- (2/2)

— Ты удивишься, какая у этой карги хватка.

Придется поверить на слово. Если и вернусь сюда, то только под руку с детективами — дел будет уйма.

— Все равно впечатляет.

Руби улыбнулась. Как будто другой человек: скромный и неуверенный, непривыкший к таким комплиментам. Может, и в самом деле непривыкший, таким как она в городках в глуши приходится несладко; вряд ли ее воспринимают серьезно, а похвалу соблазненных не воспринимает серьезно уже она — и правильно делает. Наверное, ей правда нужно уехать в Бостон. Только не одной.

Стаканчик приземлился на стойку рядом. Предполагалось, что я заберу кофе и завтрак с собой, но на кухне явно не торопились. Руби облокотилась на стойку с другой стороны, добавила в свой американо сахар — молчание крепчало, и вот его уже подсластить было нечем.

Громыхнули жалюзи на двери, потянуло сквозняком — на пороге возник шериф. Кожаная куртка поверх тройки, синяки под глазами. Тот же рост, та же прическа, та же ширина плеч. Он подошел медленно, почти не глядя на меня, запустил руку в темные волосы на затылке.

— Кофе? — улыбнулся, глядя на Руби. Та подняла острую бровь.

— У меня выходной.

— Да брось! Я думал, мы снова друзья.

Она смерила его взглядом, не меняя выражение лица, как будто вот-вот послала бы куда подальше. В конце концов сдалась и вернула улыбку, подхватила бумажный стаканчик.

Быть не может, что они друзья. Ничего этому не противоречило, конечно, но в моей голове этих двоих ничего не связывало. Кроме тесного города, в котором все друг друга знают. Черт.

— Что-то случилось?

Шериф глянул на меня совсем беззлобно, но даже такого внимания не хотелось.

— Предупреждения и штрафы не помогли убедить нашу Руби не нарушать скоростной режим, так что пришлось перейти к более строгим мерам.

— А я очень люблю свою машинку.

— Которая к тебе быстро вернулась.

— Ну да, потому что сама мэр намекнула.

— Слушай, ты сама могла пострадать. Так водить опасно.

— Опасно — девушкам ночью пешком передвигаться. Но ладно, было и было.

Шериф вздохнул и развел руками. По логике, он мог пригрозить обезьянником, но не стал. Руби была права: с внешностью ему и правда повезло, только в прошлый раз из-за прутьев решетки это особо не замечалось. Модельные, но не слащавые черты лица, ухоженная щетина, челка на лбу, под мощными бровями — добрые глаза. Крепкий, но в глаза это не бросалось. Идеальный шериф, вызывающий доверие.

— Так вы решили задержаться, — отметил он, пока Руби управлялась с кофемашиной.

— Вообще-то, уже уезжаю.

Шериф кивнул, переглянулся с Руби — они успели что-то беззвучно обсудить. Забрал свой кофе, поблагодарил и ушел, пожелав мне хорошей дороги.

Так значит, госпожу мэра он слушал. Обнадеживает.

Мой завтрак, который ланч, завернули и сложили в бумажный пакет без рисунка — горячий, ароматный, в непрогретой машине придется особенно кстати. Руби, глядя на наше воссоединение, улыбнулась:

— Заглядывай, если будешь рядом.

— В кафе?

— В город. Здесь от меня никуда не денешься.

Ее слова звучали игриво и мило, когда слетали с соблазнительных губ на красивом лице, но когда за спиной грохнула дверь и впереди раскинулся дворик с лысыми черными кустами — тогда почувствовалось что-то не то.

Я отошла на дорогу и обернулась. Здание — прямоугольная камера с красным кирпичом и коваными оградами у окон на втором этаже. Оно было бы очаровательным, с подстриженным газончиком и натертыми стеклами, в солнечный летний день. Или магическим, с фонариками у входа и украшениями на фасаде, если добраться до него зимой, в рождественскую метель. Но под темно-серым небом, выхваченное из зарослей лесопарка, оно ассоциировалось не с милотой или волшебством.

Кому-то вроде Руби это место совсем не подходило. Не кафе. Город. Я уже смирилась, что все в нем воспринималось мрачно, даже — иногда — сама Руби. Я правда пожелала бы ей большего, чем проебанная с кем попало молодость в захолустье, но вместе с тем — как все-таки хорошо, что я уеду без нее.

Она была привязана к этому городу, и чем дальше я уходила от ее кафе и гостиницы, тем больше ощущала в этом какую-то странную безопасность.

Еще и эта ее дружба с шерифом…

Жучок дождался меня, брошенный недалеко от участка. Весь квартал до него я цеплялась взглядом за вывески и крыши: ни одной, хоть самой жалкой, камеры наблюдения. Квадратные пучеглазые машины у тротуара — оставь надежду на видеорегистратор, всяк на них смотрящий. Какие тут камеры с картами памяти или круглосуточным наблюдением, когда весь город вокруг тебя — как запись на ви-эйч-эс.

Опавшие листья стряхнула с машины с неприкрытой агрессией. Насколько это было возможно.

Угнанный Форд в лесу остался единственной зацепкой. Иначе не выйдет доказать, что Уайт в этом городе вообще останавливался — он же заметал следы, чтобы я не нашла. А теперь, поспорить могу, он хотел бы, чтобы я до него добралась. Если еще жив — сидит себе да молится, чтобы я не оказалась той дурой, за которую он меня держал. И, может, чтобы у меня нашлись яйца сообщить его сестре, что случилось.

Но это уже пусть полиция штата разбирается. Мое дело — убедиться, что тачка на месте, и может быть — узнать заранее, стоит ли рассчитывать на мэра.

Интересная женщина, эта мадам мэр. Реджина Миллс. Судя по рассказам Руби, она в своем городе души не чаяла; а может, просто в работе пряталась от горя после потери целой семьи. Я бы пряталась. Итого: в кресле мэра — одинокая женщина в расцвете лет, в роли злодея-шерифа — красавчик с обаянием Теда Банди<span class="footnote" id="fn_32640884_0"></span>. Что могло пойти не так.

Я завтракала прямо в машине на ходу, проверяя зеркала заднего вида — никого. Лучше проверить Форд, прежде чем ехать в мэрию: вдруг Миллс что-то заподозрит и даст шерифу отмашку. Вряд ли, правда, она причастна к случившемуся напрямую. Вот если бы Уайт провел в городе какое-то время и нарисовался мотив… Но мотива не было, а в портрет маньяка-похитителя глава города никак не вписывалась.

Но она могла что-то знать. В конце концов, в этом городе каждое дело — семейное, может, и мэрия заодно.

По прямой как лезвие дороге из города никто кроме меня не ехал. Подождала для верности — все еще никого. Колея примятой травы осталась там, где Форд съехал с обочины и потащился в лес; я вышла из машины, чтобы проверить, не нафантазировала ли чего — нет, и правда сохранился след. Вот только Жук по нему проехался бы разве что кубарем, слишком крутой скат.

Сколько раз я хотела поменять эту колымагу! Но нет, мы же сентиментальные. Мы же помним о том, как в первый и последний раз влюбились, взломав тачку со спящим водителем внутри. Все-таки приятнее думать, что я сохраняла ее как предостережение — которое, кстати, работает уже десять лет. Не влюбляться, то есть. Взлом авто уже не так принципиален, всякое бывает.

В отместку хлопнула дверью, забрав из бардачка кобуру. Передумала, открыла снова, медленно и мягко закрыла, проверяя механизм — пациент будет жить. Особенно если никто из местных не проедет мимо, заметив мою машину.

След шин вел в заросли, между ними — бездорожье, высоченная трава и поросли чего-то с мягкой листвой. Уже смеркалось. Я зашагала быстрее, уже почти не глядя под ноги: след все равно не разберешь, зато машина здесь могла ехать только прямо. Хотелось найти ее уже поскорее, но пока находились только аргументы к тому, что из Мэна я перенеслась в Мэриленд<span class="footnote" id="fn_32640884_1"></span>. И обернуться тянуло на каждом втором шаге.

Это логично, в конце концов — в лесу чувствовать, что рядом есть кто-то еще. Потому что кто-то точно есть. Как говорится, боится тебя больше, чем ты — его, и радуется, что за темнеющей стеной веток и кустов ты нихрена не видишь.

Если бы впереди не замаячил просвет, развернулась бы и сбежала.

Лес расступился, повеяло сыростью. Ноги сами понесли быстрее, как от радости, только я пока сама не поняла — от чего. Поцарапала обо что-то руку, выбираясь, и буквально выскочила из зарослей. Прямо к реке. Прекрасной, широкой, явно глубокой, с узенькой полосой песка реке, возле которой отпечатались следы шин и еще попахивало бензином.

Ха! Есть в мире справедливость!

Форд в этой реке упрятан надежнее, чем в хранилище вещдоков. Из местных никто его незаметно не поднимет, а кому нужно — тем и водолазов хватит, я смогу доказать, что Уайт купил эту машину. Прекрасно. Боже, да я даже станцевать могла, и не только потому что воздух покалывал в груди — просто чувство правильности оказалось слишком вкусным.

Это все превращалось в маленькую личную месть: не шерифу за Уайта, по крайней мере, не полностью. Судьбе. Даже в детской книжке про волшебников учат, что детдомовцы превращаются в маньяков, только и знающих, что убивать и причинять всем боль<span class="footnote" id="fn_32640884_2"></span> — а я, смотри, сучка, еще ничего. Не подарок, но могло быть куда хуже.

Раз уж меня нашли где-то рядом, лучшего место для такого перформанса не придумаешь.

Обратно в город я гнала куда быстрее, чем стоило бы. Раз повезло с Фордом — кто знает, может, и мадам мэр сболтнет что-то полезное или вообще решит помочь. Бесконечные облачные сумерки заканчивались, темнело, лес по обе стороны все больше напоминал стену с зубьями, обещая веселую дорогу в Бостон. Лучше так, чем возвращаться <s>к</s> в гостиницу.

Из темноты выросли таунхаусы со светом в окнах, потом я вырулила на главную красно-кирпичную улицу и проехала еще немного, петляя. Ратуша заприметилась издалека — такое нельзя не заметить. Похоже, ее возвели одновременно с городом, на невысоком холме с идеальной газонной стрижкой. Из темноты сначала проступила колоннада, от возраста будто измазанная сажей, потом нарисовался силуэт всего здания с куполом. С него, наверное, весь город просматривался.

На парковке стояло всего два авто: винтажный черный Мерседес и нелепый синий Фордик, тоже восьмидесятых годов. Руби обещала, что мадам мэр задерживается на работе допоздна, так что одна из машин принадлежала Миллс. Хоть ставку делай.

Я оставила Жука в их компании и подошла к зданию. Вблизи оно оказалось еще вычурнее, чем рисовало воображение: барельефы, ограждения с пузатыми столбиками, кованая ограда. Разве что надписей на латыни нет. Я подошла к колоннам, на которых держался фронтон, как в каком-нибудь древнеримском храме. Свет фонарей под фронтон не попадал, так что дверь скрывалась в сырой и холодной полутьме.

Очаровательное зданьице. Огромное, к тому же: похоже, под боком мэра работали все власти города. Кроме шерифа, конечно же.

Я наспех сочинила легенду и зашла в ратушу. Внутри — светло, как в музее, все остальное — тоже как в музее. Охранник отвлекся от сканвордов, чтобы спросить с меня, куда собралась. Хмыкнул, не впечатленный, и объяснил дорогу. Каждый день у них к мэру так заглядывают, что ли? Или, может, меня ждали? Если ждали — то это даже могло бы умилить, если бы не вызвало такое неуютное чувство.

В светлых стенах пространство расширялось, и я чувствовала себя маленькой. Кто-то еще работал, стучал по клавиатуре, но непонятно, откуда. Это точно была не мэр. Коридор к ее кабинету вел в другую сторону, и я пошла по нему, попутно читая таблички у дверей. Целая армия клерков.

Нужная дверь была приоткрытой, а за ней — темнота. Оказалось, секретарь ушел, выключив свет. Следующая дверь — открыта настежь, она вела в кабинет Миллс. Я постучала об косяк: «Здравствуйте, к вам можно?» — и только потом заглянула внутрь.

Ее офис — неприлично большое помещение, черное и белое, переполненное деталями и одновременно пустое до холодка. Она сидела за столом прямо напротив, на том краю бесконечной комнаты. Услышав стук, подняла взгляд от бумаг и вцепилась им: ни одной эмоции на красивом непривлекательном лице. На расстоянии ее глаза казались черными, в зрачках горели огоньки.

— Эмма, — сказала она, растягивая гласные патокой, и только тогда улыбнулась. Не стоило приходить. Улыбка Миллс могла сойти милой, — приветливость роскошной женщины, знающей себе цену, — но черт побери, заявиться сюда было ошибкой. Я застыла в дверном проеме. Предчувствие вопило о чем-то недобром, а Реджина Миллс все продолжала плотоядно скалиться.

Кажется, ей нравилась моя растерянность. Налюбовавшись, она продолжила:

— Ну вот мы и встретились. Наконец.