Часть 9 (1/2)
С того дня, как небожитель демонстративно отказался от еды, он перестал получать ее вовсе. По всей видимости, у Черновода было своё мнение на этот счёт: отказываешься от еды — значит не будешь получать её совсем.
Поскольку Ши Сюань и так ел немного, отсутствие еды не сильно его беспокоило, и покуда он не видит этого злосчастного подноса с до отвращения надоевшей, безвкусной едой, тем лучше — нет ни малейшего соблазна.
Ни после первой гневной тирады небожителя, ни после второй, Хэ Сюань так и не явился.
Прошло три дня с того момента, как Цинсюань разбил свой последний кувшин с водой, чей осколок до сих пор лежал под бинтами на голени, словно выжидая своего часа.
Ранее, владея скудными запасами воды, небожитель научился подавлять неутолимую жажду, но чем больше он сидел без капли во рту, тем сложнее было справляться с отвратительной сухостью во рту и на языке. Горло зудело и болело как при простуде, тугие комочки слюны совершенно не облегчали положение — напротив раздражали стянутые от сухости стенки горла. Что касалось еды, то с подавлением голода дела обстояли лучше, и все же голодные позывы, болезненно скручивающие желудок, стали настигать его все чаще и чаще.
В конце концов голод и жажда лишили небесного чиновника последнего, в чем он чувствовал реальную потребность — сна.
Под утро шестого дня голодовки, не спавший всю ночь Ши Цинсюань услышал поднимающиеся по винтовой лестнице шаги. Прибывая в полубессознательном состоянии, небожитель решил, что шаги ему почудились, ибо никто не приходил к нему уже почти целую неделю. Но шаги приближались, становясь все отчетливее и отчетливее. Цинсюань лежал на боку под своим окошком, лицом к решётке. Когда шаги затихли, он услышал мягкое шуршание юбки, а затем лёгкий звон железного подноса, поставленного на каменный пол. Небожитель узнал этот звук. Приложив усилия, он медленно раскрыл глаза, те словно налитые свинцом, снова начали смыкаться, у небожителя не было сил бороться, но прежде чем его глаза вновь закрылись, он увидел худую, размытую фигуру служанки растворяющуюся в чёрных тенях под лестницей.
Ши Цинсюань лежал не замечая течение времени. То ему казалось, что шли часы, а на самом деле лишь минуты, либо напротив — закрывая глаза всего на секунду днём, он открывал их уже глубокой ночью, совершенно не понимая как это произошло. Потерянный во времени, взаперти, на пару лишь с немым одиночеством и собственной упертостью, сделавший его хрупкое человеческое тело совершенно безвольным, небожитель, коим Цинсюань все ещё считался, снова открыл глаза, видевшие в этот раз на удивление ясно. У него словно открылось второе дыхание и неизвестные силы помогли ему приподняться. Он лежал в одной позе так долго, что его тело онемело на холодном полу, и руки, с трудом удерживающие его туловище, сильно дрожали, грозя уронить своего хозяина обратно на пол.
В камере был сумрак, и небесный чиновник сделал вывод, что уже довольно поздно. Он медленно поднял голову и взглянул в окошко на потолке, там словно в подтверждение его догадке, сверкнула одинокая звезда, неизменно присутствующая в гнетущем существовании Ши Цинсюаня.
Тут небожитель вспомнил о своём видении служанки, и перевёл взгляд на решётку. Там, все в том же месте что и раньше, он увидел очертания подноса, размытые ночной тьмой. Цинсюань недоверчиво прищурился, словно не верил своим собственным глазам. Неужели ему не почудилось, и служанка действительно была здесь и более того — принесла еды. Не в силах подняться, Ши Сюань медленно подполз на коленях к решётке. Поднос взаправду стоял на своём обычном месте, в полутьме было плохо видно тарелки с едой, но небожитель не сомневался в принесённом меню. Неудержимая жажда проявила себя резким движение руки младшего Ши к подносу, но тот быстро опомнился и сразу отнял руки. Тарелки излучали холод, а значит еда стояла уже давно. С болью проглотив тугой комок жажды и голода, небожитель заставил себя отвернуться от решётки, чувствуя как пустой желудок отзывается на его протест возмущенным урчанием.
Сжавшись в углу между высокими и чёрными стенами, хрупкий Цинсюань стал совсем незаметным. Грязные, истрёпанные бинты и почти бесшумное, слабое дыхание, помогли ему раствориться в ночном безмолвии и темноте.
На следующий день рядом с первым подносом появился второй. На этот раз старую еду не убрали, а, словно специально, оставили стоять и гнить. Если, конечно же, Ши Цинсюань не соизволит ее съесть.
Небожитель практически не спал, ёжась на полу от холода, как и в предыдущие ночи. Чем больше он здесь находился, тем холоднее день ото дня ему становилось, с тех пор как он перестал принимать пищу, он так же перестал двигаться и почти все время лежал, либо в углу камеры, либо под манящим свободой окошком.
Утром восьмого дня голодания ему удалось немного задремать, но проспал он недолго, ибо был разбужен маленькими, прохладными каплями дождя, разбивающимися о его голые плечи. Повелитель Ветра обессилено открыл глаза и тут же моргнул, когда новая капля ударилась о его щеку и скатилась по ней, словно хрустальная слеза. Медленно повернувшись на спину, Цинсюань устремил опустошённый взгляд в маленькое окошко над собой. Жмурясь от дневного света, небожитель чувствовал как множество капель падали ему на лицо и стекали по иссохшим губам, но его ослабевшему сознанию казалось, что это дивный сон, а живительная влага на слипшихсяся губах — чудесный мираж. Капли слегка размочили корочки покрывающие его губы и помогли небожителю их разлепить. Цинсюань с наслаждением смаковал их, неспешно облизывая растрескавшиеся губы. Вода размочила засохшую на них кровь и язык небожителя уколол ее характерный металлический привкус. Но Цинсюань не обратил на него внимания, а напротив открыл рот и принялся жадно глотать каждую каплю, не упуская ни одной. Дождь шел не сильный, но настоящий. Холодные капли были мягкими и освежающими, и когда Повелитель Ветра наконец напился, то продолжал неподвижно лежать на полу, подставив под дождь свое лицо и перебинтованное тело. Вода смывала грязь с его кожи, серыми струйками стекая по лицу, рукам и туловищу, постепенно образуя мутную лужицу вокруг небожителя.
Прохладные капли придали сознанию Цинсюаню ясности и он наконец почувствовал связь со временем, утерянную несколько дней назад. Медленно сев, небожитель провёл рукой по своим чёрным, спутанным волосам, потом потёр влажное от воды лицо, разгоняя остатки тумана и приводя себя в чувства. Три подноса стояли в ряд у решётки, но он даже не удостоил их взглядом. Единственное что волновало его и радовало одновременно это неожиданный дождь. Нависшие над морем чёрные тучи уже стали частью мира, в котором был вынужден существовать Ши Сюань, и небожитель никогда не задумывался о том, что они могут разразиться дождем, иначе почему не сделали этого раньше? Так или иначе, но задумываться об этом теперь не было смысла, единственное что действительно имело значение, что эти тучи принесли ему глоток воды, возродивший его к жизни и принёсший ему истинное наслаждение.
***</p>
8 дней назад. Черновод.
Горлышко бутылки коснулось влажных от вина губ и Хэ Сюань почувствовал как большой глоток обжог горло. Прохладный ветер, идущий с моря развивал его обсидиановые волосы, а в глубине бездонных, словно чёрные дыры глазах, горели маленькие золотые огоньки, устремлённый в морскую даль. Черновод сидел на крыше башни, где ниже располагались его покои. После той ночи, когда он поддался зову Тунлу, князь демонов практически не бывал в них. Костяной дракон расположился рядом со своим хозяином, кольцом свернувшись вокруг него, неподвижный, словно статуя. Темнело, закаты в этом тайном месте были столь же скудны на яркость, как и само солнце. Вернее сказать — их не было вовсе, ночь сменяла день настолько быстро что порой, за этим явлением было не уследить. Хэ Сюань снова приложился к бутылке, наблюдая как сквозь серые массы облаков загораются редкие звёзды. Было очень тихо, и это сомнительное спокойствие навевало странные мысли о судьбах, которые не сбылись, о мечтах, которые не осуществились, о жизни, которая могла быть, и о той, которая есть сейчас.
Черновод не знал, что ему делать со своим пленником, а запугивать его больше ложными угрозами он не видел смысла. По правде сказать, Хэ Сюань и не особо задумывался о том, что будет делать с Ши Цинсюанем, хотя бы потому, что он вовсе не собирался брать его с собой в тайную крепость, и передумал буквально в последний момент, решив, что одной смертью Ши Уду он не насладился. Но, сидя на крыше башни в уединении и тишине там, где его никто не видит и никогда не найдёт, он вдруг понял, что та ненависть, которую он испытывал к Ши не один век, стала настолько неопределённой, что сам Хэ Сюань стал в ней сомневаться.
Черновод запутался, он уже и сам не понимал что им движет, что за чувства у него вызывает Повелитель Ветра, и это вводило его в диссонанс с самим собой. Хэ Сюаню этот диссонанс был неприятен, и он считал это поводом не видеться с небожителем. В глубине души, Черновод конечно осознавал истинную причину не встречаться с Ши лично, но упорно не желал признавать её. Чувство, которое испытывал Черновод находясь рядом с Цинсюанем, зародилось в нем ровно тогда, когда его губы впервые коснулись губ небожителя. Вспоминая это сейчас, в здравом уме, демона охватывала дрожь омерзения, когда в тот момент желание целовать небесного чиновника не казалось так очевидно отвратительным. Но ещё большее отвращение вызывало то, что Хэ Сюаню хотелось этого снова. Лишь только мысль о том, что он стал рабом своих собственных мерзких желаний вводила князя демонов в леденящий ужас. Но так все и было: именно под гнетом своих необъяснимых чувств он не приходил к Цинсюаню.
Внезапно, из глубоких дум Черновода вывел какой-то странный звук, похожий на неясное бормотание. Демон прислушался и вновь его чёткий слух уловил чей-то голос. Слова не были ясны, но это точно был голос, и Хэ Сюаню не пришлось долго вертеть головой, чтобы понять откуда он исходит. Нечёткий, но определённо разгневанный голос шёл из соседней башни, являющейся тюремной. Черновод удивлённо изогнул бровь и, сделав ещё один глоток из бутылки, поднялся на ноги. Костяной дракон резко поднял голову и увидел как его хозяин в один прыжок пересёк расстояние между башнями, бесшумно опустившись на соседнюю. Когда Хэ Сюань оказался на крыше тюремной башни, то голос тут же стал более чётким и ясным. Он вещал: