Глава первая. Смерть среди ясного неба. (2/2)

— Войдите, — мне лень подниматься с кровати. Дверь отворяется, а на пороге стоит мой друг детства — Ник. Он почти не изменился: все такие же белёсые средней длины волосы обрамляют его лицо с острыми скулами, густые светлые брови чуть нахмурены, а из-под густых ресниц светятся неестественно голубые глаза. На лице красуется фирменная усмешка. — Черт возьми! Ник!

Я почти что вскакиваю с места, как только он входит, и бросаюсь ему на шею. Наверное, мы не виделись чуть больше четырёх лет. Когда отец выдворил меня за порог, а я смогла устроиться в свой первый дешевый бар, он пару раз заглядывал ко мне, а потом уехал учиться во Францию. Его, в отличии от меня, никто не ставил перед условием: либо живи по плану, либо проваливай.

Его родители обожали, практически боготворили; Ник, как и я, был единственным ребёнком в семье. Наши отцы работали над самыми крупными проектами вместе, а мы поняли, что будем друзьями с первой шалости. Мой отец всегда относился к нему тепло, по крайней мере, насколько он вообще мог тепло к кому-то относиться.

Ник вырос красивым и очень харизматичным парнем, от девчонок у него отбоя не было, в отличии от меня. Из-за моего скверного папиного характера, который передался мне через ДНК, со мной мало кто дружил. А если и дружил, то из-за Ника. Мы учились вместе в одной школе, его отец всегда выделял нам машину, на которой меня забирали в школу, а потом отвозили домой. Такой жест со стороны мистера Доусона очень удивлял моего отца, потому что сам он, без какой-либо выгоды, никогда бы так не сделал. Даже когда дела наших отцов стали расходиться в разные стороны, его машина продолжала заезжать за мной.

— Ты повзрослела, Алиса, — как-то грустно говорит Ник, складывая руки на моей пояснице.

— Мы уже достаточно большие мальчик и девочка, Доусон. — Я наконец отстраняюсь, но не отхожу, а его руки продолжают лежать на моей талии. — Сам-то, как вымахал, — я прощупываю мышцы под серой рубашкой. Ник и в правду раскачался, но в меру. От него потрясающе пахнет дождем и лавандой.

Он кашляет и, наконец, расцепляет руки. Мне приходится неловко отшатнуться от него на полметра. Повисает молчание, слышен лишь стук капель о стекло.

— Соболезную, Лис, — хмуро начинает блондин. И это совершенно ни к чему, он лучше всех знает, какие у нас были отношения. По лицу его видно, как он пытается подбирать слова, но как и всегда, в такие моменты, ничего не лезет в голову.

— Спасибо, — не нахожу ничего больше, — какими судьбами здесь?

— Узнал, что ты вернулась сюда, и решил приехать. Сам недавно вернулся. Жаль, что при таких обстоятельствах, котёнок.

От старого прозвища пробирает. Он замечает, как меняется мое выражение лица, и чешет затылок. Я делаю пару шагов назад, пока не упираюсь в кровать, и сажусь.

— Слушай, я не нуждаюсь в этом. Если пришёл пожалеть бедную девочку, которая потеряла отца, то это случилось давно. Когда он всучил мне три тысячи наличкой и отправил жить свою жизнь, — Ник шумно выдыхает и присаживается рядом со мной. — Можешь оставить свою жалость для Дианы, она ей нужна куда больше..

— Алиса, я не особо поддерживал тебя в те времена, извини, — голос его приобретает виноватые нотки, — но я сам тогда был ещё сопляком. Не понимал, как ты во мне нуждаешься.

— Брось, это все мелочи, — натягиваю улыбку и откидываюсь на спину, складываясь руки на животе; он повторяет мои действия.

Мы лежим в тишине, слушая ливень. На мгновение сверкает молния, и я зажмуриваюсь. Так хочется отмотать время назад и дать отпор отцу, попытаться доказать, что он неправ, и тогда, возможно, мы смогли бы когда-нибудь стать семьей. Если бы я осталась, а не на зло схватила купюры со стола и ушла, все было бы по-другому.

— Мне всегда казалось, ты все сделала правильно, — врывается голос Ника в мои мысли. — Я бы сделал также, но..

— Но твой отец совсем другой, Ник. Закроем тему.

Перед глазами осуждающее лицо отца. Мол, не жалуйся, милая.

И мы молча лежим на моей кровати.

— А помнишь, что мы сделали на твоё шестнадцатилетние?

— Боже, конечно!

Отец на мои 16ть устроил настоящий бал. Со всего города стекались важные и влиятельные люди со своими отпрысками. Мама вырядила меня в пышное платье и устроила на моей голове что-то из ряда вон выходящее. Корсет жутко мешал лишний раз вздохнуть. Миллион шпилек в прическе кололи на затылке. Туфли натирали. Это был мой личный ад, а во главе всего этого стоял указ отца вести себя прилично.

Ник приехал с родителями раньше всех, красивый, в классическом смокинге с бабочкой, вручил мне огромный букет багровых роз и весь вечер вёл себя как истинный джентльмен.

А потом мы смогли улизнуть, когда мой праздник закончился, а отцовские переговоры начались. Все шумно обсуждали какие-то поставки, тендеры, рост акций. Жены важных дядечек собрались в небольшие компании и обсуждали образование и новые веяния моды.

Дети давно разбрелись по особняку, кто-то даже умудрился уснуть, наевшись торта. А мы стащили со стола бутылку вина и укрылись в моей комнате. Ник прихватил сырную тарелку и красивые мамины бокалы.

Мы разлили вино, и как взрослые пили его маленькими глотками, пародируя взрослых.

— О, Мисс Белл, это вино — произведение искусства. Вы чувствуете нотки фенхеля в аромате?

— Мистер Доусон, наши мнения расходятся. В аромате я чувствую гвоздику и перечную мяту.

Мы несли полную околесицу, много смеялись и наслаждались остатком вечера. Вино и в правду было вкусное, мама разбиралась в таких вещах. На наших приемах всегда все было идеально. Бутылка была прикончена, а мы были такими пьяными, что еле стояли на ногах. Но Ник все равно пригласил меня на танец, и я, шурша юбками, встала, покачиваясь, станцевать с ним под музыку в наших головах.

Не помню, то ли он наступил на мою ногу, то ли я запнулась о свою, но я стремительно начала падать, а Ник ловко поймал меня, почти заваливаясь сам. В этом забавном моменте нам обоим в голову пришло одно и то же.

Мы целовались, кажется, вечность. Впервые за несколько лет дружбы, границы размылись. Целовались сначала осторожно, словно прощупывая почву, но с каждой минутой темп нарастал. По технике друга было заметно, что это у него происходило не впервые; я же, напротив, испытала момент первого поцелуя.

А потом, мы как-то свалились на кровать, кое-как Ник расправился с корсетом и ворохом юбок, я чуть не задушила его, снимая бабочку. Из-за алкоголя неловкость куда-то испарилась, даже когда он трогал мою грудь, а я водила пальцами по ещё худощавом плечам и спине. Зашуршала упаковка презерватива, прозвучал вопрос, уверенна ли я..

И я была так уверена в лучшем друге, поэтому просто затянула его в очередной невинный поцелуй. Я помню боль и его неуклюжесть вперемешку с аккуратностью. Ник был осторожен и нежен, а потом признался, что это был его первый секс.

Мы так и заснули на моей кровати в обнимку, когда наши родители нашли нас. Хвала богам, мы накрылись одеялом и умудрились уничтожить улики до произошедшего. Поэтому, отец не очень сильно злился. Да и не особо заморачивался по поводу моей «чистоты».

— Ты был первым во всем. Моим первым настоящим другом, первым мужчиной. Я горжусь тобой, Ник, — я шутливо тыкаю его в плечо. Неловкости от воспоминаний нет, потому что это было забавно.

— Я был влюблён в тебя все годы, Алиса. А ты в силу..не знаю, в силу чего, никогда этого не замечала, — Николас притихает. — В тот день, когда ты поцеловала меня, я думал что умру от счастья. Черт, мы занялись сексом. — он сжимает ладонями покрывало. — Я ночами фантазировал, каково это — трахаться с тобой. Если бы ты знала, как я был счастлив.

— Я..Ник..— поднимаюсь на локтях, чтобы посмотреть ему в лицо, — ты должен был сказать мне.

Он смеётся; искренне, заливисто смеётся. Этот парень просто упивается моей наивностью. Я явно слишком глубоко погрузилась в воспоминания, и на минуту превратилась в младшую версию себя, которая была совершенно неведующей ничего. А через пару лет мне пришлось искать работу и жить в убитой квартире в совершенно отвратительном районе.

— Странно, что мы после того раза даже не обсуждали это. Просто продолжили жить, как раньше. И от того, что ты делала вид, словно ничего не произошло, я подумал, что так все и должно быть, — Ник вымученно вздыхает, словно его маленькая исповедь подарила ему облегчение.

— Я была глупой..но если бы ты сказал мне это в глаза, мы бы могли решить эти вместе. Мне по сей день тяжело распознавать в людях что-то, а тогда и вовсе..— речь у меня выходит так себе.

Не то, чтобы я никогда не думала, что он мог в меня влюбиться; долгими одинокими ночами у меня было время, чтобы поразмышлять над такими вещами. И как же было странно вспоминать нашу ночь, после которой я как дура сделала вид, что ничего не произошло.

— Ты по сей день глупая, Алиса, — мой друг достаёт самокрутку из кармана, — и я тоже идиот.

Кончик косяка быстро тлеет от пламени зажигалки, мы затягиваемся по очереди. Комната быстро наполняется матовым дымом, обдумывать его слова становится как-то легче.

— Люблю тебя, котёнок, — глупо хихикая, говорит Ник. А я вспоминаю, как люблю трахаться под травой.

Все остальное происходит как в замедленной съемке: я целую его первая. Он ловко переворачивается, нависая надо мной, запускает ладони под подол платья. От травки прикосновения кожи к коже ощущаются куда более остро, чем обычно. От переизбытка чувств натягиваюсь как струна и не сдерживаю тихий стон.

— Прямо дежавю какое-то, — шепчет Ник. А мой мозг судорожно пытается напомнить мне, когда у меня в последний раз был секс.

— В 16ть ты был куда менее умелым, — зачем-то говорю я. Снова шуршит упаковка презерватива, которую Ник, видимо, выуживает из кармана брюк. И именно в этот момент набатом звучит уверенный стук в дверь.