18 (1/2)

— Знаешь, только один человек может сказать тебе, кто ты.

— Я сам?

— Нет. Я. Сью Сильвестр</p>

Glee</p>

***</p>

За окном задорный клаксон просигналил незатейливый мотив. Сумирэ напоследок глянула в зеркало: ухищряться с марафетом ради свидания девушка не стала – очаровывать кавалера она не собиралась, да и едва ли сумела бы это сделать. Попытайся она жеманно покусывать вымазанные краской губы, пострелять мутными, прячущимися под тяжестью ресниц, щелками – и небеса развернуться, и весь пантеон божеств свесит оттуда свои попадавшие от удивления святые подбородки. Заигрывают те, кто желают возвестить самца о наступлении брачного периода, поэтому Огами не заигрывает. Это аксиома.

Все как всегда. Только щеки предательски рдеют румянцем. Не будь лицо таким сухим, наверняка, смотрелось бы мило, не походило бы на жар от лихорадки. Что же, волнение?

«Быть того не может».

Шисуи, стоя у распахнутой водительской двери, блистал довольной улыбкой, бегал глазами по окнам в попытке увидеть ту, ради которой и прозвучало музыкальное произведение из одной ноты. Без верхней одежды, в одной рубашке совершенно белой, с расстегнутыми воротом и разнузданном галстуке, лейтенант смотрелся по-юношески лихо, будто сейчас выудит из своего красного полированного кабриолета мастерку капитана футбольной команды и укатит в закат, по обрамленному пальмами солнечному шоссе, сжимая коленку звонкой блондинки-черлидерши.

Он тут же подался вперед, стоило Огами показаться в темной парадной, широким шагом обошел автомобиль. Чуть сбавил ход, подходя совсем близко, от чего девушке пришлось задрать голову, чтобы не таращиться ему в грудь. Черт подери, она уже успела подзабыть, насколько Учиха крупный парень.

Тотчас Шисуи сгреб напряженное тело консультанта, притянул к себе, обхватив за талию, тут же приложился губами к ее щеке. Тепло, легко и мягко. Коленки услужливо подкосились, щеки, кажется, алеют так, что видно из соседней галактики. От лейтенанта веет жаром и мужчиной.

– Ты сегодня моя дама. Думаю, я имею на это право, – преисполненный радости, отвечает Шисуи на немой вопрос, застывший на лице Огами. Вот так себя и ощущает нормальная женщина: защищенной и уступчивой. Широкая мужская спина закрывает от отчужденного мира и, вместе с этим, отвесным скалой нависает, прерывая устремленное к горизонту свободомыслие. За все приходится платить, в том числе и за чужую мужественность, которая обязана быть принятой.

Внезапная вонь мещанского уклада, укрывшая плечи негнущимся ковром, пропахшим кухней, изменами и субботними ток-шоу, заставляет судорожно съежиться. Скорее, вырвать эти поросли, пока они не затянули тебя туда, откуда живыми выбираются лишь единицы, изрядно потеряв в молодости лет.

Сумирэ медленно сводит плечи, впуская воздух между собой и непозволительно раздетым Учиха. Черта с два она пойдет на поводу у своего податливого к ласкам тела.

– Во-первых, Шисуи-сан, добрый вечер, – Сумирэ пренебрежительно кривится, легко отстраняя лейтенанта ладонью. – Во-вторых, если вам так холодно, что стараетесь согреться всеми способами, то вам стоит одеваться теплее, а не бежать обниматься. И в-третьих, с каких пор встреча мужчины и женщины вечером в выходной непременно требует уничтожения формальных признаков уважения друг к другу? Я что-то слышала об этих ритуалах, но, быть может, я могу себе оставить хотя бы суффикс?

Консультант почти слышит, как из Шисуи со свистом выходит весь воздух, как из прохудившегося надувного батута. Разняв объятия, он, упирается руками в бока и озадаченно качает головой:

– Суффикс, значит… Умеешь же ты осадить, Сумирэ-сан,– но тут же снова собирается в полное энергии тело, с вызовом вздергивая головой. – Но я намерен отлично провести сегодня время, и , если ты и дальше хочешь сохранять подобный настрой, то тебе придется сильно постараться.

– Не придется, если и дальше будете следовать канонам типичного свидания,– брякнула Огами, уныло оглядывая припаркованное рядом авто.

– И что же должно идти дальше по этим канонам? – спросил лейтенант любопытно сощурившись, от чего по спине пробегает неприятный холодок. Прищур совершенно учиховский, она слишком хорошо его запомнила: он препарировал ее каждый раз, когда консультант оказывалась перед камерой; изучал ее вчера в метро, падал сверху, с высоты роста сумрачного бога, вместе с плетями его волос. Теперь, он бесстыдно распустился здесь, прямо на лице Шисуи, заставляя в смятении пару раз быстро проморгаться. Не-Итачи, его здесь нет. Жаль.

Огами набирает побольше воздуха в легкие: она нечасто была на романтических встречах, но все они с точностью до неловких шуток, повторяли одна другую, поэтому сказать было что.

- По всем правилам, вы, должно быть, привезли мне в подношение некоторое количество гениталий растений. Обычно это нечто из рода шиповников, розы, например. Непременно, это растопит мое сердце, ведь я же девушка. Не любить цветы для нас считается системной ошибкой.

А потом, мы должны поехать в какое-то место, где можно заедать смущение посредственной стряпней и затыкать дыры в разговоре беседами о том, до чего же свежий здесь подают салат.

Шисуи увлеченно глазеет на консультанта, приводящего после критиканской тирады дыхание в порядок, после чего, в момент заливается смехом, открытым и довольным. Огами так не смеялась никогда в своей жизни, разве что в раннем детстве. Леди не смеются, они льют перезвоны летящей по роскошным залам трели, прикрывая рты фарфоровыми ладонями, окаймленными жемчугом.

– За цветами в машину, я тогда, пожалуй, не пойду, – хохочет лейтенант, глядя на недоумевающего консультанта. – Честное слово, Сумирэ-сан. Я будто Сингапур осаждаю*.

Мимолетный укол совести за собственную претенциозность тут же растворяется в сдержанном недовольстве: она никогда не разыгрывала из себя покладистую девицу, пищащую от букетов и книжных пафосных поступков. Лейтенант не похож на дурака, чтобы надеяться, что именно такой она и сделается только ради него. Менять свои принципы ради мужчины, значит не уважать ни себя, ни его. Кусок пластилина, принимающий формы, задаваемые мастером, в конце концов, оказывается на помойке, затасканный и облепленный волосами с пола.

– Вы знали, на что вы шли, – невозмутимо отвечает Огами, сдерживая неизвестно откуда появляющуюся улыбку. Маленькая трагедия этого большого человека со стойкостью выслушивающего закидоны барышни не может не веселить своей прозаичностью. – Вы же не думали, что все будет просто?

– Точно, это мне в тебе и нравится, - соглашается лейтенант, – Я действительно знал, на что шел, просто надеялся, что меня не осадят в первую же минуту. А, Сингапур мы, все-таки, взяли, – азартно подмигивает он. – Что же, позвольте мне и дальше разочаровывать вас, Сумирэ-сан.

В салоне густо и свежо пахнет цветами. Огами вскользь оглядывает заднее сидение – к своему счастью не обнаруживает там гигантского пошлого цветочного монстра, бутонов на пятьдесят. Лейтенанту стоит отдать должное: совсем небольшая композиция, элегантно перевязанная атласной лентой.

Учиха садится за руль, заводит мотор, мельком смотрит в зеркало заднего вида, на цветы. Смиренно поджимает губы, трогается с места. Вероятнее всего, он сожалеет, о потраченных силах и времени. И, скорее всего, правильно делает. Что она, куцая и холодная ханжа, может дать ему?

Хоть он носит в себе учиховские гены черных, как смола, глаз, любви к хорошо скроенным пальто и интригам, Шисуи ,в конце концов, всегда был учтив и приветлив с самого первого дня. Ему бы в кино сидеть с милой девушкой, смотреть комедию, закидывая в рот сладкий попкорн. Через пару свиданий прийти к ней на пирог, в чистую и уютную квартирку с персиковыми шторами. Мяться с ноги на ногу перед встречей с будущими свекрами, пряча за спиной подарочный сервиз. Потом выслушивать их наставления в супермаркете, мучительно выбирая между двумя совершенно одинаковыми детскими кроватками за три тысячи и за двадцать. Он действительно заслуживает понятной и простой тихой гавани, в которую можно окунаться после дикого дня полицейского.

Огами не любит комедии, попкорн ела лет шесть назад, а будущие свекры покоятся в урнах на камине в семейном особняке. Ноль попаданий из трех. Женщина-проруха. Зачем сидеть здесь, будто бы они правда на свидании? Вырисовывать любезности, чтобы однобокая симпатия не зависала в воздухе скрипучим воздушным шариком, норовящим скользнуть по лицу ярко-желтыми боками.

Синеватый свет фонарей вечерней дороги мягко оседает на приятном лице Учиха, лаково блестит на коротких, кажущихся совершенно колючими, прядях волос, уложенных к верху. Его привлекательность совсем приятная, бархатная, будто сложенная из всего самого располагающего к себе, что только может быть в мужчине. На раскрасневшихся от мороза, скругленных пальцах, обхватывающих рычаг коробки передач, властно поблескивают пара печаток, состаренных под латунь.

Схватить бы его за грудки, встряхнуть: «Окстить, болван! Только время зря тратишь. Поищи себе женщину,а не влюбленную в твоего брата тряпку».

– Вы, должно быть, замерзли,– заметила Сумирэ, засмотревшись на причудливый выгравированный узор на металле. – Я вас совсем заморозила своими речами.

– Да уж, заморозила. Заставить бы тебя за это рассуждать о салате, –не отрывается от дороги Шисуи.– Да добрый я слишком сегодня.

– Как великодушно,- парирует девушка, - Куда же мы тогда направляемся?

- Пусть пока будет секретом, - озорно сверкает глазами Шисуи. Кажется, что от этого мужчины, источающего энергию атомного реактора, можно подпитывать электроприборы. – Ты забавная, Сумирэ- сан, – добавляет он, немного помолчав.

– «Забавная»? – Сумирэ удивленно вздергивает брови. – Что же во мне «забавного»?

– Тебя будто держали взаперти в какой-нибудь книжке прошлого века, и ты только что из нее выбралась. Тебе бы веер какой-нибудь…

Внезапно зазвонивший телефон, задребезжавший на приборной панели, прервал лейтенанта. Звонит «Джирайя». Учиха, глянув на дисплей, сперва нахмурился, затем, словив озарение, протянул «Вот черт», и грузно откинувшись на спинку сидения, взял трубку.

–…Не-е-т. Как ты мог подумать, что я забыл!? – отпираясь от чьих-то обвинений, мужчина настолько искреннее сочинял на ходу, что по его гримасам можно было подумать, что он и в самом деле оскорблен до глубины души. – У меня никак не выйдет сегодня… Я не засранец, просто не … Ай, ладно, я буду через двадцать минут.

– Дела, требующие безотлагательного исполнения? – спросила Огами, когда раздосадованный Шисуи, швырнул смартфон в темный карман бардачка.

– У моего очень хорошего друга сегодня день рождения. Юбилей. Я совершенно забыл об этом. Прости, Сумирэ-сан, – продолжил он после небольшой паузы чуть тише,– мне совершенно не хочется отпускать тебя, но я очень многим обязан Джирайе. Я не могу проигнорировать его праздник.

– Если дело стоит только за поздравлением друга, то я могу поехать с вами, и подождать, если хотите, – безразлично пожала плечами девушка. Когда покидаешь опостылевшие стены дома, любой предлог не появляться там как можно дольше, будет вполне сносен.

Шисуи одарил спутницу заинтересованным взглядом. Он обдумывал что-то несколько секунд, постукивая жесткими пальцами по рулю.

– Это было бы здорово, – с запинками заговорил Учиха, на каждом слове подбирая формулировку, будто боясь оступиться, – но боюсь, что, то место, куда я поеду, тебе будет не по вкусу. Это ночной клуб. Джирайя – его владелец.

– Позвольте мне самой решить, что мне по вкусу, – сказала Сумирэ, – Как я могу узнать, каких мест мне нужно сторониться, если я в них еще не была?

Лейтенант крутанул руль в сторону,и уже совсем скоро от раскидистых окоченелых кленов Уэно не остается и следа. Совсем зимний напитанный влагой морозец сменяется стальным холодом Синдзюку, мигающим рекламой раздетых фигуристых девиц. «Не будешь учиться, поселишься в Синдзюку»,– твердят мамаши своим плещущими гормонам дочерям. «Будешь учиться, поселишься в Синдзюку», – твердят папаши своим ленивым сыновьям, уставившимся в игровые автоматы. Токио в это районе подобен своим обитателям: агрессивный и яркий, выставляет все свои прелести напоказ, дерзко и призывно подмигивает вывесками. По залитым космическим светом улицам акулами шныряют претенциозные авто, тут и там выплескивая из себя не менее претенциозную блестящую публику, вне зависимости от времени года одетую совершенно одинаково, с одним лишь им понятным хамским шиком. Кутилы не мерзнут.

- Как-то странно получается, - задумчиво говорит Шисуи. Недолго они ехали в молчании, но за это время в тепле авто и сладком запахе цветов, консультант успела немного разомлеть. Голос лейтенанта в этой густой зимней неге кажется слишком резким.– Сначала ты готова с потрохами меня съесть за цветы, а теперь - едешь в сомнительное место, только чтобы не заканчивать вечер. Не объяснишь?

Огами по-уютнее закутывается в велюр и прикрывает веки:

- Все просто: я уважаю ваши старания и время, что вы тратите на меня. В отличие от вас.

***

«Легендарный саннин» встретил посетителей узким, обитым ультрамариновым вельветом лестничным подъёмом, напоминающим мягкое тесное чрево таинственным рассеянным свечением ввинченных в ступени круглых ламп. Изнутри стены сотрясал гудящий утробный бас . Именно таким Огами и представляла себе это место: темно и пошло.

Будто дезинфекция постороннего, фойе обволакивало прибывших, подготавливало к тому таинству, что будет происходить внутри царства падших. Прежде, чем войти в зал, Шисуи обернулся, и с легким беспокойством, протягивая руку девушке, сказал:

- Я постараюсь закончить поскорее.

За свою жизнь, Сумирэ ни разу не удалось побывать в подобных заведениях, поэтому вперемешку с отвращением, ее съедало будоражащее чувство любопытства: каков тот мир, по ту сторону дубовой двери, чем он мыслит и существует, чем пахнет и говорит.

От ворвавшейся в дверной проем музыки, на секунду заложило уши. Волна разлитого в пространстве ритмичного транса захлестнула пару, отливом втягивая их в свою лиловую пучину. Огами тут же взялась за ладонь лейтенанта – с этой стихией с наскока не сладить. Света катастрофически мало, только плавающая в тлеющем воздухе синь. От навалившихся звуков и цветов Сумирэ щурится, пытливо вглядываясь идущую перед собой спину лейтенанта, продирающегося через тернии самозабвенно танцующих посетителей. Она оглядывается: никому и дела нет до них. Все эти люди, совершенно неразличимые в темноте, будто под гипнозом, сплетаются меж собой и колышутся чащей. Зазеваешься и затянет, как в трясину.

Внезапно стена людей кончается ступенями. Музыка становится заметно тише, воздух свободнее и слаще. По большим низким диванам, бодрым официанткам с бейджами и учтивыми улыбками понятно, что это - вип-ложе. Балкон, отделенный от танцопола прозрачными стенами, был полон дорогих людей. Почти все мужчины, всем лет за пятьдесят, подтянутые и самоуверенные. Общаются громко, курят, перемигиваются жемчугом стаканов и золотом наручных часов.

― А вот и мой маленький прохвост, ― прозвучал густой моложавый голос, от чего головы гостей зашевелились в сторону пришедших как заведенные игрушки. С одного из диванов поднялся мужчина в старомодном кимоно ростом не меньше Учиха. Он был коренаст и в плечах, и лице, иссеченным глубокими редкими морщинами. Ему было явно больше шестидесяти, но из-за копны абсолютно белых отливающих синевой волос и крепкого оскала зубов, зажимающих зубочистку, язык не поворачивался назвать его дедом. Такой тип переживет всех здесь присутствующих, ехидно поглаживая козлиную бородку, которая в обязательном порядке отрастает у всех древних стариков.

Мужчина с силой хлопнул Учиха по плечу, горячо обнял, – ладони темные и жилистые, не порченные показными украшениями и тату – и, наткнувшись взором на спутницу друга, просиял заинтересованной улыбкой. – Эта прелесть для меня?

― Попридержи коней, именинничек,― Шисуи легко выдернул из его зубов деревянную шпажку, отбрасывая ее за плечо. ― Это моя дама.

Старик удало подмигнул, пихнув лейтенанта в бок локтем:

―Совсем-совсем или как обычно?

Шисуи смерил друга многозначительным взглядом и, кажется, совершенно побагровел – в искусственных фиолетовых сумерках толком не разобрать ― от чего старик разразился громким хохотом, положив ладонь на живот. Сумирэ, сардонически поджала губы, покосившись в сторону. Чужое фиаско всегда веселит; фиаско вечно идеального и до ужаса положительного лейтенанта – в особенности. Похоже, именно от этого деда Шисуи заразился своей манерой смеяться с упоением.

Подмяв под большие объятия пришедших, именинник развернулся к остальным присутствующим.

― Друзья! Прошу любить и жаловать, старик Джирайя в молодости – Учиха Шисуи с, … ― пробасил тот, на что толпа одобрительно заулюлюкала. – Как твое имя, красавица?– Джирайя склонился ухом к девушке, не снимая своей тяжелой руки с ее плеча. От него терпко пахло перцем и разгоряченной алкоголем кожей. ― Она, ведь, настоящая красавица,― обратился он к Шисуи,― И как твоя рожа оттяпала себе такую богиню? Везучий сукин сын. Так, как, говоришь, тебя зовут?

― Огами Сумирэ,―отзывается консультант, стараясь не морщиться от неожиданной навязанной близости. Именно за эти убеждения в том, что каждый жаждет объятий и дружбы, Сумирэ терпеть не могла выпивших людей. Пьяница определяет степень твоей социопатичности, а именно ее отсутствия, как бы успешно ты от него не шарахался по углам. – Я была бы вам очень благодарна, если бы вы не выражались при мне. Такого уважаемого господина не красят подобные речи.

Джирайя поджал губы, недоуменно свысока оглядывая Огами. Шисуи аккуратно наблюдал, стоя под другую сторону от широкого тела старика, выжидая, чем кончится сцена. Именинник, все так же удерживая его, сделал полшага назад, словно собираясь хорошенько разглядеть диковинную вещицу:

―Какие манеры, ― деловито произнес Джирайя, осматривая Сумирэ, вытянувшуюся по струнке. ― Шисуи, на кой черт ты привел сюда высший свет? У нее же от всего нашего мракобесия будет этот, как его… ― он пощелкал пальцами в воздухе, подгоняя не идущее на ум словечко, ― «культурный шок»,о.

Учиха, было, открыл рот, но Огами его опередила:

― У нас свидание с Шисуи-саном. Он не мог не уважить вас своим присутствием, ― почему-то Джирайя вызывал патологическое желание разговаривать с собой. Или дело в его лукавых, влажно поблескивающих глазах, или особенной стати и достоинстве, присущим только тем, кто действительно принимает свой возраст, пользуясь всеми его прелестями, но старик к себе располагал совсем по-приятельски.

― Я решила составить ему компанию…, ― Сумирэ осеклась, когда Джирайя резко наклонился к ней, завис напротив лица, заинтересованно сщурившись:

― Мне все кажется, что я тебя где-то видел, красотка.

― Это дочь Ичиро-сана, ― раздалось у него за спиной, ужасающе знакомым тембром. Тело рефлекторно сжалось прежде, чем Сумирэ увидела говорящего. По ту сторону морали сперва слышишь гром, затем блестит молния.

Пронзительный чернильный взгляд обводит объемы фигуры консультанта, слетает на Шисуи, разомкнутые губы чуть обозначают ямочки на мраморе кожи, залитой голубоватым свечением софитов, возвращается к девушке, перетекая, задерживается на ее лице. Сумасшедше красив, в неизменно угольной, безукоризненно сидящей рубашке, играющей камешками запонок. Где же еще быть Темному Властелину, как не в царстве разврата.

«Привет, принцесса» сбивает содержимое ребер с мерного ритма. Зажав мышцу в оттянутой резинке рогатки, отпускает ее, заставляя сердце долбиться о стенки грудины. Сцепившись взглядом с изучающей ее тьмой, Сумирэ проглатывает восторженный выдох, крепче смыкает рот, отвечает кивком. Сжимает ладони в кулаки, понимая, что от плотоядного взора Итачи по предплечьям вниз, к животу, искрятся мурашки. Только этот мужчина заставляет чувствовать себя куском мяса, но черт подери, самым отменным и желанным куском.

Реагируй она так же хотя бы отчасти на присутствие Шисуи, жизнь была бы куда проще: наверняка прямо сейчас смазанно целовались в его опрятном авто.

Джирайя удивленно посмотрел на Итачи, пораскинув мозгами, снова уставился на Огами.

― Да,ладно?! ― воскликнул он. В одно мгновение забыв про Шисуи, старик прильнул к Сумирэ, приобняв ее за плечи,― Дочурка Ичиро, черт бы меня побрал! Сумирэ! Да что же ты стоишь? Присаживайся, присаживайся, ― он суетливо подвел ее к дивану, махнул пару раз рукой, чтобы гости подвинулись ― те занавесками сдвинулись теснее, ― Вот это да, вот это да!

Присев почти одновременно, Джирайя тут же чуть отодвинулся в сторону, чтобы без стеснения таращиться на девушку. Пока позабытый Шисуи обменивался рукопожатиями с одними, учтивыми кивками ― с другими, консультант осмотрелась. В подобных сумеречных сборищах есть что-то неуловимо откровенное. Что-то, что заставляет тебя запросто сыпать пошловатыми шуточками, повисая на плече у своего размякшего товарища, гоготать вразвалочку, в то время как швыряешься палочками в общей тарелке, выцепливая лепестки имбиря, чтобы большую часть из них растерять по дороге после. Только здесь, среди незнакомых людей и тарелок, можно вслух опасаться инопланетян и масонов, словить поддержку от вдруг ставшего приятелем собутыльника, который верит в сверхтехнологии египтян,а наутро, как ни в чем не бывало, здороваться, столкнувшись в лифте бизнес-центра.

Грохнув об стол рюмкой и довольно рыкнув , по другую сторону низкого квадратного стола сидела Цунаде. Теперь тот факт, почему лучший патологоанатом Токио работал в выходной не было так удивителен: все эти люди одним миром мазаны.

Она сидела по-мужски, опираясь локтями на колени, предоставляя мужчинам напротив умопомрачительный обзор на свои прелести, с неистовым усердием сдерживаемые красным вечерним платьем. Светлая редкая челка совсем растрепалась,отставляя лишь намеки на прежний лоск. До ушей долетали обрывки фраз ее приятеля.