Глава 3 (1/2)
Миша держит его. Он здесь, в доме Коленьки, больше не в том тёмном подвале, больше не наедине с монстрами, всего лишь с Мишенькой. С его маленьким Мишуткой, который крепко сжимает его в объятиях, в то время как сам Днепровский стискивает серую домашнюю футболку, которая надета на блондина, до треска нитей и пальцами цепляется за плечи брата настолько сильно, что там, скорее всего, останутся синяки, но Миша не говорит ничего против, лишь гладит рукой по спине рыжеволосого. Дима плачет куда-то в область шеи Миши и задыхается в рыданиях, его тело неумолимо трясёт.
Днепровский боится, безумно боится, что в любое следующее мгновение Московский исчезнет, растворится в воздухе, как очередное наваждение от болевого шока, и Дима вновь окажется в сырой, холодной, тёмной комнате, скованный по рукам и ногам, наедине с монстрами, собственными демонами и болью.
- Прошу, Мишенька, - шепчет он тихо-тихо, сквозь рыдания, но знает, что Московский слышит. - Прости меня.
- Ты не виноват, Митенька, - Миша рыжую копну целует, отрывает брата от себя и берет лицо Днепровского в свои руки. - Всё в...
- Не говори этого. - надрывно шепчет Дима. -Ты не в порядке, ничто не в порядке, - Киев судорожно трясёт головой, вырвать из цепких тонких пальцев брата пытается, раз - не получается, два - руки сами находят ладони блондина, отталкивая, возможно слишком резко, отчего Миша отшатывается. Головная боль от столь резкой перемены положения вновь настигает его, и Московский жмурится, одной из рук опирается на кровать. Глаза Димы в ужасе расширяются, и он незамедлительно подрывается долой с кровати, впечатываясь в стену в попытках сбежать.
- Чёрт. Мне жаль, мне так жаль, - истерично произносит Днепровский, чувствуя, как паника и чувство вины поглощают всё его сознание, дышать становится так невыносимо сложно.
Он вновь причинил боль брату, снова и снова он только и делает, что причиняет боль самым близким. Паника накрывает его своими волнами. Сердце бьётся в бешенном ритме, зрение затуманилось. Комната потеряла свое чёткое очертание, превращаясь в одно сплошное месиво. Кулаки сжимаются до того, что ногти впиваются в плоть, открывая старые ранки. Кровавые полумесяцы. Словно сквозь толщу воды он слышит испуганное, вопросительное ”Дима” и замечает размытый силуэт, что стремительно приближается к нему, чувствует прохладные руки, на своих запястьях.
- Митя, всё нормально, посмотри на меня. - отрезвляющий голос вторгается в его разум. - Смотри на меня, Дима. - и он слушается, направляя мутный взгляд зелёных глаз на лицо Миши. - Не отводи взгляда, Дима, дыши со мной, давай. - Днепровский пытается, правда, пытается, но почему-то вздохи становятся всё более рваными и частыми, тело начинает ломить будто от слабости, и он оседает на пол, но жёсткую посадку предотвращает Москва, аккуратно усаживая брата на пол, опускаясь следом. - Давай, Митя. - не отпуская рук старшего, продолжает Михаил, пытаясь выглядеть уверенно и сохранять спокойствие, чтобы хотя бы дать такую видимость Дмитрию. Днепровский сквозь шум в ушах пытается услышать дыхание брата, следит за ним - повторяет. И собственное дыхание постепенно приходит в норму, и он приходит в себя.
- Я так виноват перед тобой, Мишенька, - говорит Дима осипшим голосом, не отрывая взгляда от голубых глаз. Зелёные глаза мечутся, их щиплет от вновь наворачивающихся слёз.
- Всё прошло, теперь мы здесь, и всё действительно в порядке. - отвечает Миша, надевая на лицо улыбку, что должна была безусловно вселить надежду в Днепровского, но она его не обнадёживает.
- Нет, как бы то ни было, они узнают, где мы, потребуют моего возвращения, и тогда я действительно не знаю, что с нами будет. - Дима поднимается на шатких ногах, а следом за ним и Миша, что выставляет руки, словно готов поймать брата, если тот упадёт. - Они - настоящие монстры.
- Знаю, и мы обязательно что-то придумаем, я не отдам тебя, и Коля не отпустит, поверь мне.
- Я обязан быть там, со своим народом, несмотря на власть и режим. Д-даже, даже, если я буду сопротивляться - они заберут меня, и я даже представить боюсь, что они
могут сделать с вами. Я не могу позво...
Дверь распахивается, и в комнату заходит Александр, выглядящий довольно взбудораженным и явно не ожидавший застать в комнате Диму:
- Извините, если я потревожил, - Романов уже было собирался покинуть комнату, закрывая дверь, как был остановлен.
- Всё хорошо, Александр, мы можем вернутся к этому разговору позже. - нейтральным голосом произносит Днепровский, на лице которого теперь не осталось и следа от былой паники, лишь невозмутимое выражение и что-то отдалённо похожее на улыбку.
- Да, всё хорошо, Сашенька, заходи. - Михаил возвращается к постели и присаживается на край, устало вздыхая, а Саша направляется к нему. Романов нежно целует в лоб первопрестольную столицу и улыбается:
- Ты чувствуешь себя лучше?
- Безусловно, Заря моя северная. - словно кот, улыбается в ответ Москва. Саша аккуратно проводит рукой по волосам, прочёсывая золотистые пряди.
- Я, пожалуй, пойду. - не желая ставить пару в неловкое положение, говорит Дима и направляется к выходу из комнаты, стремясь покинуть комнату как можно скорей. Отчасти грустный взгляд на него переводит Миша, на что Днепровский снисходительно отвечает, - Я буду здесь, никуда не уеду, как минимум до возвращения Коли. - на что Миша удовлетворённо кивает и возвращает всё своё внимание к Александру.
Саша присаживается рядом с Москвой, как только дверь за Киевом захлопывается, устремляя свой взгляд прямо в глаза первопрестольной:
- Как насчёт небольшого, лёгкого ужина перед сном, Миш?
- Я не голоден, Сашенька, если ты хочешь, я тебя дождусь, и ляжем вместе, - отвечает Московский и зевает.
- Я понимаю, что ты вымотался, но поесть нужно, Мишенька, негоже столице так наплевательски относиться к своему здоровью. - Сашенька рукой нежно по кисти Московского водит, очерчивая линии костяшек пальцев, что за последнее время стали так сильно выделяться.
Миша всегда занят, ему некогда думать о себе в то время, как он должен беспокоиться о более важных делах и насущных вопросах. Кофе - вот уж, что точно всегда спасало и поддерживало его. Просто Миша всегда предпочитал благо страны своему благополучию, а ещё уж точно был слишком упрям: