслух, потому что Цзян Чэн этого не любит.

— Да ладно тебе, Цзинь Лин, — Сычжуй опускает ладонь на спину, чуть выше талии — предельно галантен, и не распускает руки, какой «славный парень».

Только вот А-Лину нравится, когда дядя грубо хватает его за волосы и нагибает на любой поверхности, чтобы после секса лично осмотреть, не доставил ли он дискомфорт племяннику, зацеловать каждый засос, помазать мазью отёки и даже помазать чем-то дурно пахнущим, но действенным дырку, в которую он с яростью вбивался до этого. Потому что дядя всегда бережно относится к тому, что принадлежит ему. У Цзинь Лина от чужой властности ноги подгибаются, чтобы быть с таким мужчиной, нужно соответствовать, поэтому в своё время ему пришлось знатно постараться, и дядя, в итоге, смотрел только на него.

— Я же сказал, отвали.

Цзинь Лин грубо отшатнулся от Сычжуя, продолжая смотреть на дорогу, потому что дядя обещал быть у ворот школы через пять минут, это значит, что ему нужно прийти вовремя — дядя не любит опозданий, а Цзинь Лин ещё от прошлых наказаний не отошёл.

— Что тебе не нравится? Я ведь, вроде, не урод и знаю, как можно хорошо провести время, — Цзинь злобно стрельнул глазами. — Не в том смысле! Я имел ввиду погулять, повеселиться. Для того, о чём ты подумал, ты ещё маленький.

Смеяться или плакать? Он-то маленький? Он с дядей такие вещи вытворяет, что Сычжуй даже во влажных снах не представлял, дурачок наивный. Он приближается к Цзинь Лину непозволительно близко, и А-Лин бы отодвинулся, но позади — кованные ворота, а ещё толпа одноклассников, которые дружно улюлюкают и ахают. Жулань ухмыляется, выпрямляет плечи и поддаётся на встречу Сычжую, тот не ожидает такого и отходит немного назад, на светлых щеках виднеется румянец, и это заставляет Жуланя смотреть на Вэня снисходительно. Вот и вся смелость.

— Что такое? Куда убегаешь? — хмыкнул Жулань. Сычжуй силится что-то сказать, но вот знакомый рёв мотора, и машина с приятным гулом резко тормозит около них.

Дядя открывает затонированное окно и высовывает голову. Эта реакция школоты ему нравится, и А-Лину одновременно приятно и ревностно, когда одноклассники (не только девушки) шепчутся, замирают и ахают. И так каждый раз, когда дядя за ним приезжает, что случается в основном не при свидетелях.

Его дядя так красив, у него такие острые скулы, мужественное лицо, не такое нежное, как у Сычжуя или других одноклассников, оно острое и резкое, лицо взрослого мужчины, и крепкие руки, сжимающие руль — тоже мужские, с ссадинами на костяшках, закалённые драками и взрослой жизнью. Вот, кого А-Лин по-настоящему желает. Он смотрит на Сычжуя таким взглядом, что Жулань чувствует, как у него начинает медленно вставать, гормоны, мать вашу. Держится руками за ограду, смотрит на дядю, на злобный и властный взгляд и едва не падает, когда тот переводит взгляд на него. Он кивает головой в сторону салона.

— В машину.

Ох, этот приказной тон отшибает у А-Лина способность думать, разом вышибает все мысли из головы и всё, на что он способен — лишь подчиняться. Цзинь Лин садится внутрь, Цзян Чэн не отводит взгляд от Вэня.

— Господин Цзян, но… Я хотел бы погулять с…

— Ну так гуляй, — басом отвечает Чэн, смотря на юношу тем самым взглядом, который заставляет осознавать собственную ничтожность и превосходство говорящего. — Съеби с дороги.

Сычжуй отступает в сторону. Цзинь Лин с пафосной рожей надевает чёрные очки, даже не смотря на толпу подростков, пыжится, павлинится, Цзян Чэн смотрит на показушника и ухмыляется — пусть распускает хвост, раз так нравится, он даже подыграет. Тот хмыкает смотря в глаза Вэню и поворачивает голову в сторону дороги.

— Поехали, — самодовольно хмыкает А-Лин. Цзян Чэн усмехается, но всё же подмигивает скулящим у ворот школьницам, вызывая ещё больший визг и с шумом срывается с места, уезжая подальше от школы. Толпа вслед улюлюкает.

***</p>

— Вот подмигивать обязательно было? — А-Лин сложил руки на груди и недовольно нахмурился.

— В чём дело, малыш, ревнуешь?

— Я не малыш, — фыркает Цзинь Лин, надув пухлые губы, Цзян Чэн на эти губы смотрит и не знает, чего хочет больше, поцеловать их или увидеть, как они сомкнуться на его члене. Сосёт мальчишка умело, впрочем, под дядиной ласковой рукой и научился.

— То есть, ты не отрицаешь, что ревнуешь?

— А тебе и лестно, да? В штаны не нассы от радости, старикан, — Цзян Чэн лишь усмехается. Ему двадцать пять, А-Лину недавно исполнилось восемнадцать, никто не «старик» и не «малыш», но куда же они без подъебов.

— Там было много красивых девчонок, да и мальчишка тот хорош, может, он будет покладистее тебя?

Цзинь Лин резко поворачивается в его сторону, и Цзян Чэну почти лестна его ревность. А-Лин такой жадный к вниманию и любви, особенно, он жаден к дяде.