когда мы вместе, никто не круче (2/2)

— Катя… Дай мне время. Я знаю, это нелепо, смешно и эгоистично, но мне нужно время. Я хочу обдумать… — Саша запнулся, не находя нужные слова. — Многое. Всё. Я кое-что вспомнил, пока был в Лондоне, и пытаюсь с этим примириться.

— Поделиться этим со мной ты, конечно, не хочешь.

— Не сейчас. Прости.

— Я дам тебе столько времени, сколько нужно. Но это невыносимо… Не то, что у нас ничего нет, а твоё напускное безразличие. Я слишком привыкла к тому, что мы можем говорить о чём угодно. А ты сегодня просто айсберг в океане… — с печальным смешком сказала Катя.

— Прости, — выдохнул Саша и взъерошил волосы. — Мне сложно бороться с этой частью себя. Я вообще вдруг понял, что мне сложно с самим собой. Я оглядываюсь назад и вижу, как часто поступал неправильно, мягко говоря… Я не хочу повторить эти ошибки с тобой, понимаешь?

— То есть дело всё-таки в тебе, а не в том, что ты сомневаешься во мне.

— Нет, Катя. Я не отказываюсь от рационализма. Я понимаю, что завтра ты можешь проснуться и понять, что ничего ко мне не испытываешь, что тебе просто почудилось. Поэтому эта пауза полезна нам обоим. Любить, когда всё идеально, легко. Любить меня вот такого ты не обязана. Вот и всё.

— Такого тебя я люблю ещё больше… — прошептала Катя, прижимаясь к нему всем телом. — Я ужасно, ужасно тебя люблю.

Она зацеловывала его шею, мягко и чувственно, неторопливо приближаясь к подбородку и губам, и умирала от зашкаливающих эмоций. Сердце билось бешено, так, что он должен был слышать, не мог не слышать. Но он взял её за запястья и аккуратно отстранился.

— Мы с Андреем выезжаем через десять минут, да и Маша может войти в любой момент.

— Вы человек железной воли, Александр Юрич, — вздохнула Катя и откинулась на спинку дивана.

Он усмехнулся, наклонился к ней и поцеловал, коротко и целомудренно.

— Хорошего вечера.

Стоило ему уйти, как в кабинет вошла Маша и сообщила:

— Катюш, пока ты была с Воропаевым, тебе звонил Пётр Тригорин.

— Маша, для него я навсегда в Гонолулу.

…На веранде кафе с видом на Рижский залив было ветрено и прохладно. Кристина и Саша сидели каждый со своей книжкой и неторопливо пили кофе с виски. Они исполнили родственный долг — поздравили с днём рождения мамину сестру, и сегодня принадлежали самим себе. Неласковая погода не вдохновляла на прогулки, а вот на горячий кофе с добавлением горячительного — очень даже. Кристина вздохнула, отложила переписку Лорис-Меликова с Победоносцевым и внимательно посмотрела на брата. Спустя несколько минут он почувствовал её взгляд и вынырнул из воспоминаний вдовы Мандельштама.

— Дыру на мне не протри, сестрёнка. Что, скучно? Сама захотела махнуться книжками.

— Дядька, тебя что-то жрёт в последнее время, — заявила Кристина. — Ты сидишь, читаешь, но, по-моему, не понимаешь ни слова. И нет, мне не скучно. Я этот период нашей истории люблю.

— Ну вот и наслаждайся чтением.

— Да не могу я наслаждаться, Сашенька, когда рядом твоя прекрасная кислая физиономия.

— Кристин… — скривился Саша. — Это мои проблемы, мне в них и вариться. Спасибо за заботу.

— Ты тогда не мелочись и заточи себя в острог, чтобы точно никто не потревожил. От Кати своей тоже отгородился?

— Она же тебе не нравилась.

— В отличие от тебя, я эволюционирую. И давно отношусь к ней вполне положительно.

— Приятно слышать. Боюсь, Кира гнев на милость так быстро не сменит. Они научились ладить на работе, но делить меня с Катей Кире будет тяжело…

— Не меняй тему, Сашенька, — потребовала Кристина одновременно нежно и угрожающе. — Сбрось груз с души.

Он поёжился от очередного порыва холодного ветра и скользнул взглядом по облакам, которые неслись по своим делам как сумасшедшие. Вспомнилась старая песня: «Облака, счастливые вы наверняка…» У него было всё, чтобы стать по-настоящему счастливым. Но пока не получалось.

Вера рассказала ему о своём смертельном диагнозе и призналась в любви, а он убежал в ванную блевать. Примириться с этим фактом собственной биографии было тяжело, почти невозможно. Что она почувствовала, когда он вернулся в постель, отрубился и наверняка захрапел как хряк? Что он вообще ей дал, кроме самого себя, такого бесценного и великолепного? Сколько раз он говорил ей, что они куда-нибудь съездят… Хотя бы даже сюда, в Ригу. Так и не съездили. Он обещал, зная, что врёт. Только брал и брал, пользовался и пользовался… А она… Чёрт, неужели настоящая любовь — это вот такое самоотречение до идиотизма, до полного забвения себя и отказа от самоуважения? Неужели Катя испытывает то же самое? Неужели позволила бы ему быть таким вот кретином, не сказав ни слова?

Он её всё-таки полюбил — теперь он это понимал. Искал в памяти ту самую точку, в которой это случилось, и нашёл: вечер в конце марта, когда он попросил Катю приехать в офис, чтобы рассказать ей о сломанном вышивальном станке. Она тогда проявила такой оптимизм, что ему мгновенно стало легче. Он ощутил себя… защищённым. Такого не было ни разу со смерти родителей. Она гладила его по голове, занималась расчётами и ела конфеты с вишнёвым ликёром, которые с тех пор ассоциируются у него исключительно с ней. Магия этих нескольких часов — неожиданное спокойствие после эмоционального шторма, постукивание клавиш, аромат «Мараскино» и её пальцы в его волосах — осталась с ним как оттиск на ткани сознания. Он понял, что не один. И что, возможно, больше никогда не будет один.

Сейчас у него есть билет в счастливое будущее. И оставалось лишь надеяться, что срок действия этого билета не истечёт, пока он выкорчёвывает из себя призраки прошлого и пытается с ним примириться.

— Саша-Саша… — Кристина подошла к нему, обняла и чмокнула в макушку. — Я тебя не узнаю, дядька. Не пойму даже, плохо тебе или хорошо.

— И то, и другое, Кристи… Я, честно говоря, не верил, что так бывает.

— Вот оно что… — лицо старшей сестры озарилось мудрой улыбкой. — Это называется «любовь», братик.

…В следующую пятницу сотрудники «Зималетто» собирались на музыкальную премию. Событие коллектив единодушно воспринял как очень важное — за наряды ведущих церемонии благодаря стараниям Малиновского отвечал Милко, и их бренд должны были не раз упомянуть в прямом эфире. Места в вип-партере по праву достались ему, Андрею, Кате, Роману и, конечно, Саше. Кира идти отказалась — неважно себя чувствовала, и по компании сразу поползли абсурдные слухи о её беременности от Минаева. Их с Никитой пригласительные Катя с разрешения Саши отдала Маше и Феде, переживавшим непростой период: они начали жить вместе. Остальным подругам пришлось довольствоваться местами подальше.

Сашу и Катю в «Олимпийский» повёз Кирилл. Начальство и женсовет вместились в арендованный лимузин — небольшой подарок подчинённым от Андрея. Выплачивать премии они пока не могли, а порадовать старожилов компании хотелось. Им, конечно, было гораздо веселее, чем двум пассажирам на заднем сиденье Сашиного внедорожника — всю неделю они много работали и разговаривали только о делах, а оставшись наедине впервые за долгое время, напряжённо молчали.

Саша то и дело натыкался взглядом на обнажённую Катину спину и изнывал от желания прикоснуться. Приходилось напоминать себе, что в машине они не одни. Но с Кириллом их разделяла плотная перегородка, не пропускавшая звуки, а окна были затемнены, и Сашины мысли сами собой текли в определённом направлении.

— Ты какой-то странный, — нахмурилась Катя.

Ей невероятно шло короткое воздушное платье из грядущей летней коллекции. Он только сейчас заметил, что за последнее время она загорела — достаточно сильно, но не до состояния копчёной курицы, и сливочный цвет платья красиво это подчёркивал.

— Ты что, ходишь в солярий?

Она смутилась.

— Да. Не нравится?

— Ну почему, как раз наоборот. Тебе идёт. Но темнее уже не нужно.

— Хорошо, — улыбнулась она. — Я девочка послушная.

— А худеешь специально?

— Нет, — в подтверждение своих слов она даже помотала головой. — Не специально. Просто аппетита нет.

— А как же Петя и его приглашения в рестораны? — с самым хитрым видом осведомился Саша.

— Так, минутку… Ты что, подослал его, чтобы меня проверить?

— Хотелось бы думать, что я настолько коварен, но нет.

— Тогда откуда знаешь?

— От Маши, конечно. Неужели ты думаешь, что она не поведала женсовету о настойчивых звонках самого Тригорина? Чёрт, так ведь дойдёт до того, что я разлюблю Чехова.

— Вы ревнуете, Александр Юрич?

— Разумеется.

— Это приятно, — мурлыкнула Катя и прильнула к нему, устроив голову на его плече.

— Знаешь, я подозреваю, что ты недополучаешь калории из-за меня, так что приглашаю на поздний ужин. К себе.

— А в программе только кухня или посещение спальни тоже предусмотрено? — Катя отстранилась и посмотрела ему прямо в глаза, вопросительно и серьёзно, несмотря на кокетливый тон.

Холодок пробежал по его позвоночнику. Александр Воропаев и страх раньше не встречались — до того, как всё это началось. Теперь он привыкал жить вместе с ним. Бояться всё испортить, бояться её потерять… Он укрощал его постепенно, день за днём, и в эту секунду страх пасовал перед диким желанием быть с ней.

«Любовь бьёт прямо в сердце, стоит тебе раскрыться».

— Я опытный и талантливый гид, так что экскурсия будет подробной и продолжительной.

— Интриговать вы умеете. Вроде бы ответили, а вроде бы и нет.

— Это Гарвард, детка. Нас там здорово натаскали на семинарах по искусству переговоров.

— Я тоже в них кое-что смыслю.

Она поцеловала его с таким отчаянием, словно он был холодной родниковой водой, а она — умирающим от жажды путником. Она и сама была как родниковая вода. Тихая и чистая. Спальня, конечно, обязательно войдёт в их маршрут. Без вариантов.

…Атмосфера вип-партера совсем не такая, какой её представляла Катя. Артисты то и дело вскакивают со своих мест, подпевают любимым песням и пританцовывают. Банда «Зималетто» от них не отстаёт. Главная зачинщица, конечно, Маша — наслаждается возможностью отдохнуть от быта и прикоснуться к миру богатых и знаменитых. Они с Федей громко подпевают «Ресницам» «Братьев Грим», потом танцуют под их же «Кустурицу», и Катя присоединяется к ним, пока Саша сидит с невозмутимым видом — никто не поймёт, если чопорный руководитель вдруг пустится в пляс. Она вспоминает их ночь в питерском клубе и улыбается; он ловит её улыбку и догадывается, о чём она думает.

…Потом выступает Валерий Меладзе, и многие выбираются из рядов в проход, разбиваясь на парочки. Андрей приглашает Катю на танец. Она соглашается и машинально отдаёт свой клатч Саше; этот факт не ускользает от внимания Малиновского и вызывает у него ухмылку. Андрей с Катей изображают некое подобие танго, шутливо отыгрывая текст песни «Без суеты». Сашу это ничуть не напрягает — он прекрасно видит, что между ними нет ничего, кроме дружбы.

…Во время паузы Малиновский наклоняется к Кате и толкает странную речь:

— Знаете, как Британия узнала о романе принцессы Маргарет с полковником Питером Таунсендом? Маргарет убрала соринку с его пиджака. Журналисты зафиксировали это на камеру, и на следующий день эта новость стала сенсацией. Их выдал незначительный, но очень интимный жест.

— И? — не понимает Катя.

— Из нескольких знакомых, сидящих здесь, вы отдали клатч именно Сашеньке Воропаеву, хотя могли бы просто оставить его на сиденье. Не украдёт же его Филипп Киркоров…

— Не знаю, не знаю… Филипп Бедросович — тот ещё ценитель пайеток. А если серьёзно… Роман Дмитрич, Сашенька Воропаев — единственный из нас, кто спокойно сидит на своём месте.

— Катя, признайтесь, что вы человек Воропаева. Вы вместе. И были вместе с самого начала.

— Да, я человек Воропаева, — легко кивает Катя, и Малиновский замирает. — А ещё я человек Жданова. Человек Малиновского. Человек Киры, Милко и всех остальных. Я человек «Зималетто». И мне понятно, почему вы до сих пор ищете во мне какой-то подвох.

— Неужели? — вскидывает брови Роман.

— Да, Роман Дмитрич. Вы чувствуете вину за свою роль в истории, которую я честно забыла. Потому что вы, вообще-то, хороший человек и хороший друг Андрею. И, кажется, вы даже были моим другом. Я предлагаю вернуться к этому. И перейти на «ты».

Он обескураженно понимает, что она права, и принимает её предложение, потому что противопоставить её выводам просто нечего.

— Знаешь, — продолжает Катя, — мне кажется, ты даже Тригорина мне навязывал не столько ради знакомства с его бывшей, сколько из того же чувства вины.

— Возможно, — уклончиво бормочет Рома. — Кстати, он сегодня здесь, в числе «вручантов». Старательно на тебя пялится.

— Да пусть пялится. Я понимаю, такому важно добиться своего и поставить галочку. Но ты прав, Рома. Я действительно с Сашей. И никакой Петя мне не нужен. Постарайся не поделиться этой новостью с Шурой, ладно?..

Она посмеивается и несмело его обнимает, испытывая огромное облегчение — уж очень достала грызня с лёгким отходчивым Малиновским, которого ей даже не хватало.

— Катя, извини меня, — он всё-таки просит прощения. — Я идиот.

— Всё давно забыто, клянусь. В понедельник смело зови меня на обед.

Они все колбасятся под хит «Ты далеко» группы «Уматурман», а Саша тихо ворчит:

— Кажется, я руковожу детским садом…

…Милко отрывается, пока Гарик Сукачёв горланит про бабушку, которая курит трубку. Катя со смехом интересуется:

— А у вас есть бабушка?

— О! — закатывает глаза Момчилович. — Целых две. И не дай тебе бог отказаться от их пле́скавиц, а тем более признать, что кто-то из них готовит лучше. Я в детстве был у́жасно, у́жасно жирный!

Катя слушает его обстоятельный рассказ про детское ожирение, но отвлекается, когда на сцену выходит Тригорин, чтобы объявить имя очередного победителя. До самого Петра ей дела нет — она любуется Сашиными желваками.

— Пользуясь случаем, хочу передать привет самой прекрасной девушке в зале, — вещает Тригорин в микрофон, распечатывая конверт. — Я наблюдаю за ней весь вечер, и она знает, кто она.

— Наверное, твоя четвёртая жена, — не удерживается от комментария Лера Кудрявцева.

— Всё может быть, — туманно отвечает Тригорин.

— Сашка сейчас разлетится на стайку летучих мышей, — шепчет Андрей на ухо Кате.

Но через несколько минут зал уже рвут «Звери», и, подпевая строчке «Моя любовь к тебе навечно», Катя адресует её Саше и видит, что он ей верит — какие бы поводы не быть вместе он ни выдумывал.