14 (1/2)

***</p>

Щербатый отрывной календарь возвещал о приходе пятницы. Некогда пухлый и разлапистый, теперь он тощ и потрепан, как и его хозяйка. Сумирэ исправно покупала из года в год эти пузатые книжицы, с трудом отыскивая их на окраине Токио у неопрятных и хватких торговцев. Ради продолжения отцовской традиции, она была готова лицом к лицу столкнуться с копошащимся оголтелым народцем, пахнущим пластиком и потом, толстокожие лица которого были постоянно обветрены.

Хруст отрывающейся бумаги, за которой скрывалось очередное число, окаймленное красным солнцем, неизменно начинало утро.

—Ну-ка, разбойница, что там у нас сегодня говорит господин Календарь? — Ичиро поднимал дочку на руки, чтобы девочка смогла дотянуться до календаря. Сумирэ срывала листок с ”господина”, и, сжимая его во влажных ладошках, зачитывала очередную житейскую мудрость, отпечатанную на странице. Короткая мягкая борода отца щекотила щеку. От него пахло табаком и свежестью.

— «Будь учителем своего сердца – не позволяй сердцу стать твоим учителем».

— Ты поняла что это значит, Сумирэ? — Ичиро ставил дочь на пол, заглядывая ей в лицо смеющимися янтарными глазами, вокруг которых только начинали появляется сухие морщины.

— Я не должна делать то, что мне захочется, — хмурилась она, не уверенная в своем ответе: уж больно он был неутешителен и суров. Отец добро усмехался и присаживался на корточки, глядя снизу вверх.

— Не совсем. Нужно поступать так, как будет правильно. Сердце иногда очень капризно. Оно будет толкать тебя на совершение поступков, за которые тебе потом может быть стыдно. Сначала думай головой, потом сердцем.

Сумирэ протягивала довольное «А-а-а», осеняя розовощекое лицо гримасой понимания.

«Сегодня только пятница», — думает Огами, вперив взгляд в алую окружность с цифрой «30». Подходила к концу первая неделя работы в полиции, но чувство было такое, будто она в поте лица пашет в участке добрых лет восемьсот. С понедельника не выдалось ни одного спокойного дня, в течение которого никто бы не вывел ее из себя, что служило своеобразным рекордом. Низкопробным, но все же, рекордом.

Пустеющая кухня смогла предложить на выбор к завтраку только воду из-под крана и гранулированный кофе, отдающий то ли кислятиной, то ли прогорклостью. Последние несколько дней она питалась только едой на вынос и сакэ. Огами была измотана настолько, что сил на то, чтобы сообразить нечто более изысканное, не оставалось. Хотя и до этого времени, кухонные шкафы не могли похвастаться изобилием продуктов: девушке были чужды привычки запасаться чем-либо впрок. Это не касалось только небольшой коллекции вертлявых косячков, готовых принять в свои удушливые травяные объятия истасканный за день разум.

Утро выдалось морозным. Распрощавшись с уложенными волосами, девушка надела типичную женскую шапку, припасенную для холодов: нелепую, цвета зажеванной детской жвачки, но чертовски уютную. Этот головной убор дарует странную свободу. Стирая любые намеки на презентабельность и лоск, человек-в-теплой-шапке может горбиться, уныло озираться на прохожих и шагать, почти не отрывая подметок сапогов от асфальта.

Хогвартская распределительная шляпа, скрипучим голосом относящая тебя к несговорчивым и мрачным прохожим. Объемный пуховик и вовсе не оставляет от твоей личности и следа, разлагает ее до понурого вида гражданина, но сегодня Сумирэ решила, что для столь тяжелой артиллерии время еще не пришло.

Подходя к участку, консультант заметила у входа знакомый автомобиль. Тонкий запах ветивера, тут же хлопнувший ее по носу, стоило Огами пересечь порог здания, подтвердил догадку: Шисуи вернулся. Краткая вспышка радости тут же поникла, угнетаемая смутными предчувствиями.

Учиха стали пестреть на горизонте слишком часто, появлялись, метались перед глазами, норовя запутать, как перевернутые плошки уличных разводил. Вчера явился Саске, сегодня Шисуи, за решеткой сидит Итачи, который наверняка уже из дерьма и палок смастерил заточку, как заправский немытый зэк.

Возвращение лейтенанта не было внезапным, скорее наоборот. Огами слишком глубоко окопалась в делах их семьи, и это не могло сойти ей с рук. Вопрос был только в том, как именно Учиха поставит ее на место. Выговор или, быть может, он сведет все на шутку, выставит мнительной девицей? Или, что было вероятнее всего, зная нрав этого семейства, втроем устроят ей темную в каком-нибудь переулке, доходчиво объяснив, насколько нехорошо лезть не в свое дело меткими ударами бит по затылку.

— Сумирэ-сан, добрый день, — Акимичи бодрым шагом шел навстречу из помещения временного содержания. Его покатые плечи и округлый силуэт в прямоугольном проеме резко контрастировали, сильнее очерчивая друг друга. Будто ребенок пытался засунуть шарик в квадратную прорезь на детской развивающей игрушке. — У меня для вас новость.

— В прошлый раз твои новости кончились тем, что ко мне подселили Учиха, — Сумирэ выжидающе скрестила руки на груди.

— Теперь наоборот. Все, выселили нашего золотого петушка, — Чоджи казался посвежевшим и вполне довольным собой, будто сбросившим с плечей опостылевшую ношу. Похоже, присутствие Итачи здесь каким-то образом отравляло существование и дежурному.

— Жалость-то какая, — издала саркастичный смешок консультант, к своему ужасу почувствовавшая обозначившееся ощущение потери. И правда, похоже, жалость. Но вида она не подала.

— А, Сумирэ-сан. Вы очень вовремя, — знакомый , разящий напропалую воздух, голос лейтенанта пробудил неистовое желание втянуть голову в плечи. Сбежать, лишь бы не заниматься выяснением отношений.

Пересилив себя, девушка обернулась на голос. Шисуи спускался со второго этажа, все такой же решительный, плотно упакованный, как новехонькое кресло. Впереди него витала приятная энергия, под которую так и хотелось подставить лицо, чтобы погреться. Никакого сандала и бездны.

— Не раздевайтесь. Вы поедете со мной, — продолжил Учиха, остановившись поодаль. Сумирэ вглядывалась в его лицо, пытаясь прочесть хотя бы намеки на то, что он задумал. Но приятное складное лицо мужчины не было отягощено ничем, что могло бы хотя бы отдаленно напоминать злость или недовольство. Спокоен и мужественен, почти терракотовый воин.

Поняв, что она конкретно зависла, рассматривая лейтенанта, Сумирэ встрепенулась:

— Шисуи-сан, рада вас видеть в добром здравии, — она легко улыбнулась, — Вот так сразу, куда-то ехать?

— Нашли труп Харуно Сакуры. Я думаю, вам будет интересно взглянуть на это. Медэксперты уже на месте, Инузука тоже, — бросил Учиха, открывая входную дверь и глазами приглашая консультанта.

К своему стыду, Огами облегченно выдыхает. Тело первой убитой было омерзительным маяком, возвещавшим о безопасности пути неумелому моряку. Точнее, морячке. Шисуи действительно был занят работой. Во всяком случае, так казалось на первый взгляд.

Ухоженная, блестящая «Митcубиши», припаркованная недалеко от участка, уже ждала своих гостей. Лейтенант, подойдя к стороне пассажира и намереваясь впустить даму в салон, замялся. Замешательство этого лощеного богатыря выглядело умиляюще. Девушка замерла тут же.

— Шисуи-сан? Что-то не так?

Он поднял на нее черные глаза: непроницаемая радужка была орошена влажными лукавыми искрами. Лейтенант топтался в нерешительности, сжимая кулаки.

— Я надеюсь, что вы меня простите за это, Сумирэ, — торопливо проговорил он на выдохе, тут же собрал мгновенно одеревеневшее тело консультанта в большие объятия. Стало тепло и неловко. Огами, широко распахнув глаза и сжав челюсти, осторожно положила ладони на крепкую спину мужчины.

С самого утра она прокручивала десятки вариантов развития событий сегодняшнего дня, и ни в одном из них не было тесных ласковых рук лейтенанта, сжимающих плечи. С несвойственной ему медлительностью он разорвал контакт тел. Плоские кончики его ушей зардели на морозе.

— Я очень по вам скучал, — сказал он, глядя в глаза и не убирая с плеч Сумирэ большие скругленные ладони. Лучезарный и приветливый, точно солнышко, Шисуи невольно располагал к себе, заставляя расплываться в ответной улыбке, несмотря на то, что внутри еще ворочалось недоверие.

«Может он вообще не знает про дела братьев?»

В конце концов, лейтенант для них только кузен и мог быть не причастен к афере родственников. Все в нем звенело добродушием, как такое подделать? Да и зачем? Что ему с того, что консультант перестанет вздыбленной кошкой шарахаться всего, что начинается на «У» и заканчивается на «чиха»?

— Без вас было совсем тоскливо, — ответила Огами, расслабляя сконфуженные мышцы. Она слишком часто, почти всегда, находилась в состоянии взведенной пружины, готовой со скоростью пули отбить лобовую атаку противника, осенив воздух колеблющимся металлическим звуком, что теперь, попав в ситуацию, когда подвоха не предполагалось, тело с осторожностью успокаивалось, становилось податливым и живым.

Но озвучить что-то более уступчивое, чем «без вас было совсем тоскливо», — Сумирэ, не смогла. Что-то претило, загоняло в рамки, заставляя проговаривать скупые формулировки. Вязаная неказистая шапчонка, похоже, как сито, цензурой правила ее реакции.

Собственная куцая отзывчивость на человеческое расположение мужчины не осмыслялась в полной мере самой Сумирэ. Вот он, лейтенант, мужественный и обходительный, с мытой машиной, широкоплечий, обвяжи бантиком и ставь на витрину, истосковавшимся женщинам на удивление. Даже тугое пальто при нем, как бонус. Но теплых слов не находилось: поломанные объятиями они, хрупкие и тлеющие, теперь лежали здесь же без всякого желания собраться снова.

Отчего-то сделалось стыдно. Чувствуя свою скупую женственность, которую Огами старательно затаптывала все время пребывания с полицейскими, она хотела скорее закрыть зияющий недостаток бессмысленным трепом:

— А-то думала, с каких пор вы так сильно радуетесь новым трупам.

— Рад слышать, что ваше чувство юмора осталось при вас, — смазанно усмехнулся Шисуи. Он поостыл, сунул руки в карманы, отступил на пол шага. — Пойдем, нас уже ждут.

Изуродованный труп Харуно Сакуры был случайно обнаружен на свалке медицинских отходов. Огражденный тщедушным забором из рабицы, полигон представлял собой типичную помойку, но вместо упаковок из-под молока и дырявых покрышек, гниющими кучами лежали килограммы шприцев и одноразовых пеленок. Испуганный внезапным повышенным вниманием со стороны прессы и полиции, плюгавого вида сторож, с мясистым носом, плешью и могучими усами, с отвагой льва отбивался от журналистов, то и дело норовивших пролезть под шлагбаумом за оградительные полосы.

Когда лейтенант и Сумирэ прибыли на место, сержант Инузука уже допрашивал нашедшего труп. Им оказался подросток лет четырнадцати. Его спутанные в сталактиты русые волосы торчали в стороны, прикрывая широкий круглый лоб, падали на глаза, сощуренные в показательном презрении. Он периодически издавал задыхающееся «пс», защемляя носогубную складку и оголяя большие квадратные зубы.

— Сарутоби Конохамару, — Киба многозначительно посмотрел на Учиха, передавая тому бумаги. Шисуи удивленно присвистнул, окинув парнишку взглядом. — Говорит, шел мимо, случайно увидел подозрительный пакет.

— Как же тебя угораздило, Конохамару-кун, идти мимо полигона медицинских отходов и среди всех этих пакетов разглядеть именно этот, с трупом? — снисходительно поднял бровь Учиха, пробегаясь глазами по листу с показаниями.

— Сказал же, гулял. В уши что ли долбитесь здесь? — огрызнулся пацан. От него пахло гороховой кашей.

— Твой дедуля наверняка будет очень разочарован, когда узнает, что его внук – вшивый торчок, — парировал Шисуи с прежней интонацией.

Конохамару скривился в фальшивой улыбке, нахально смотря прямо в лицо мужчине.

— Чем докажешь? Мой дед тя за эти слова по стенке размажет, полицай.

— Бледность кожи, нервозность, лицевой тик. Судя по симптомам, балуешься месяца два, — послышался голос Сумирэ из-за спины лейтенанта. — Сырье, видимо, дорогое, раз не схватил тремор нижней челюсти, но он себя ждать все равно не заставит.

Повисло молчание. Все три пары мужских глаз были устремлены на Огами, сосредоточенно нахмурившей аккуратные брови. Она стояла поодаль, скрестив руки на груди, пристально осматривая окрестности. Признаки зависимости у подростка она считала легко. К тому же, пару лет назад она занималась этой темой в университете.

— Тем более, если бы это было не так, твой дед давно уже был бы здесь, правда? — запоздало закончил свою мысль Шисуи, наконец соскальзывая взглядом с фигуры консультанта.

Конохамару затравленным зверьком озирался по сторонам, пошаркивая носком ботинка землю. Он громко зашмыгал носом.

— Что нашел, когда раскрыл мешок? Ты ведь раскрыл его, в поисках остатков лекарств, которые можно было бы толкнуть, и именно так и обнаружил труп. — холодно произнес Учиха.

— Да ниче там не было, правда. Не говорите деду ниче, пожалуйста, — начал тараторить Сарутоби, поочередно зыркая на троих полицейских и не переставая подергивать верхней губой. Слово «пожалуйста» исторгалось его зубастым ртом, как нечто инородное, никогда прежде им не ведомое.

— Стоп, стоп. Подробно опиши, все что было, когда ты вскрыл мешок.

— Ну, да ниче такого не было. Я думал сначала, что там какая-то херня, ну, прибор. Похоже было. Раскрыл мешок, а там эта баба вся. Рот раскрытый, и кровь как потечет! А тут сторож подруливает и…и вот. Правда, ниче не было. Деду не говорите!

Шисуи заметил по напряженному лицу Огами, что ее мысль ухватила нечто, что теперь стремительно переваривает. Она замерла, таращась в пустоту, с поднесенным ко рту указательным пальцем, будто приказывая молчать окружающим и самой себе.

— Не дрейфь, — удовлетворенно выдохнул Учиха, обращаясь к мальчишке, — ты же просто мимо проходил. И, завязывай с этим дерьмом. Будешь печень выхаркивать через полгода. Свободен. Киба, закончи здесь.

Конохомару усиленно закивал, на что Инузука беззвучно выплюнул: «Вот пиздюк». Вслух же было озвучено: «Пошли», после чего сержант отвел подростка в сторону и снова принялся что-то записывать на планшете.

— Внучок мэра, — покачал головой Шисуи, провожая взглядом парочку.— Ловко вы его к стенке приперли, Сумирэ-сан. Я-то блефовал.

Обернувшись, он застал Сумирэ уже прохаживающейся возле трупа. Медэксперты, выуживая все новые и новые полиэтиленовые пакетики и пинцеты, как голлумы ползали вокруг раскуроченного тела некогда привлекательной девушки, теперь неумолимо созерцающую тусклое небо безумным оголенными глазными яблоками. Ее истерзанный рот был распахнут в немом крике. Шисуи сдвинул брови, всматриваясь в эту истошную маску потусторонней агонии.

— Свалка медицинских отходов — отличный способ спрятать то, что никогда не должно быть найдено, — задумчиво отозвался лейтенант, уперев руки в бока. — Тем более, если ты водишь «скорую». Он не рассчитывал, что мы найдем труп. Похоже, нам повезло. Подождем заключения госпожи Сенджу.

— Она умерла уже в мешке, — в полголоса произнесла Сумирэ. — Если мальчишка прав, и он правда спутал ее с прибором, то можно предположить, что Харуно задыхалась перед смертью. Она сделала последний вдох, поэтому пакет так плотно обтянул ее кости, уподобляя неживому предмету. Кровь, хлынувшая изо рта, тут и тут по бокам видно, что ее было не так много, могла политься из-за того, что, открыв мешок, подросток откупорил ей рот, и атмосферное давление вытолкнуло кровь из легких наружу. Наполненность легких воздухом объясняет, почему крови не так много. Она умерла уже в мешке. — повторила она, утверждаясь в собственной логической цепочке.

Учиха замолкает,закинув сцепленные в замок руки за голову.

***</p>

—… Соображения пока такие, — закончил свой доклад лейтенант. Спустя несколько промозглых часов, проведенных рядом с помойкой и трупом, Шисуи отчитывался перед капитаном Хатаке. Консультант устало облокотилась на дверной косяк. Голова неумолимо гудела, а восковые стены этого помещения сдавливали ее в тиски, наседали своей белизной.

— Делать выводы без заключения экспертов не будем, — с отрешенным видом поджал губы Какаши. — Но звучит убедительно. Хорошая работа.

Он выждал пару секунд, полагая, что Огами отреагирует на похвалу, но та даже бровью не повела. Сумирэ уставилась куда-то вдаль, мысленно смакуя мысль о вечернем молодом саке. Несмотря на непонятный триумф, который она испытывала после осмотра находки, что-то изнутри травило ее. Назойливый капитан и его кабинет, слишком правильный Шисуи, немо упрекающий ее в черствости, весь этот день, начавшийся не с посещения камеры с другим Учиха. «Да что со мной не так?», — поджала губы девушка, утопая в бессвязной рефлексии.

— На сегодня вы свободны, — закончил Хатаке, так и не дождавшись реакции со стороны консультанта.

Подавляя облегченный выдох, Сумирэ тут же покинула комнату. Дышалось поразительно легко и неприятно, воздух был удушливо сух. Она спешно спустилась по ступеням на первый этаж. Натягивая шапку, ей показалось, что до нее донесся оклик лейтенанта. Но на то она и шапка, чтобы ссылаясь на нее, не реагировать на то, на что не хочется.

Огами хотелось скрыться. Сейчас она напоминала себе убогого суриката, перебежками рассекающего ледяную саванну, в попытке избежать ненужных встреч с хищниками. Она всегда бежала от всего, что было связано с взаимоотношениями с людьми. Благо, что университетская среда позволяла свести общение с коллегами к минимуму, затворнически обитая в лаборатории или библиотеке.

Люди слишком сложные и, одновременно, тошнотворно просты. Все их поступки и слова, в конечном счете, окрашены жадностью или нуждой. Говорят ли они об увеличении налогов или школьных победах детей. В итоге всем всегда чего-то недостает, всем всего мало. Мало денег, любви, развлечений, теплых дней или шмотья.

Заговори с ними, и тебя тут втянет туда же, в Каирн Нуждающихся Душ. Без поддерживающих реплик, участливого кивания головой, призраки ощетинятся, почуяв чужака. Не может быть, чтобы тебе ничего не было нужно. Нуждаюсь, следовательно, существую. Как, тебе плевать? Нехорошо, нехорошо. Быть может, ты больна? Как все это не имеет смысла? Мужика бы тебе хорошего, сразу бы выбило всю эту дурь из головы.

Слушать в пол-уха избитые темы, поддакивать им: «У меня подруга тоже с этим столкнулась», — угадывать ожидания, жонглируя сочувствием, молчанием и лестью, — все это оставалось за гранью понимания Огами. В чем польза отыгрывания этих ролей? Эта дотошная действительность только и поддерживалась,что бестолковым трепом, за которым не стояло ничего, кроме будничных действий. Так было и будет. Говорящие чресла социального.

Полуденный продрогший Токио стоял в пробках. Стройные ряды офисных работников, упакованных в одинаковые униформы с острыми воротничками, бледнолицые и безжизненные, планктоном наполнили центр города в поисках пищи. Катакомбы метро также кишили многочисленным текучим людом. Столица никогда не дышит свободно.

Выскобленные металлические коридоры подземки пахли пыльными куртками пассажиров, изредка перебиваемые резкими одеколонами и прогорклым дымом паршивых сигарет, пропитавшим материю. Их копошащаяся телесность гулкими отзвуками наполняла пространство метро, роилась в нем, подобно младенцу в чреве холодной мертвой матери.

Окрашенный сепией и выжженным синим, подвижный поток людей втолкнул Сумирэ в вагон. Ее наивная шапочка зефиром белела среди бестелесных фигур, мерно пошатывающихся в такт возобновившегося движения поезда. Народа было настолько много, что поручень маячил где-то в землистых недрах несбыточной мечтой.