Глава вторая. Похороны. (1/2)
В дверь продолжают настойчиво стучать. Но реакция у нас замедленная, Ник снова падает на спину и ржёт; я собираю остатки сил и поднимаюсь, чтобы открыть дверь. Что-то много сегодня визитов, а ведь я вернулась домой всего несколько часов назад.
На пороге меня ожидает девушка — Кетрин, хотя я не сразу узнаю её. В последний раз мы виделись лет десять назад, а то и больше. Она училась вместе с нами в частной школе, но в шестом классе родители отправили ее в другую гимназию, которую она, по рассказам моей мамы, блестяще закончила, а после поступила в Оксфорд и закончила его также отлично.
Кетрин Холл всегда была не особо дружелюбной девочкой, поэтому мы с ней изредка пересекались на общих мероприятиях нашей семьи. С детства в ней мало что изменилось, просто она стала ещё красивее, чем была: рыжие волосы завивает в крупные локоны, почти что не использует макияж, который ее удивительно красивому, почти кукольному, лицу не нужен.
— Кетти, — в голосе не удаётся скрыть удивление, — что ты здесь делаешь, дорогая? — фраза моя выходит какой-то наигранной. Хотя, какой она должна быть? Девчонка заявилась на мой порог, как гром среди ясного неба.
— Для начала, прими мои соболезнования, Алиса, — как робот отчеканивает она и переводит взгляд на лежащего позади меня Ника, — пришла навестить моего женишка, который не отвечает на звонки. Снова обдолбался, Ник?
Доусон что-то невнятно бурчит и даже не пытается подняться, чтобы посмотреть на гостью. Меня словно окатывают ведром холодной воды. «Женишок»?! Она входит без приглашения, а я остаюсь стоять у двери, как идиотка. Интересно, когда он собирался мне сообщить эту новость? После свадьбы или когда у них было бы уже трое детей, черт их дери?
— Ник, а когда ты собирался пригласить меня на торжество? — глаза мои округляются, а тон выходит чрезмерно нервным. Черт, чуть не трахнулась с чужим парнем. От обиды в животе скручивается тугой узел, и я инстинктивно обхватываю себя руками.
— О, милая, не переживай. Он ещё не делал мне предложение, это наши родители придумали эту интересную схему для своих грязных делишек, — слишком спокойно объясняет Кетрин. — Сегодня ужин с моим отцом, помнишь? Я же просила тебя не курить, Николас!
Отчитывает его, как мамочка. Мой друг даже ничего не говорит в ответ, просто поднимается сперва на локтях, хоть и не с первой попытки, салютует мне двумя пальцами у виска и поднимается на ноги, шаркающей походкой выходит за пределы комнаты, а вслед за ним грациозно порхает и его «невеста»
— Слушай, я бы не приехала, если бы не ужин, правда. Мне плевать, чем вы тут занимались, просто отец с него три шкуры сдерёт, если он не явится, — деловито проговаривает девушка на ходу, но в голосе слышу стальные нотки и разрчарование, — он обязательно явится завтра на похороны, и вы ещё успеете поболтать обо всем. — Кетрин цокает языком и подмигивает.
От голоса ее веет ядом. Какими бы не были их отношения — фальшивыми или нет — ей не особо симпатизирует наша дружба или чего ещё там бы не произошло. Оттого мне в эту секунду больше не хочется пересекаться с Ником ближайшее время.
— Сама приехать не могу, работа, — уже совсем холодно. Как будто её слова должны меня расстроить. — Ещё раз соболезную.
Насколько хорошо я помню, у Холлов сеть отелей по всей Англии, поэтому даже не собираюсь вежливо интересоваться, что за работа ждёт Кетрин. Дежурно помахав им на прощание, я снова падаю на кровать. Мда, странный денёк. В дверь снова стучат, но на этот раз это Мариана. Женщина вносит в комнату три вешалки с чехлами, любезно объяснив, что это мои наряды на завтра. Мол, Диана приказала купить на выбор, в этом вся мать.
Служанка уходит, а я наскоро расстегиваю все чехлы, чтобы увидеть скрывающуюся под ними одежду. Первое — длинное чёрное платье с кружевными рукавами и вставкой на груди, сверху плотно облегающее, а на бёдрах становится чуть шире; второй — чёрный комбинезон без рукавов, с неприлично глубоким вырезом и золотыми цепочками, соединяющими оба края выреза; и третье — снова платье, снова чёрное, но куда короче первого, с юбкой-колокольчиком и свободными рукавами три четверти; самое простое, но в дополнение к нему идёт длинная кружевная вуаль. Мне кажется, что с кружевом перебор, но все же останавливаюсь на последнем варианте. Потом снова раскрываю шкаф и внизу ищу обувь: чёрные бархатные босоножки, которые мама подарила мне на какой-то праздник.
Посчитав, что моя работа на сегодня закончена, падаю на кровать, чтобы проверить сообщения в телефоне. Вижу последние от Ника, но пока не решаюсь их читать, пока ещё слишком зла на него. О чем он думал? И почему не рассказал об этом важном событии в своей жизни? Голова потихоньку приходит в норму, чувствуются отголоски головной боли: то ли от стресса, то ли от отсутствия никотина в крови.
Дождь все не перестаёт лить, и меня при одной мысли, что завтра придётся стоять рядом с хоть и мертвым отцом, пробирает дрожь. Как можно плотнее кутаюсь в пышное одеяло, но это совсем не спасает. Даст ли Диана прочесть речь перед тем, как его тело навсегда поместят в землю и прикопают сверху землей? И что мне нужно будет сказать, если да?
Пытаясь состроить хоть немного приличную речь, я засыпаю. Мне снятся ужасные сны, где отец тысячу раз упрекает меня в том, что я не такая, как ему надо. Мне несколько раз приходится проснуться в холодном поту, чтобы прервать этот кошмар, но как только сон снова накрывает меня волной, это повторяется, как на зацикленной старой пленке, а на плеере кнопку «пауза» вырвали с корнем.
Поспать нормально мне не удаётся, поэтому с рассветом, который я определяю лишь по часам, поднимаюсь с постели и пытаюсь привести себя в порядок холодным душем. За окном гремит гроза, из-за чего комната время от времени освещается вспышками молнии.
— Вот день твоих похорон, отец. Таким я его и представляла.
Наношу неброский макияж и надеваю выбранное платье, завершая образ вуалью. Босоножки откладываю обратно, выуживая закрытые туфли на невысоком каблуке. В дверь стучит Диана, и мы вместе выходим из дома под раскаты грома, усаживаемся в машину и едем на кладбище. Лицо у неё чуть припухшее от рыданий, а голос совсем охрип, но даже не смотря на это, выглядит мать на все сто.
На удивление, погода утихает почти сразу, как мы покидаем территорию дома. Мама включает умелую собеседницу на фоне, но я не особо вслушиваюсь, разглядывая город за тонированным окном. На парковке у кладбища почти нет мест, но Боб, наш водитель, находит, где оставить машину. У входа на кладбище толпятся репортеры, которые как кровожадные пираньи, собравшиеся в стаю, собирают материал для первой полосы.
— Я отказалась от интервью в день похорон, — зачем-то оповещает меня Диана. Мы быстрым шагом минуем этих назойливых идиотов, которых за ограждениями сдерживает лишь охрана. — Эти ублюдки имеют хоть каплю сочувствия?
— Или понимание о личном пространстве, — зачем-то поддерживаю разговор я.
У выкопанной могилы уже собралось много народу. Кое-кто театрально рыдает, и среди людей я замечаю молодую девушку, лет на пять меня старше. Пытаюсь вспомнить, кем она приходится нашей семье, но после недолгих размышлений прихожу к выводу, что это отцовская любовница. Потому стараюсь встать подальше от неё, ведя мать за руку.
Священник долго и муторно провожает отца в последний путь; от его растянутой речи мне становится скучно и я начинаю разглядывать лица пришедших. Большинство из них мне знакомы, это отцовские бывшие или нынешние партнеры, старые друзья с семьями. Даже Ник стоит где-то посередине, опустив голову. Почему-то на ум приходятся лишь вчерашние ласки, вспоминаю, как горит кожа на бёдрах от его ладоней..
Из транса вытягивает тяжёлый голос матери, она стоит в изголовье гроба, вытирая бесконечный поток слез, и говорит прощальную речь. Речь, по большинству, враньё, о том, как они любили друг друга, и даже не могли представить, что кто-то из них оставит другого так рано. После всех слов, мать тянет ко мне руки и предлагает тоже вставить пару слов. Я впервые через силу заставляю себя посмотреть в лицо отцу. Кожа у него неестественно бледная, почти синяя. Губы сомкнуты в тонкую полоску, а глаза закрыты. ”Навсегда” мелькает в голове.
— Что ж, — пытаюсь прочистить горло, но выдаётся с трудом, — мне жаль отца. Жаль, что он покинул нас так рано, ведь столько дел предстояло ему завершить..осчастливить стольких людей..— выходит паршиво, совершенно бессвязно. — мы все будем помнить тебя, отец, как выдающегося человека! — стараюсь не перейти на истерику, — Покойся с миром, Аллан.
Кто-то сбоку сочувствующе кивает, кто-то вытирает нос платком. Среди этого наигранного безумия мне становится дурно. Сердце колотится так, будто вот-вот выпрыгнет из грудной клетки. На дрожащих ногах я снова ухожу в сторону, желая, чтобы это поскорее закончилось. В ушах клокочет биение собственного сердца.
Мама присоединяется ко мне минутой позже, говорит что-то ободряющее, что я молодец, а мне так плевать на все это, хочется поскорее скрыться с посторонних глаз и снова продолжить жить. Хлопает крышка гроба, под ногами чавкает земля, люди начинают тихо переговариваться, пока механизм опускает гроб с отцом в землю. Кокофония звуков, хоть и тихих, сводит меня с ума. Традицию бросать по комку земли в погребальную яму приходится пропустить благодаря дождю.
После процессии многие подходят к нам, выражают соболезнования, предлагают помощь. Диана вежливо общается со всеми, а мне остаётся лишь молчать. Наконец, к нам подходит Ник, касается ладонью моего плеча и тоже выражает скорбь. Я все ещё на него злюсь, но всеми силами стараюсь это скрыть. Его родители не остаются в стороне, мистер Доусон что-то долго шепотом говорит матери на ухо, и она кивает.
Ещё спустя какое-то время, мы возвращаемся в машину и едем домой, чтобы этот ад продолжился там. Мать рассказывает, что на обед съедутся почти все те же люди, а мне в очередной раз становится не по себе. Слишком уж много почестей для отца. Также, Диана упоминает завещание, к которому допущен странно большой круг людей (по отцовскому велению, конечно же); зачитают его сразу после поминального обеда.
В целом, сама трапеза меня не удручает; мне кажется, я не ела целую вечность, хотя почти так и есть. Я живо уплетаю почти все, что подают персонально каждому, ещё успеваю ухватить парочку брускетт, стоящих недалеко от меня.
На самом обеде все выглядят куда расслабленнее, здесь уже не нужно надевать маску сочувствия. Люди переговариваются, обсуждают убранство и стол, хвалят мать за ее безупречный вкус, а она по наитию улыбается всем в ответ. Самое время! Звездный час Дианы Белл (Корри в девичестве)! Только сегодня и только сейчас! В этом мне никогда не понять мать. Всю мою сознательную жизнь она то и дело пыталась не то, чтобы угодить всем, но быть на слуху как прилежная домохозяйка и хорошая мать. Напоказ у неё это выходило блестяще, но на деле Диана всегда была лишь оберткой без наполнения. Наедине ей редко удавалось проявлять должное количество внимания мне, а домом занимались служанки. Она тонула в мире моды и желания быть лучшей во всем на публику.
— Мисс Белл, — над ухом возникает худощавый мужчина лет пятидесяти. Неясно, кто он, но лицо снова кажется знакомым, — Коллен Джоу, я бухгалтер Вашего почившего отца. Прошу в его кабинет, время огласить завещание. — приходится натянуло улыбнуться и вытереть уголки рта салфеткой. Джоу даже не получает от меня ответа.
Мужчина быстро уходит, чтобы пригласить остальных участников, а я все никак не могу понять: зачем им я? Отец никогда не оставил бы мне ни копейки, зачем мучить меня этим цирком? Наигранно вежливо прошу прощения у гостей и коротким шагом иду в место сбора. На ходу прикидываю, кому что достанется. Матери — особняк, его автопарк и что-то ещё не особо значимое, его брату — Джону, компания и все акции и права. А мне — насмешка и прощальный упрёк из уст худого мистера Джоу.
Входя в кабинет невольно замечаю, что места всем не хватает: несколько мужчин разного возраста ютятся на диванчике, мама уже восседает в кресле напротив, ещё несколько человек стоят у стены и шкафов. Среди всех замечаю отца Ника и он тепло мне улыбается, как и в давние времена. Так и не скажешь, что этот мужчина скоро женит своего сына по расчету.
Я неловко топчусь на входе, пока не решаю встать рядом с Дианой, словно мы и в правду семья. Мистер Джоу садится в отцовское кресло с небольшой опаской, как будто отец сейчас войдёт в кабинет и накажет за такое неуважение к нему. Позади него встаёт Александр — помощник отца, который занимает этот пост уже лет семь. Он взял его к себе на стажировку когда тот ещё учился в университете, а после окончания принял на работу полноценным личным помощником, а не тем принеси-подай, каким был первые пару лет. Александру лет 27, не больше, но лицо у него молодое. Острые скулы и нос, тонкие губы и большие зелёные глаза. Нас даже связывает одна не особо приличная история, о которой я перестаю думать, когда Джоу раскрывает массивную папку и монотонно начинает зачитывать завещание. Все моментально умолкают.
— «Я, Аллан Белл, находясь в трезвом уме и твёрдой памяти, завещаю все, до последней капли, а это: участок и особняк, все находящееся на участке и в самом особняке, свою компанию «ГарантЭлит», все её акции и дочерние организации, а также все денежные средства, находящиеся на моих счётах в банках, все прочие ресурсы, подвластные мне, а также, всю мою собственность за пределами страны и в ней: дом в Испании, — Джоу запнулся. — Позволите, я не буду называть адресов? — все разом почти синхронно кивают, — дом в Испании, квартиры в Америке, а также квартиру в самом Лондоне и дом в его пригороде, — кажется, бухгалтер устает от перечисления необъятных отцовских имуществ и делает глоток воды из стоящего рядом стакана, — прошу прощения. — Из-за затяжного чтения атмосфера в комнате накаливается. Всем так хочется знать, кто же теперь владеет всеми этими несметными богатствами, что согласны и на формулировку «все завещаю тому-то». — А также, мой личный самолёт..— здесь Коллен делает паузу нарочно, ведь это он дирижер в этой ситуации. Все уже более заметно напрягаются. Я быстро оглядываю кабинет. В углу стоит отцовский брат, я почти вижу как он потирает ладони, предвкушая заполучить все это себе. Странно, что отец не разделил все своё добро, а отдал одному человеку. Остаётся узнать, кому же? В противоположном от Джона углу стоит неизвестный мне мужчина: взрослый, лет 30, красивый. Из-под воротничка чёрной рубашки виднеются узоры татуировок, короткая стрижка, красивые черты лица: аккуратный нос, чуть пухлые губы, густо обрамлённые ресницами карие глаза, смуглая кожа. Он не от мира сего в нашей компании бледнолицых англичан. Стоит поинтересоваться после этого всего, кто же он такой? — все это я завещаю своей единственной дочери — Алисе Белл. В случае, если мой отпрыск откажется от наследства — продать все и отдать средства на благотворительность.» — наконец заканчивает Коллен Джоу и поднимает глаза на присутствующих. У меня вырывается нервный смешок. Я не ослышалась?
— Извините, мистер Джоу, Вы точно все верно прочли? — мужчина кивает, а меня распирает истеричным смехом. — Ну ты даёшь, папа!
Диана пытается меня успокоить, пока среди всех начинаются разговоры. Вижу, как Джон остервенело рывком развязывает галстук на шее и бросает на пол, большими шагами выходя из кабинета отца. Или уже моего? В любом случае, его очень разозлило решение родного брата. У самого Джона почти ничего нет, отец изредка помогал ему деньгами, когда жизнь совсем уж скатывалась в тартарары, но я и подумать не могла, что Аллан оставит его ни с чем.