la fin du voyage (2/2)

— Да не вопи ты, — шикнул на неё Жданов. — И послушай, что я тебе говорю. Ничего не будет с Сашкой, не причинит Красинский такую боль своей дочери. Да и не успеет. Его арестуют и экстрадируют в Россию.

— Каким образом? По мановению волшебной палочки? Чудо, приуроченное к праздникам?!

— Дело Воропаевых возобновлено в связи с новыми обстоятельствами. Возобновлено со всем рвением и удовольствием, потому что посадка Красинского выгодна многим представителям верхушки. Понимаешь, о чём я?.. Отец вышел на них с помощью старых связей Воропаевых в чиновничьих кругах.

— Они хотят прибрать к рукам его состояние, — догадалась Катя.

— Именно. Чтобы усмирить одного дьявола, пришлось договориться с другим. Имя называть не буду. Это тот самый случай, когда чем меньше знаешь, тем крепче спишь.

— Я теперь вообще спать не буду, пока не пойму, что Красинский обезврежен. А что будет с компанией? С магазином в Кенсингтоне?..

— Права на магазин и юридическое лицо в ЕС полностью отойдут нам. Как мы будем всё это обслуживать — вопрос десятый, решим его позже. Важно, что справедливость будет восстановлена.

— Справедливость ли… Это ведь снова не правосудие, Андрей… Где гарантия, что Красинский будет сидеть?

— Гарантия в том, что его освобождение в равной степени невыгодно нам и тем, с кем мы договорились.

— Нужно было мне обратиться к Доминик раньше… — пробормотала Катя и допила остатки вина. — Дюбуа использовали бы более изящные методы…

— Изящные методы с такими, как он, не работают, — жёстко сказал Андрей. — Его обвинят в организации покушения на убийство и убийства, не говоря уже о бесконечном списке экономических преступлений. Это правосудие, пусть и достигнутое с помощью закулисных договорённостей.

— А что насчёт его нежной дружбы с антимонопольной службой? Ты перед ними чист?

— Дружба и три миллиарда… Как думаешь, что оказалось важнее?

— То есть имя ты мне всё-таки назвал.

— Одно. Их, конечно, несколько.

— Слишком шоколадно для нас всё получается…

— Катя, мы им не нужны. Вся наша капитализация ногтя на мизинце не стоит в сравнении с такой суммой.

— Понятно.

— Ты расстроена?

Она откинулась на мягкую спинку бархатного диванчика. Голова гудела и кружилась так, словно она выпила бутылку, а не бокал.

— Я очень боюсь за Сашу.

— Ты должна кое-что знать… Отправляя людей Авдеева в Мордовию, он знал, что их визит может спровоцировать Красинского. Они особо и не скрывались, даже наоборот. Тебя это не смущает?

— А должно? — холодно процедила Катя. — Если Саша действовал так, значит, иначе не мог. Или мне оплакивать жизнь человека, которого наняли за деньги, чтобы он уничтожил Воропаевых?

— Что ж… — Андрей посмотрел на неё с лёгкой грустью. — Хорошо, если так. Просто мне кажется, раньше твой моральный компас на это среагировал бы…

— Раньше с нами не поступали вот так. Когда Красинского арестуют? Я боюсь, Андрей. Боюсь, что он сбежит куда-нибудь, откуда не экстрадируют.

— Завтра. Запрос в Британию уже отправлен, границы для него закрыты.

— Только вот Британия — это остров, с которого богачу очень легко уплыть. И что будет с его банком? Там ведь наверняка хранятся астрономические суммы, которые ему не принадлежат.

— Об этом тоже позаботятся. На место хранителя таких денег всегда найдётся желающий. И никуда Красинский не уплывёт, Катя. Он уже приплыл.

…Саша проводил этот вечер в своём кабинете. Ехать в пустую квартиру не хотелось, да и просто лишний раз шевелиться — тоже. Слишком он устал морально. Теперь он знал правду, но легче от этого не стало. Стало только омерзительнее и тяжелее. Потому что всего этого можно было избежать. Как они и предполагали, старшее поколение крупно облажалось, а отвечали за это люди, никакого отношения к сложным отношениям троих друзей не имевшие. Его любимая мама поплатилась жизнью за ошибки двух мужчин. Да, о том, что случилось с первой женой Красинского, они не знали — он эту информацию просто закрыл, заработав первое богатство и влияние. Но если бы тогда, в девяносто втором, они отказали бы ему не так жёстко и ультимативно, если бы его отец выключил проклятый воропаевский характер, всё могло бы быть по-другому. Отец погиб, а его детям жить с бессмысленным, далёким от логики чувством вины за то, что они не могли предотвратить.

— Вы ещё здесь.

Высокий голос Ланы раздражал сегодня сильнее, чем когда-либо. Саша развернулся в своём кресле к стене, ясно давая понять, что не хочет её видеть и слышать.

— Я зашла ненадолго. Повернитесь, пожалуйста.

Он не шелохнулся.

— Не хотите, значит. Возможно, это к лучшему. Обращаться к вашей спине мне будет проще… — Лана с тяжёлым вздохом села на краешек кресла, стоявшего возле двери. — Я всё знаю, Александр Юрьевич. Я знаю, что вы не расставались с Пушкарёвой. Знаю, что моего отца готовятся арестовать… Думаю, пришло время нам обоим перестать притворяться.

Воропаев медленно развернул кресло и смерил её безразличным ленивым взглядом.

— Ты ждёшь от меня ответной реплики?

— Я ничего от вас не жду, — нервно проговорила Красинская. — Я даже рада, что всё это подходит к концу… У меня больше нет рычага, с помощью которого я могла бы контролировать хоть что-нибудь… Да это и бессмысленно. Но я должна была попытаться. Пусть это было нечестно, отвратительно… Я не смогла бы жить спокойно, если бы не попыталась. Никакой другой возможности быть рядом с вами у меня не было бы…

— Какая ложь, — едко, совсем низким голосом произнёс Саша. — Ты могла бы просто устроиться на стажировку. Просто работать здесь, не ставя условий. Не выдворяя из страны женщину, которую я люблю. Но такие, как ты, не знают, что такое честная конкуренция. Ты ничего не можешь добиться без форы, не лишив соперников кислорода, не переломав им все конечности. Ты не родилась с золотой ложкой во рту, но ты с ней выросла. Выросла в самую настоящую дрянь. Жалкую и эгоистичную. И что бы ты сейчас ни плела, я никогда не вспомню тебя добрым словом. Никогда. Я очень рад, что твоего отца посадят. И если у тебя есть хотя бы зачатки серого вещества, ты тоже должна этому радоваться. Потому что он либо болен, либо совершенно аморален. Тебя ещё можно спасти. Его — нет.

— Вы думаете, что этой жестокостью сейчас меня спасаете? Не боитесь, что повторяете ошибку своего отца?

— Скажи мне, Лана… Ты знала, что твой отец организовал убийство моих родителей?

Он пристально всматривался в неё, пригвождал взглядом.

— Нет. Не знала. Несколько часов назад мне позвонил семейный адвокат и объяснил, что происходит. Рассказал всю историю с самого начала. Именно поэтому я пришла к вам. Осознавая, сколько горя моя семья принесла вашей…

— Извинения я не приму, хотя бы потому что они бессмысленны. Можешь идти. И больше сюда не возвращайся. Твой пропуск с завтрашнего дня будет аннулирован.

— Я ведь действительно вас люблю, Саша… — со слезами прошептала Лана. — Увидела вас в детстве и не смогла забыть. Вы не знаете, что это такое — расти в одном доме с ним. Он любит меня только за то, что я похожа на маму. Я выросла в одиночестве, даже подружек у меня никогда не было. Всю жизнь только домашнее обучение и бесконечные анализы и осмотры у десятков врачей, потому что он за меня боялся. Я так хотела вырваться, жить своей жизнью, в России, работать с вами… Я должна была выбрать честный путь, но знала, что вы на меня даже не посмотрите, пока она здесь… Я не могла не попытаться. Не могла… Я так перед вами виновата… И я знаю, что мне нет прощения.

Она поднялась с кресла, чтобы уйти, и почти закрыла за собой дверь, когда Саша бросил ей вслед:

— Постой.

Она обернулась.

— Я надеюсь, что эта история научит тебя хоть чему-нибудь. Тебе всего лишь восемнадцать, и ты ещё можешь выбрать правильную дорогу. Твой счёт в банке никто не тронет, так что деньгами ты будешь обеспечена, несмотря на арест отца. Вопреки всем своим убеждениям, я тебя прощаю. Чтобы ты могла начать с чистого листа.

Она улыбнулась так искренне и с таким облегчением, что впервые показалась ему миловидной. Подбежала к нему и, повиснув над столом, крепко обняла и чмокнула в щёку.

— Спасибо, спасибо вам! Я желаю вам большого счастья.

— Твоими стараниями я буду ценить его гораздо больше, чем раньше, — усмехнулся Воропаев, отстранившись. — Зорькин и Светлана напишут тебе хорошую характеристику. Мы будем за тобой присматривать, Лана. И если вдруг поймём, что ты свернула не туда, обязательно вмешаемся. Это понятно?

— Понятно, — пролепетала Красинская, утирая слёзы.

Оставшись один, Саша достал из ящика стола фото Кати в рамке и вернул его на прежнее место. Прислушался к себе и понял, что всё сделал правильно. Ошибку отца он не повторил.