Часть 15 (1/2)

Арсений молча брёл в сторону своего домика, заложив руки за спину, как заключённый, и опустив голову. Его смена начиналась через час, но мысль о ней не приносила никаких эмоций. Мужчина боялся, что на пляже встретит Антона с матерью, и при этом также сильно хотел этого. Он отдал бы всё, чтобы парень выбрал его и остался бы с ним. Он научился бы любить, честно.

Подойдя к домику, мужчина увидел свой стаканчик из-под кофе, что так и валялся на земле. В глазах снова появился туман от слёз, а в горле стал ком. Арсению было чертовски больно, хотя ничего и не происходило. Однако, он не пошёл к себе, прекрасно понимая, что просто разрыдается там, а отправился к Серёже.

Нашёл он его быстро, вернее, услышал ещё за несколько метров, как он отчитывал какого-то парня, за то, что тот «в шутку, играючи» топил младшую сестру. Когда Арсений подошёл к ним совсем близко, парень повернул на него голову, сверкнув своими тускло-карими глазами, и поспешил удалиться. Серёжа лишь тяжело вздохнул и, повернувшись к Арсению, спросил.

— Твоя смена уже началась?

— Ещё где-то полчаса, наверно, — неопределённо пожал плечами мужчина, глядя на своего друга. — Может, поговорим?

— Тут, если хочешь, я не хочу, чтобы этот придурок снова принялся за старое, — довольно равнодушно ответил Серёжа, кивнув головой в сторону того паренька, что прожигал их взглядом.

— И что ты к нему привязался так, тут за день тысячи подобных «игрунов», — себе под нос пробормотал Арсений, исподлобья глядя на парня. Ничего особенного. А что особенного было в Антоне? Наверное, в первую очередь то, что он был просто другим. Он любил разговоры, хоть очень этого боялся.

— А ты почему так привязался к Антону? — неожиданно спросил Серёжа, заглядывая куда-то в глубину глаз друга.

— Спорить бесполезно, привязался. Во всех смыслах этого слова.

— Он с мамой поссорился… — как-то грустно протянул спасатель, будто бы это он сам повздорил с кем-то.

— Арс, послушай меня, пожалуйста, не воспринимай близко к сердцу, но в голове покрути. Кто вы и где вы? Он подросток, с некоторыми проблемами в общении и жизни, а ты антидепрессант для него. Подумай, что будет с ним, когда он уедет? Я всё понимаю, Арс, но помнишь наш давний разговор о том, что нельзя встречаться с туристами, что мы разобьёмся сами и разобьём их?

— Но разве не лучше будет ему иметь хотя бы короткий срок любви, немного тёплых воспоминаний? — с отчаянием в голосе спросил Арсений. Он понимал. Всё понимал, с первой их встречи, твердил себе, что так нельзя. Но сейчас было поздно думать об этом.

— У вас два пути: либо он остаётся с тобой, либо возвращается домой. Первый путь перекрыт, выбора уже нет. Не спорю, пусть это будет и останется утешением для вас обоих. Ни во что бо́льшее это не выльется, — Серёжа смотрел на друга, который, в свою очередь, глядел на морскую гладь. Говорить больше не хотелось. У друга были сто и один повод, чтобы отчитать Арсения, но он понимал, что ни к чему хорошему это не приведёт. Потому он просто похлопал его по спине и потопал в сторону домика, мысленно передав ему смену. Арсению нужно было всё обдумать. Нужно было время, которого не было ни у кого.

* * * </p>

</p> Антон медленно брёл в сторону дома, пытаясь всё разложить по полочкам и понять, хочет он возвращаться или нет. Вернуться хотелось, безусловно, но вот только не к матери, а к Арсению. Парню казалось, что он готов был спать на лежаках на пляже и пить дешёвый кофе в маленьком домике, лишь бы остаться здесь. Здесь и сейчас.

Но, увы, люди совсем не всегда вольны делать то, что им пожелается. И конкретно сейчас существование Антона зависело прямиком от матери, потому об Арсении и думать не стоило. Больше всего подростка волновало то, что мать даже не позвонила ему ни разу, хотя Антон подозревал, что она волновалась и, видимо, рассчитывала на совесть своего сына.

Дрожащие пальцы набирают заветный код на калитке, в кармане лежит телефон, что разрядился пару минут назад. Антон не увидел тогда сообщения «Удачи, солнце, я с тобой» от заветного контакта, подписанного просто «Арс». Парень уже стоял под дверью, думая, стоит ли постучать или же сразу попытаться нажать на ручку. В моменты особого волнения такие выборы бывают вселенского масштаба. Антон нажал на ручку.

Разговор проходил по обычной схеме, когда мать снова изливала эмоции, а Антон стоял с каменным лицом. Раньше из глаз текли слёзы, мать прижимала его к себе и отчитывала уже мягче, а после находила компромисс. Но сейчас парень не плакал, как бы сильно этого не хотелось и как бы он не понимал, что это стопудово поможет.

Закончилось всё тем, что парень, пожелав матери спокойной ночи, услышал в ответ «Мы справимся с этим вместе» и почувствовал губы матери на своей щеке. Он тоже поцеловал её, выдавив улыбку, хотя той и не было видно в темноте, и прикрыл глаза. Разряженный телефон валялся на тумбочке. Глаза слипались. А в голове крутилась мысль о том, что он о чём-то забыл, что-то не решил, что-то не успел.

За окном шёл дождь, заливая открытый балкон и все планы на завтрашний день. Антон не знал, чего ждать, проснувшись.

А судьба знала. Парень проснулся от того, что всё тело горело, было сложно дышать. Он слёг с температурой на несколько дней. Антон догадывался, что так на его организме сказался стресс, алкоголь и шатания по ночному морскому берегу босиком, но твёрдо молчал обо всём этом.

Их отношения с матерью изменились только в том ключе, что, уходя в столовую за едой или в ванную она настороженно говорила «Только глупостей не наделай», смеялась и уходила. А Антону было больно. Действительно больно слышать это, настолько, что он бил подушку, несмотря на упадок сил, и тихо плакал, хотя и позволял себе делать это не дольше минуты.

Через полтора дня Майя потащила сына в поездку в горы с Катей и Васькой. Точнее, сам Антон виноват. Он наврал матери, что прекрасно чувствует себя, понимания, что им остался от силы один день сего прекрасного путешествия, и он не в силах его нарушить.

«…Парень, справившись наконец с упрямой чёлкой, которую он никак не мог заправить под кепку, устремил прищуренные глаза в окно. Джип бороздил просторы окрестностей Чёрного моря со скоростью восемьдесят километров в час, но Антону хватало и этого времени, чтобы насладиться красотами этого места. В окне мелькали девственно-зелёные деревья, радовавшие глаз одним своим видом; мелководные речки, медленно пересыхающие и умирающие; второсортные полузаброшенные деревеньки, по которым лишь изредка сновали бабки в платочках да с бидончиками али деды с косами. Эта умиротворённая атмосфера радовала истерзанную городской суетой душу паренька. Вот виднелись высокие каменные горы, обтянутые сетками, чтобы, в случае каких-либо бедствий, камни не сыпались на дорогу. А далее все горы были усыпаны высокими деревьями, отсюда больше походящие на палитру зелёных оттенков. На лице Антона играла невольная улыбка, а губы на автомате повторяли слова играющей на фоне песни Земфиры. Эти леса были раем для такого человека, как он. Хотелось убежать туда и никогда не возвращаться, хотелось потеряться, пропасть с радаров…

Его размышления прервала остановка, которая для подростка не представляла ничего важного. Дегустация сыра, вина и мёда. Однако, зная мамину страсть к фотоссесиям – они с Арсением явно поладят! –, Шаст мог с точностью до процента утверждать, что ничего из вышеперечисленного ему не видать. И то правда. Пока Катя с Васькой отправились слушать лекции о продуктах да пробовать их, Антон, с опущенной головой, следовал за матерью в очередной «прекрасное» место.

– Теперь ты, – улыбнулась Майя, когда у парня уже буквально спина затекла от сложного труда фотографа на телефон.

– Мам, я не хочу, – поморщился подросток и уже навострил свои ноги в сторону ступеней.

– Антон, – мама смотрела на него строгим взглядом, в котором кроме раздражения читалось ещё что-то, что парень видел лишь тогда, когда Майя узнала о его порезах.

Шаст закатил глаза, на которые накатили слёзы ненависти и несправедливости. Он сжал руки в кулаки, чтобы коротко стриженные ногти впились в ладонь и часто-часто задышал, после чего встал на место фотографии ровно, как солдатик.

– Ну я даже не знаю, куда руки деть! – с плохо скрываемым раздражением воскликнул он, тут же прикусывая губу, чтобы из его рта больше не вырвалось подобных фраз.

И парню приходилось позировать, прятать куда-то свои длинные руки, натягивать улыбку и смотреть в объектив. У его матери же это получалось так легко, будто бы она была моделью или, по крайней мере, видела своё отражение. Под конец этого мероприятия Шаст был более чем не против опрокинуть рюмочку-другую вина с дегустации, но знать об этом кому-то, кроме его внутреннего «я», было вовсе необязательно.

А дальше всё по новой: красивые виды, запахи свободы, извилистая дорога и скорость под восемьдесят. Антон был готов ехать куда-либо только из-за всего этого разнообразия прекрасного. Не было ни одной машины ни на встречной, ни на их стороне дороги, именно по этому парень понял, что они уже добрались до гор. Или, по крайней мере, до пригорного посёлка. Шаст всё чаще прикрывал глаза, не в силах выдержать сильного потока воздуха, бьющего его по лицу…»