День 3: «Там, где мы» (2/2)

Удар ниже пояса.

— Ты скучный.

Антон закатил глаза, не отрываясь от карты. Он смотрел на неё уже минут пятнадцать точно. Это просто карта! На ней даже не были изображены Мёртвые Острова, просто пустое место вместо них, чтобы никто не узнал даже об их существовании, — и как такое могло быть полезным?

— Из-за того что ты смотришь в одну точку уже не пойми сколько, ничего нового там не появится, — не выдержил Арс.

— Я этого и не жду.

— Тут ничего нет.

— Тут есть всё, что мне нужно.

— Ты прав, я, пожалуй, прогуляюсь. Опять.

Бесила неопределённость, но сосредоточенный Антон выглядел устрашающе, так что лезть слишком много «не в своё дело» Арсений не хотел. Ну и пусть — были ещё углы в этой секции, который он ещё не прошёл. Тем временем Шастун прикрыл глаза руками, потерев их. Усталость взяла своё, а нахождение в одном помещении (тем более не то чтобы очень знакомом) сводило с ума. Потом он снова убрал руки и посмотрел на карту, позже — на стол, чтобы проверить: вдргу перо, которого не было здесь и в помине, волшебным образом появилось. Этого не произошло. Знал же он, что что-то всё-таки да забудет… Чёрт.

— Ты видел это? — Арс вылез из ниоткуда. Шаст, утомлённо закатив глаза, действительно уже начинал раздражаться (замкнутое пространство воздействует и на него), но увидев перед собой небольшую модельку корабля и удивлённо-восторженное лицо Попова, он моментально смягчился, даже почти улыбнувшись.

— Нет, не видел. — Он отложил все вещи в сторону, повернувшись к Арсению и протянув руки к миниатюре судна — Арсений то дал без всяких уговоров.

Шастун молчал, разглядывая каждую делать, ведь его это действительно увлекало, а Попов наблюдал эту картину с нескрываемым интересом и наслаждением. Мог бы он полюбить какое-то дело так же сильно, как Антон любил возиться с парусниками? Раздражение как рукой сняло. Остался интерес. Только чистый интерес и тихий восторг. Арсений любил видеть восторг в глазах Антона.

— А у нас бригантина же? Бриг-шхуна? — встрял он, не подумав.

У нас. Антон чуть не замурчал.

— Так держать, пират, всё верно, — довольно кивнул он, сложив руки у груди и посмотрев на модель. — А это… — он медлил, чтобы Арсений сам договорил, будто устраивал ему зачёт по парусным кораблям.

— Шхуна-барк.

— Больше известная как баркентина<span class="footnote" id="fn_30099240_10"></span>.

— У бригантины две мачты, а у этой аж четыре — перепутать сложно.

То, как уверенно говорил Попов и как очевидно для него это оказалось, попало в самое сердце капитана: он ненароком подумал, мол, а может, пусть Арсений за него выходит, а…

— Никто, кроме пиратов, абсолютно ничего не смыслит в настоящих бригантинах. — Он сразу же объяснил: — Все остальные считают их (бригантины) слишком маленькими, мелочными для таких богатых напыщенных мешков, — Шастун закатил глаза, не отрывая взгляда от судна в уменьшенной версии. — Но что касается больших кораблей — они в этом здорово преуспели. Вон, какой красавец! А если вспомнить линкор, на котором бы были? Потрясающие корабли. Жаль, достаются не самым достойным людям.

— Надеюсь, можно было брать его с полки, а лучше… — Арс аккуратно забрал у Антона баркентину, — поставлю на место, пока не заметили. Всё же очень хрупкая вещь.

Так они и вернулись к тому скучному и нудному времяпровождению. Только Арс теперь не сидел рядом, бездумно вырисовывая пальцем узоры на обложках книг, а ходил у ближайших полок, время от времени вытаскивая заинтересовавшие экземпляры — чтобы снова вернуть их на место.

Снова солдат прошёл. Третий раз. Тяжёлый вздох — негромкий, чтобы эти стражи порядка вдруг не подумали, что им совсем никто не был рад. Слишком всё было затянуто. Арсений нарочито ровно сел на стул у стола. Но Антон — ах он креветка переваренная! — совсем не обращал на него внимания, напрягшись ещё больше, чем до этого.

Если посмотреть на Шаста внимательнее, можно увидеть, что он не просто сидел без дела, безбожно тратя своё время на всякую ерунду. Он считал. Секунды? Можно было прочитать по губам: пять, четыре, три, два, один…

— Уходим и сюда возвращаемся, быстро. Надеюсь, ты достаточно отдохнул, чтобы не отвлекаться, — быстро, негромко, чётко. Он резко встал из-за стола, поправляя свой кафтан.

Арсений тут же вытянулся, просияв: наконец-то пошло движение! На месте сидеть было просто невыносимо! Но он сильно выпал, когда Антон, быстро оглядевшись по сторонам, резко вытащил из-под стола огромный мешок и без стеснения поставил его на стол. Глаза Попова чуть из орбит не вылезли.

— Как долго это было там?! — воскликнул он, больше возмущаясь, что его в это дело не просветили. — Откуда?

— У меня есть свои люди. — Снова без лишних комментариев. — Идём за мной.

И Арсений шёл, не проронив не слова. Один поворот, другой, третий; они оказались, как сразу стало понятно, в туалетной комнате, кабинок в которой оказалось, на удивление, много. Антон схватил Арса за запястье и, находясь максимально близко, быстро проговорил:

— Никто сюда не придёт, в этом крыле, кроме нас, никого нет, но нам всё равно стоит быть осторожными. Помнишь ту дверь, которую нельзя открывать? Там коридор, ведущий в главную часть дворца, где находится справочный блок, за которым находится архив и все материалы — они особо его не скрывают, считая, что если он не будет выглядеть ценным, то туда никто войти без спросу стараться не будет. Отчасти, это работает. Из охраны только пару человек из гвардии и библиотекарь: все они будут отвлечены. Наша задача — переодеться, пройти туда, быстро найти то, что нужно, и свалить сюда обратно до того, как нас будут проверять. У нас ровно двадцать четыре минуты, — он посмотрел на часы, — уже двадцать три. Даю ровно шестьдесят секунд, чтобы переодеться. Оставь сови вещи в мешке и просто оставь за дверью — и не забудь, где переодевался! У нас не будет времени на путаницу.

Короткий кивок — и они разошлись. Сердце билось слишком громко: было понятно, как всё, что они сейчас будут делать, важно, ибо один промах — и они в лучшем случае пойдут на каторгу. Нельзя было облажаться. Ни в коем случае.

В мешке оказалась та самая форма, в которой ходили стражи государства и порядка. Хотел Арсений когда-нибудь померить этот костюм? Пожалуйста! Хоть в такой ситуации это таким уж любопытным и радужным не казалось.

Он вышел ровно в заданный срок, тут же увидев перед собой Шастуна, которому чертовски шёл красный цвет, а ещё этот милый кивер<span class="footnote" id="fn_30099240_11"></span> с белым пером — ну само очарование!

— Арс!

— Что?

— Не пялься, пойдём.

Было неловко — но только на секунду. Не было времени на глупости, тем более что шаги Антона были километровыми — приходилось за ним почти бежать. Ну напридумывают же высоких людей! Хотя Арсений сам был далеко не низкий.

Набор железных отмычек легко позволил открыть дверь, про которую при инструктаже сказали «там ничего интересного». Коридор оказался тих и пуст. Редкие подсвечники слабо освещали недолгую дорогу, из-за чего идти было как минимум некомфортно. В конце не было двери, только тёмно-бордовые шторы, не вызывающие никакого интереса: вот никто и не пользуется этим проходом. Одним из многих.

Они встали у плотной ткани, не касаясь её и почти не дыша, чтобы не качнуть, и притихли. Сердце всё ещё громко стучало. На секунду показалось, что именно оно и сдаст их с потрохами — как обычно.

— Что дальше? — едва слышное.

— Слева будет дверь, прямо за стойкой. Будь готов идти сразу же по команде, до этого — ни шолоха; не бежать, а просто ровно, но быстро двигаться к нужному месту, чтобы не привлекать много внимания.

Выходящие из ниоткуда служащие по-любому бы не остались незамеченными, хотелось напомнить Попову, но он быстро понял, что и это у Шастуна под контролем. Тот аккуратно приблизился к шторе и как можно медленнее её отодвинул, создав едва заметную щель меж ней и стеной. Осмотрев что-то, что Попову было неизвестно, Антон присел на корточки и кинул куда-то совсем маленький белый шарик, напоминающий жемчужину, и стал ждать. Ждать чего — стало известно уже через десять секунд.

Потребовалось сдержаться, чтобы не сделать шаг вперёд (чисто машинально) при неожиданном грохоте где-то в другой части главного зала. Слышна была суета, разговоры, шаги, ещё что-то упало…

— Очень осторожно! — это была команда идти.

Арсений знал, что оглядываться — не самая лучшая идея, но любопытство взяло верх: он буквально одним глазком взглянул на всю картину, чтобы понять, что всё-таки стряслось. Кто-то уронил полки, из-за чего все дежурные собрались в кучу, а у информационного стола кто-то убалтывал других работников (со стороны могло показаться, что это просто посетители, но Арсению ничего не стоило догадаться: те были там не просто так). Антон открыл дверь так быстро, что казалось, будто она и никогда не была заперта.

— И как мы здесь найдём что-то? — уставился Арс на тёмный лабиринт из стеллажей и полок с книгами и папками. — Даже бегом мы всё здесь не обойдём.

— Ты думаешь, что я делал все эти годы на корабле? — Он схватил Попова за руку и потащил за собой. — Я не смог разузнать, где именно находится то, что нам нужно, и в какой форме это хранится, но я знаю, где нам это искать. Мы успеем. Вот сюда.

Серые стены и каменные плиты нагнетали обстановку, напоминая снова и снова, что они делают что-то неправильное, но останавливаться никто не собирался. Нельзя было зажигать дополнительных свечек, чтобы не сдать своё появление в архиве, так что приходилось обходиться тем освещением, что было, а его было мало.

Папки и и кипы бумаг в месте, куда привёл Арсения Антон, абсолютно ничем не отличались от других. Оставалось надеяться, что у Шастуна правильные источники.

— Надо посмотреть, есть ли журналы, или отчёты, или технические задания — что-нибудь связанное с охраной и работой Мёртвых Островов. Они должны были зашифровать название, чтобы и не искать долго, и не было понятно людям незнающим… Мало кто действительно знает или хотя бы допускает, что они реальны.

Он быстро перебирал всё, что попадало под руку, быстро пробегая взглядом по реестру, благо, которые были на форзаце каждой папки.

— Просто семь звёздочек подходят? — спросил Попов. — Совсем шифроваться не умеют, я надеялся хотя бы на игру слов…

— Да, умница, Арсений!

— «Все данные перенесены в карты» — единственное, что написано. Ты знаешь, где здесь отдел с картами?

Радость Антона тут же пропала с лица — заметив это, Арс нахмурился, поняв, что задача не стала проще, а когда он увидел, сколько карт в себе хранил архив, смог лишь ошеломлённо проговорить, едва находя свою челюсть на полу:

— Мы только их разбирать будем весь день, а у нас всего лишь около десяти минут.

Но выбора не было.

— Значит, нам надо поторопиться.

Они сразу отмели в сторону Север, Запад и Восток, сконцентрировавшись на картах мира, Южного Государства и пяти океанов: нигде больше про Мёртвые Острова не могло быть и речи. Всё это разделили пополам, проворно вытаскивая свитки, раскрывая, сворачивая и складывая на место. Когда это затянулось на семь минут, оба начали волноваться — это действовало на нервы. Ничего не было. Морской дьявол их побери! Осталось меньше трёх минут, а они просмотрели от силы половину.

— Мы рискуем остаться ни с чем.

— Ты забыл, что пираты не живут без риска?

Вряд ли этот вопрос нуждался в ответе. Они продолжили с большей кропотливостью и скоростью, понимая, что они близко, но противостоят времени. Слишком ограниченному времени. Эти несколько минут вполне реально могли бы стать их последними — оставалось только не думать об этом и жить так, будто даже это не мешало качеству каждой проведённой секунды.

Пираты ценили каждый час своей жизни — так уж заложено. Арсений до этого — даже не думал. И вот задумался. Не поздно ли?

— А что, если это просто отвлечение внимания…

Он остановился; карта застыла в воздухе вместе с руками Попова, пока тот медленно расставлял фигуры на доску у себя в голове. Они точно просчитались — тогда, когда повелись на слишком неоднозначную отсылку к поиску Мёртвых Островов.

Неожиданно пришло озарение.

— Там, где мы были в первый раз, были ведь и отчёты, верно? — он тут же сорвался с места, как услышал раздражённое «угу» со стороны капитана.

— Ты куда? Арсений!

Тот оказался слишком целеустремлённым. Он игнорировал все вопросы, кричащие шёпотом ему в спину Шастуном, который бросил всё и пошёл за ним, чтобы понять и вернуть. Но понимать и возвращать не было необходимости — просто-напросто нужно было следовать.

— Они сами не добрались до Мёртвых Островов, а только их окружили, — начал объяснять Арс, в спешке забывая дышать ровно. Он уже быстро перебирал полки, точно зная, что ищет. — Фактически, это не карта, а расписание маршрутов или просто брошюра с информацией, где ни отчётов, ни подписей — ничего, кроме места, времени и номера судна. Антон, мы не там искали, изначально ты был прав! Нам надо смотреть что-то равносильное расписанию поездов с углём или поставкой древесины — что-то, что может казаться обычным, если… ты не знаешь, что там спрятано нечто более важное.

Он с наслаждением медленно вытащил заполненную карту, обложка которой никак не заполнена. Ещё никогда прежде чувство ликования не было таким сладким. Если быть честным, в жизни Арсения такого вообще практически не происходило…

— Без названия, без имении, без номера, только корабли и информация о них, — констатировал он, не будучи способным сдержать безумно довольный тон. — Какой год?

— Этот, конечно: брать ни больше, ни меньше.

Антон говорил как будто механически. Совсем не верилось.

— Всё, готово.

Что он сказал?.. Ему не послышалось?..

— Святой Мареарс, Арсений, я тебя расцеловать готов! Жаль, у нас мало времени, пошли скорее отсюда, время на исходе.

Бумаги в сумке, всё разбросанное — на месте, аккуратно сложенное. Сердце всё ещё билось, как бешенное, разгоняя адреналин в крови. Осталось только выбраться — и они справились.

Это ведь было несложно, правда?

Они справились.

— Помни: идём как ни в чём не бывало, — строго сказал Шастун ни то Попову, ни то себе самому. Волнение слышалось в голосе, который немного подрагивал. — Сейчас.

И они вышли, закрывая дверь так же, как её и открыли. В главном зале были лишь остатки того хаоса, что царил минутами ранее, но все всё ещё были отвлечены: все прекрасно выполнили свою работу. Арсений с Антоном неосознанно ускорили шаг — благо, никто, даже они сами, на это внимания не обратил. Как только та самая штора была успешно пройдена (они умудрились сделать так, чтобы при их уходе она не шевелилась вовсе, будто её как столетия не трогали, так и осталось!), они побежали — тихо, осторожно, но быстро.

Оставалось только переодеться.

— У нас почти две минуты.

— Но рисковать не стоит. — Арсений почти уже скрылся за дверьми кабинки, как его вытянул за руку Антон.

— Стой, — проговорил он нервно, прежде чем впиться в губы Попова, на эмоциях прижимая к себе. А тот как будто ждал. Жаждал. Движение губ, рук и тела — выплёскивание всего, что накопилось.

— Антон… — одно тихое, сбивчивое, жадное, и голову совсем снесло.

Ну и что они делали?

Шастун улыбнулся, медленно отстранившись.

— Теперь точно всё. Пора валить отсюда, не думаешь?

Глухие шаги раздавались по коридорам и помещениям, прерывая идеальную тишину, которая не была громче шелеста бумаги. Размеренный стук — приближающийся. Поворот в одну сторону, в другую, снова прямо; в одну, в другую, прямо; снова, снова и снова, пока не будет черёд другого дежурного выполнять точно такие же движения. Им приходилось держать список посетителей в руках, чтобы случайно не пропустить незваного гостя — за второй круг запоминаешь всех, так что в конце концов при проверке эта бумажка становилась бесполезной. Смена по три часа без перерыва.

В отделе морского дела что-то было слишком тихо…

Шаги ускорились. Редко кто уходил без ведома, а если и уходил, то это был всегда стресс для служащих, ибо никогда не известно, порядочный человек покинул своё рабочее место или вор решил перебраться в другой отдел, дабы найти что-то действительно ценное.

В какой-то степени их опасения были верны.

Никакого скрипа, движения, дыхания не было слышно — ничего. Резкий поворот за полку, к столу, где ожидалось увидеть двух посетителей — точнее разоблачить их в чём-то подозрительном — а в итоге лишь сконфуженное в тяжёлый воздух:

— Уже уходите?

Арсений и Антон, свёртывающие карты обратно в свитки, одновременно к нему повернулись.

— Да, собираемся, — немного погодя ответил Шастун. Он старательно скрывал сбившееся от бега дыхание — и это у него прекрасно получалось. — Мы нашли всё, что хотели. Надо ли кого-то осведомить о нашем уходе, или нас при выходе сразу отметят?

Вопросы об организации — лучший способ отвлечь внимание от всего остального. Подозрения своего дежурный не потерял; неловкость за лишнюю паранойю сошла на нет, когда самим Антону и Арсению стало неудобно держать настолько бессвязный разговор с солдатом.

— Я запишу, можете не волноваться, — сухо ответил тот. — Можете пройти со мной, если хотите, мне всё равно в ту же сторону.

— Вам придётся нас ждать, так что…

— Спешить мне некуда.

На самом деле не сами Шастун с Поповым выглядели небезопасно, а работники этого заведения не привыкли отпускать людей своевольничать — контроль был необходимостью для спокойствия. Контроль был ребёнком вечного страха.

Они быстро сдались, чуть ускорившись. Вскоре они уже втроём пошли по глухим коридорам, неловко чувствуя себя в собственном теле. Молчание угнетало. Сказать было нечего. Говорить не хотелось — не было нужды. Арсений ненавидел то, как сложно ощущалось присутствие человека, который не чувствовал абсолютно ничего — ходячая каменная стена без принципов и моралей. Просто стена.

— До свидания, — вежливо попрощался Антон на выходе, как только их провели через охрану, и облегчённо выдохнул.

Как только они оказались на улице (пусть даже не вышли с территории библиотеки), дышать стало легче — будто камень с души сняло. Попов не выдержил и тихо себе под нос ликовал:

— Фух, наконец-то мы оттуда вышли!

Неприятное ощущение на коже исчезло, как и давление тех стен. Ненадолго. В углу заметны были две красные фигуры, у выхода — ещё четыре, а вон идут, нагнетая обстановку, да глазами вертят так, будто готовы к любой атаке хоть сверху. Как только холодные глаза насквозь пробили Попова, тот вытянулся, напрягшись.

— Чёрт… они нескончаемые, что ли? — пробурчал он, мрачно оглядывая весь сад. — Всё настроение портят.

— А ты бы раньше времени-то не радовался: мы всё ещё не вышли.

Арсений видел в Антоне человека практически настолько же эмоционального, каким являлся сам (хотя у него больше это была импульсивность), но всё не мог понять, как в определённых ситуациях спокоен он был и непоколебим, словно камень средь волнующейся ветром ржи. Пришлось держать себя в руках — в уважение к капитану. Но когда ты понимаешь, что нарушил несколько законов этого почти тоталитарного государства, что ты являешься преступником, которого с удовольствием повесят на главной площади без капли сожаления; когда ты осознаёшь, что прямо сейчас ты и твой сообщник держите при себе информацию, которая доступна очень ограниченному количеству влиятельных, важных и опасных людей, становится страшно за то, как быстро с тобой расправятся, если раскроют правду. Или когда. Или всё-таки если. Обрыв был прямо в шаге от них — упасть легко.

До ворот было почти двадцать аршинов, которые казались Попову нескончаемыми и невыносимыми, будто путь прямо к смерти. Так чувствуется тот самый адреналин или Арсений оказался не так храбр, как на секунду подумал?

— Для человека, пережившего ограбление линкора, ты выглядишь слишком напряжённым из-за одной бумажонки.

— Есть шанс, что они заметят пропажу? — он правда занервничал. — Что, может, уже заметили, и теперь тщательно проверяют каждого, кто входил в это здание. Они ведь могут… поймать нас прямо сейчас.

— Только если ты не перестанешь кричать собственной физиономией «Мы виновны, арестуйте нас». — Заметив, что Арсений всё ещё странно поглядывал по сторонам, он чуть тише и, чуть улыбнувшись для ободрения, проговорил: — У них действительно хорошая охрана, но они думают, что их никто в жизни не перехитрит, вот и всё. Привыкли уже, что тотальный контроль стал привычкой, отчего безответственно относятся к случаям с «предательством», ведь, по их мнению, это вещь из разряда вон выходящая.

— И всё равно они недолюбливают пиратов.

— Считают, что пираты их боятся, — возразил. — Чёрт из два, да там бояться можно того того, что они слишком плохо делают свою работу, хоть со стороны и кажутся ужас какими жёсткими. — За разговорами они уже вышли с территории, но пальцы Попова всё так же были напряжены. — Слушай, Арс, мы выбрались? Выбрались. Всё, нам не о чём волноваться.

— Не о чем волноваться… — устало повторил Арс, сжав губы.

Глубокий вздох — правда, надо успокоиться.

Они прошли ещё некоторое расстояние, пока улицы не стали менее людными. Антон внезапно остановился — за ним и Арсений, всё это время очень внимательно следящий за каждым движением первого. Дыхание наконец выравнилось. Спокойствие приятным теплом разливалось по каждой клеточке тела, вернув мысли в порядок, а чувства — в норму. Наконец можно было расслабиться, не волнуясь ни о чём: всё позади.

— Мы молодцы, — на эмоциях прикрыв глаза, улыбнулся, так легко и светло, Шастун, — всё получилось.

Было сложно поверить своим ушам.

Они стояли друг напротив друга, кусая губы. Становилось резко слишком хорошо — блаженно.

— Я слышал, есть какие-то правила этикета, мешающие мне обнять тебя здесь и сейчас, прямо на улице.

— Мужчины обычно обходятся рукопожатием, — он протянул Арсу руку, которую тот сразу же с улыбкой пожал.

Прикосновение руки успокаивало, даже являясь таким обычным жестом.

— Лоуренс нас нигде не ждёт? — лукавый вопрос из ниоткуда.

— Понравился?

А ты ревнуешь?

— Он? — Арсений усмехнулся, наклонив голову чуть набок. — А я ведь говорил про ненадобность идти собственными ногами, а не то, что ты себе уже надумал.

— Ты не хочешь идти пешком? Арсений, это точно ты?

Смех разлился по узкой, уютной улочке. Арсу казалось, что после выплеска адреналина он стал на какое-то время ещё более эмоциональным — всё ощущалось так остро. И так легко получилось увести его от темы ревности Антона.

— Да хочу я, хочу! Просто мне и в экипаже… очень понравилось.

Антону тоже. Безумно. Но планы — у него были планы! — не позволяли двигаться не в задуманном направлении не задуманным способом. И Лоуренса с его чудной Беллой в том самом плане не было — больше нет.

— По этим улицам должен прогуляться каждый уважающий себя человек! Я, знаешь ли, не фанат архитектуры и прочего, но здесь действительно красиво — это один из немногих городов, где при виде пейзажа дух захватывает. Давай, мы ненадолго.

— Я и на надолго согласен, что уж.

Так и договорились. Оказалось, что Попов не знал, что такое мороженое, а о всяких вкусностях по типу булочек со сливками или эклерах с заварным кремом не могло быть и речи, — Антону пришлось срочно это исправлять! И то совсем человек от жизни отбился. Сидя на краю фонтана, где кроме голубей никто не пытался скоротать своё время, Шастуну приходилось показывать этому бессовестному мужчине все прелести городской жизни, где еда и вкусности не ограничивались способностями кока и запасами корабля. И даже там, на маленькой, никому не нужной и никем не замеченной площади, Антон не смог дотронуться до щеки Арсения, убрав остатки сливок с щеки, или подвинуться ближе, чтобы дать попробовать своё мороженое Попову, ведь у них вкусы были разные!.. Он не знал, что больше тяготило: свои принципы, вдруг оказавшиеся сильнее, чем он думал, или шанс быть действительно пойманными.

С Арсением ему было хорошо. Хорошо и спокойно.

Кто бы мог подумать: пирату и спокойно; пирату и хорошо; пират — и влюблён так сильно…

Пират влюблён в пирата — насколько это неправильно?

Весь мир в мгновения сузился до недооценённого мраморного круга и лазурной воды, которая казалось невозможно живой и прекрасной. Они там пробыли ещё некоторое время, не торопясь уходить, а когда Антон всё начал намекать на то, что пора идти, они неохотно встали, мысленно, кажется, навсегда обещая себе остаться именно в том месте, где не было никого, кроме них двоих. Счастья и тишины.

Арсений, встряхнувшись от пленительного блаженства, бодро спросил:

— Что дальше?

— Смотря ты про что: про жизнь или сегодня.

Медленно расплывающаяся улыбка. На жизнь — у него есть планы с ним на целую жизнь?

— Можно ограничиться сегодняшним днём, — уклончиво. Антон другого и не ожидал, но ему нравилось искать в реакции Арса смущение и стеснение — это слишком не вязалось с его образом, из-за чего было ценно.

— У нас есть ещё одно дело и, — он по-деловому, скорее всего, для вида посмотрел на часы, — море времени в запасе.

— Какое дело?

Сначала было предположение: обед. Ибо время. Но Арсений не то чтобы проголодался, и Антон, как ему казалось, тоже не выглядел голодным китом в поисках пищи. Идея с этим сама ушла, а новые прийти не успели — все мысли из головы вылетели, как стая испуганных чаек, оставив Арсения ни с чем, как только немного сухие губы Антона коснулись губ Попова, выбивая из того воздух. Вот так вот? На улице? От неожиданности даже голова чуть закружилась…

Лёгкая улыбка сквозь поцелуй. Ощущение большой худощавой руки на щеке. Тёплый человек рядом. Заинтересованность ума — трепет сердца. У Антона глаза были хитрющие-прехитрющие, но Арс подумал, что, может, частично мог бы гадать, как пройдёт у них остаток дня. Ласково и нежно.

— Пойдём.

И Арсений шёл. Арсений бы пошёл куда угодно — только с ним, только вот тяк держа руку и никогда не отпуская.

***</p>

— Это не странно, что мне кажется, будто бы я знаю тебя всю сваю жизнь? Ладно, не всю, а, наверное, большую её часть? Или как будто ты знаешь меня не меньше… Это так странно.

— Странно, потому что мы знакомы… три дня?

От этой цифры и самому Арсению становилось не по себе. Его никак не волновало, когда они встретились, но после своих слов он смутился.

— Да, — ответил Антон.

— А мне показалось, что как раз-таки для тебя это странным не было: будто ты каждый вечер то и делаешь, что затаскиваешь парней себе в постель.

— Мне тоже показалось… что странным быть не должно было. Но всё на деле оказалось по-другому, вовсе не так, как подошло бы мне, как было бы обычно, нормально.

— И как оказалось?

— Красиво.

«Красиво»… Арсений задумался над этим словом. Он не понимал: а почему у Антона не могло быть до этого всё «красиво»? Красив рассвет на верхней палубе, красивы волны на закате, красиво флаг развивается на ветре; красивым был постоялый двор, в который привёл Арсения Антон, красивый был номер, в котором они сейчас находились, — даже человек у стойки регистрации был красивым, и как красиво Антон сказал ему, что на них уже забронированы дорогущие комнаты, наверное, которые чтобы купить, Шастун не тратил все добытые монеты примерно всю свою жизнь. И так у него не было раньше? Или он просто этого не видел?

— Пираты не славятся приличием и ухоженностью, — как то скомканно бросил Антон, повернувшись к открытому балкону. — Скорее очень сильно воняют и забывают, что такое «мыться».

У них был чудесный балкон с прекрасным видом. Была бы ночь, они бы стали героями какой-то протяжной кино-новеллы: оба лежали нагие в огромной постели, едва прикрытые одеялом, один был на груди второго — который курил дорогие сигары, что купил по пути. Арсений не знал, что Антон курит, но догадывался.

— Тебе нужен был человек, который следит за собой? — попытался подытожить Попов.

А Арсений таким являлся?

— Ухоженность бывает не только внешняя, — пробормотал Антон, снова уставившись на небо, такое светлое… вечер только начинался. — Не знаю, может быть.

Арсений так и не понял, нравится ему сигаретный дым или нет, но поцелуй из-за горечи неприятным не становился. Антон уже извинялся за то, что курил при нём, но по правде говоря, Арсению правда было это не важно. Антон — да, это — нет.

— Ты меня точно не околдовал?

— Если бы мог, сделал бы это раньше.

— Не мог. — Позже Антон пояснил: — Мы не были знакомы.

— А ну да, точно, — улыбка, буквально говорящая «ну и всё равно», и снова поцелуй, тягучий и длинный.

Как оказалось не важным то, что было вчера или пару дней назад. В общем, они оба всё ещё пытались осознать: а что важно? Завтра? Сегодня? Сейчас? А точно важно время, а не состояние? А точно что-либо может иметь значение, если им вместе хорошо?

У Шастуна действительно вышло снять им двоим пространство для того, чтобы они могли насладиться выпавшими часами спокойствия и счастья. Могло показаться, что они сняли ужасно дорогой и престижный номер для деловой командировки безумно важных и статных личностей где-то из области торговли или морского содружества партии, но на самом же деле они были парочкой пиратов, у которых в корабле не было столь просторной спальни, что была сделать. Парочка — не просто так. Секс, поцелуи и разговоры неспешно сменяли друг друга без чёткого порядка. Всё было так хаотично, что казалось, будто остановилось время; и лишь открытые настежь двери балкона напоминали о том, что день всё ещё сменялся ночью.

— Мне кажется, тебе надо знать, что я… никогда не тратил деньги на нечто такое. Если честно, я вообще больше коплю, ежели трачу. Вдруг ты ещё подумаешь, что встретил капитана богатого корабля, у которого в запасе денег как в океане воды, или… что я вдруг пытаюсь купить тебя такими роскошными хоромами.

«А кто сказал, что я против?»

— Подарками ты вроде не задариваешь, — заметил Арс.

— А должен?

Попова очаровывало то, каким доверчивым Антон мог быть рядом с ним. Как он заметил — только рядом с ним.

— Нет, конечно, нет, — уверил он. — И я бы никогда не подумал о тебе ничего такого. Странно, что ты об этом заговорил.

Если честно, Арсений раньше никогда не задумывался и о деньгах в принципе. Что ж, может, в этом вопросе он будет вечным ребёнком. Из плюсов: он никогда не подумал бы быть меркантильным в обратную сторону — встречаться ради пожизненного материального обеспечения — ни за что. Бросало в неприятную дрожь даже при просто мысли об этом.

— Зато у меня есть кое-что для тебя.

Антон искренне удивился, выпуская подскочившего Арса из объятий. Он сел, облокотившись на изголовье кровати. Смотрел, как Попов пытается найти свои штаны и что-то, запрятанное в их карман, и хихикал. Бессовестно и счастливо. Арсений сделал вид, будто не чувствовал этот пристальный взгляд на своей обнажённой спине. Ещё немного — и он вновь оказался на кровати, а точнее на Антоне, удобно устроившись наверху. Ему так нравилось.

— Вот только не смейся! — Предупредил он, тщательно скрывая что-то у себя за спиной. По тому, что это помещалось в зажатый кулак, можно было догадаться, что вещь маленькая, но интрига с каждой секундой всё возрастала. Арсений всё мялся, наконец пробурчав невнятно очаровательное: — Мне показалось это милым.

Он прянул руку вперёд, скорее поторапливая Антона, чтобы он уже взял в руки и не смущал своей приторно хитрой улыбкой бедные красные уши Попова. Маленькая стеклянная баночка была украшена сушёной травой и пахла чем-то ненавязчивым и сладким. По цвету и, если приоткрыть крышечку, запаху можно было догадаться, какой именно знакомый аромат навеивал воспоминания о чём-то солнечном и прекрасном.

— Клубника? — он сам не понял, то был вопрос или всё же утверждение.

Непроизвольная улыбка. Казалось бы, мелочь — бальзам для губ, сделанный местными травницами, но то, сколько тепла содержала эта маленькая вещь, было необъяснимо. А мысль, что теперь Арсений будет целовать губы со вкусом клубники…

— Это правда мило, — тихо засмущался Антон.

Арсений, который ранее затаив дыхание следил за ним, чувствуя, как медленно сжимается его сердце от лёгкого волнения, облегченно и безумно довольно воскликнул:

— Ну вот! Значит, у тебя лучший парень на свете.

Парень?

Смысл сказанных слов дошёл не сразу, а когда дошёл, был оставлен на потом, ибо не было необходимости загружать голову бесконечными мыслями и анализами. Антон заметил, что губы у него правда сухие, бальзам очень пришёлся кстати.

А ещё Антон заметил, что Арсений это знал. И пронеслось в голове: как же ему с ним повезло…

Шастун всегда считал, что самая неловкая ситуация, в которую он попадал, была на бригантине, когда он её не был капитаном: в тайне с кем-то написался до абсолютно невменяемого состояния и проснулся на утро (если одиннадцать утра кто-то на корабле считал утром) на марсе одной из мачт абсолютно голым, потом собирая свои манатки по всей палубе. Но когда к ним с Арсением в номер ворвалась какая-то милейшая женщина с большим подносом в руках, он пересмотрел свои взгляды. Они оба быстро переглянулись между собой. Как быстро пришла гостья, так же и ушла, оставив покрасневших пиратов сидеть, вылупившись, и негодовать. Э… что только что произошло?

— Это не я.

— И не я, — Арсений пожал плечами, двигаясь вперёд, чтобы разглядеть, что же там.

— Они ничего не знали.

По «ими» имелся в виду персонал места, где они находились.

— Видимо, знали.

— И не должны были входить без стука и разрешения…

— Вошли же — и ушли, если ты не заметил! Всё спокойно.

— Бессмыслица…

Попов покачал головой, прокляв десять раз чрезмерную осторожность Шастуна — та была совсем не кстати! Такой прекрасный вечер ставить в шаткое положение из-за какого-то там страха — немыслимо! Он довольно и непринуждённо, будто пытаясь вселить те же самые эмоции и в Антона, ответил:

— А мне кажется, приятно. Кто-то для нас постарался, и не важно, это кто-то отсюда или другой… — Он поспешил перебить готового вспылить из-за «кто-то другой» Шастуна: — В любом случае мы не знаем и узнавать сейчас не собираемся! Смотри, тут фрукты есть… и клубника!..

Такое совпадение смягчило Антона, но не растопило. Арсений, закатив в стороне глаза, перебрался назад к Шастуну, и протянул руку к его плечу — ключицам — шее. Мягкие массирующие движения были усладой для напряжённости, что ощущалась как самый колючий ёж. Хотелось ударить его бушпритом по голове. Или хотя бы чем-нибудь. Тяжёлым. Вот честно. Чтобы наконец перестал думать — и улыбнулся.

Вот Арсений улыбался. Как зачаровывал его миг, где они были вместе…

— Какая разница — мы уже сегодня отсюда уедем, — и непринуждённый поцелуй в уголок губ. Подмигнув, Попов вернулся к букету; как он любил цветы…

Антон смотрел и очаровывался сам. Вновь. Безудержно и беспрестанно. Чуть погодя он присоединился к своему парню, обвив его грудь со спины руками и нежно поцеловав в предплечье.

— «Прекрасного вечера в любви и цветах» пожелали нам в записке. — Позже так же безмятежно добавил: — Я же сказал: кто-то о нас позаботился.

Он прикрыл глаза и опрокинул чуть голову назад, затылком касаясь тёплой кожи. Становилось так спокойно. И пожелание, оставленное с подарком, должно же воплотиться в жизнь, разве не так? Антон поцеловал Арсения ещё раз, ещё раз и ещё.

Они действительно провели прекрасный вечер. Смех, вино, поцелуи — и они поняли, что лучше момента в их жизни не было. Все самые яркие пятна, из которых состояла жизнь, меркли перед пастельным<span class="footnote" id="fn_30099240_12"></span> спокойствием, после которого блаженно осознаёшь, что бóльшего единения с собой и миром уже быть не могло. Поэтому сейчас — как важно оставаться в этом самом «сейчас». Ценить. Любить. Быть любимым.

Терпкий сигаретный дым медленно растворялся в свежем прохладном воздухе. Было почти темно. На улицах спешили домой люди, совсем не обращающие внимания на то, что происходило прямо над их головами; если бы они совершенно случайно поинтересовались, что происходило вокруг, то, быть может, всё-таки увидели милый балкончик, заросший домашними растениями, и двух пиратов, очарованных друг другом. На Арсении уже были и кое-как напяленные штаны и лениво свисающая рубашка, чтобы, стоя на пути ветра, дующего с моря, не околеть, а Антон же ограничился штанами — рьяно доказывал Попову, что ему совсем не было холодно: табак согревал. Тот снисходительно качал головой.

И всё же было прекрасно. За тихими разговорами, за громким смехом и умеренными мыслями они и не заметили, как быстро двигалось солнце к горизонту — и как эфимерно для них двоих время. Как быстро они до этого дошли?..

Это были те самые разговоры обо всём и одновременно ни о чём, которые так быстро стирались из памяти как слова и информация; оставалось только впечатление, оставалось настроение, атмосфера — и это уже навсегда. Потому что дорог человек. Дорог… И всё же как быстро незнакомец стал всем. И всё же как быстро они потерялись. Сошли с ума. Абсолютно сбрендили. На пиратском судне, прямо под флагом и саблями — влюбиться! По уши.

— Посмотри на этот волшебный закат… Я обошёл чёртову половину мира на корабле, я видел всё: от извергающихся вулканов до снега в океане, но ничего бы не было так просто и так захватывающе, как… это.

Цвета — он ещё ни разу не видел, чтобы такое множество разных насыщенных оттенков так восхитительно гармонировали на небе меж мягких облаков. От ядрёного жёлтого до глубокого синего. Оранжевый, как корка апельсина, розовый, как лепесток розы, фиолетовый, как лавандовое поле, и красный — та самая кровь, связывающая эстетику с реальностью, где получить пулю в сердце было так же легко, как выпить чай утром. Арсений возразил:

— Ты преувеличиваешь, — непринуждённо и с усмешкой.

— Почему это?

— Сейчас тебе всё будет казаться прекрасным — исключительно прекрасным — и уникальным, даже обычный стул. — Его улыбка была широкой и искренней, будто он сейчас сам был в состоянии неконтролируемой эйфории — когда ты выглядишь по-дурацки счастливым. Он коротко, не без игривого подтона объяснил: — У самого то же самое.

Закатив глаза, Шаст вернулся к созерцанию заходящего солнца. Разумеется, он успел одними губами сказать что-то вроде «ну и дурак». Дальше — один взгляд в сторону, и он уже видит, как сам Арсений со слегка приоткрытым ртом непрерывно смотрит вдаль, наверное, почти не моргая, абсолютно заворожённый. Позже Арс, сам поймав себя на том, что вдруг растерял все слова, отвлекшись на вид, стушевался:

— Ладно, беру свои слова назад: это… восхитительно.

— Вот именно! — тут же победно воскликнул Антон, на эмоциях пихнув Попова в плечо. — А я тебе о чём говорю? Только здесь бывает настолько красиво небо… Ты ещё не видел звёзды при тёмной ночи — только здесь они умудряются быть по-своему яркими! — воодушевился он, махая руками. А позже чуть успокоился, вернув более философский лад: — Невероятно то, как в настолько гиблом для людей и принципов месте скрывается необычайная красота. Как бы мне хотелось её спасти… увезти в другое место, где бы её было свободно.

— Если так посмотреть, и здесь вполне можно обжиться без проблем, — пожал плечами, немного подумав, Арсений, — даже без жандармов в заднице.

Антону понравилась его идея.

Жить в городе, где-нибудь иметь свой уголок, обустроить собственный дом… Для Антона это всё звучало незнакомо и далёко, но впервые в жизни он не чувствовал отвращения или неприязни — он подумал, а каково это, не ходить по всему свету без остановок, а поселиться в одном месте, который будет твоим на всю жизнь (или её часть)?

И он вдруг ни с того ни с сего выпалил:

— Мы бы могли остаться здесь навсегда.

Пауза.

— Нет, — поспешное. Снова пауза. Арсений чертыхнулся: понял, что сказал не то. — Я имею в виду… Ты же любишь море, и твоя команда… Как же всё…

Антон опустил голову, стоя оперевшись на перила. Он смотрел вниз.

— Понимаешь, жизнь, — он немного замялся, не зная, как именно это сказать, — без понимания своего места в мире совсем не радужная. Что бы мы ни делали и куда бы мы ни стремились, мы это делаем из-за того, что вне судна наше существование не имеет смысла. Мы утонули, прежде чем подняться на палубу. И как бы мы друг друга ни ценили и ни любили, высшая точка самореализации — уход в другую жизнь, где не надо выживать, а можно… жить. И здесь бы жить, — он рвано вздохнул, — было бы просто замечательно.

Он посмотрел на Арсения — взгляд того же был направлен куда-то в сторону. Пальцы беспорядочно барабанили по балюстраде<span class="footnote" id="fn_30099240_13"></span>, что не осталось незамеченным. Озадаченно сжатые губы. Лёгкое разочарование. Понимание.

— Но если ты так категоричен…

Шастун не знал, что он из тех, кто в один момент может продумать всю свою дальнейшую жизнь в деталях и романтичных моментах, где будет лишь идиллия и только, но сейчас он прекрасно представлял себя в будущем вместе с тем человеком, что стоял рядом. Но это же неправильно — заглядывать в то, что ещё не произошло. Каждая фантазия гарантировало то, что этого не будет. Почему? Потому что жизнь непредсказуема, её фантазия не может сравниться с человеческой, поэтому и… загадывать не нужно. Не так часто ожидание оправдывается. Антон поник, развернувшись спиной к балюстраде и оперевшись на неё спиной. Он опустил голову назад, закрыв глаза. Холодный воздух наполнили лёгкие. Волосы устало откликались на каждое движение ветра.

Арсений не сразу вырвался из задумчивости и размышлений, а как только наконец вернулся к реальности, потянулся к Антону. О чём он только думал? Как же глупо! Он же совсем не это имел в виду!..

— Ещё слишком рано что-то решать, — робко начал он, не зная, с какой стороны подступиться. Он прикоснулся к нему, прижался щекой, наклонился; Антон казался каменной стеной, никак не отзывающейся на нежность. Нужно было срочно всё исправлять. — У нас ещё вся жизнь впереди для важных и не важных решений, а сейчас — посмотри, как хорошо сейчас! — может, забудем обо всём хотя бы на некоторое время и перестанем думать о том, что будет после?

В тишине был слышен даже слабый ветер. Антон как-то иронично-горько улыбнулся, не открывая глаз.

— Ведь после может и не быть?

— Вот именно.

Тяжёлый вздох.

— Бессмыслица какая-то.

Арсений пожал плечами. Если так посудить, то вся жизнь — бессмыслица… Арс, не опуская головы, нашёл руку Антона, сплетя свои пальцы с его. Он сжал руку. Несильно. Но крепко. Отчаянно.

— У нас мало времени, тебе не кажется?

Кажется. Только страх потерять это время — куда от него деться? Он же и мешает… Мы закрываем глаза на то, что боимся потерять, чтобы терять не было так больно, но как же это неправильно, если нужно наоборот отдаваться полностью — чтобы было, по чему скучать. Чтобы было. Осталось. Навсегда. Оно же останется — хотя бы в воспоминаниях.

Арсений хотел, чтобы Антон остался; он хотел сам остаться у него. Навсегда. Навечно. В голове, в душе, в сердце — только остаться.

Он потёрся носом о линию его подбородка, пощекотал его шею, мягко поцеловал в уголок губ. Аккуратно, одними пальцами повернул к себе его лицо. Смотрел в глаза. Долго. Утонул. Снова. Глубоко вздохнув, Арсений упал головой Антону на плечо, поняв, что тот ещё злится. Или обижается. На себя или на Арсения, он сам разобрать не мог.

Арс снова поднял голову, попытавшись уже что-то сказать:

— Антон…

Но тот устало перебил:

— Заткнись и… Просто поцелуй меня.

***</p>

Всегда очаровывал шум прибоя. То, какое спокойствие внушало беспокойное море, было поразительным: хотелось быть той самой волной, которая при стремительном всплеске не только разбивалась о камень, но и возобновляла свой путь, возвращаясь к началу — к нулю. К умиротворению. Хотелось так всегда. Хорошо.

Безумно хорошо.

Закат был невероятен. Каждую минуту разный — и всё равно запоминающийся. Галерея воспоминаний из рыжих и красных красок. Огонь горел в душе, зажигая каждую клетку для нового приключения. Антон с Арсением бодро, но всё равно размеренно шли по каменному побережью, ведомые картой из фонарей. Взгляд на море, взгляд на дорогу, взгляд на друг друга; улыбка и снова шаг вприпрыжку. Смех. Арсению нравилось делать что-то несуразное и максимально нелогичное, чтобы Антон смеялся. Иногда он брал его за руку — крепко-прекрепко — и не отпускал, пока был уверен, что ни единого человека поблизости нет. Ночь пуста (хоть был то поздний вечер). Компанию Арсу и Шасту составляли волны, одобрительно шепчущие что-то издали.

Жизнь кипела за окнами, жизнь кипела за шторами; люди собирались на главных площадях и красивых аллеях и радовались тёплой атмосфере и прохладному воздуху, когда на всеми забытых узких улочках даже не ходили солдаты. Но именно это и вызывало у Попова особенный восторг — возможность уединения. Уединение было прекрасным. Даже самое неромантичное казалось наполненным смыслом и трепетом, восторгом — чем-то возвышенным и прекрасным. А быть может, это просто на руку играло приподнятое настроение.

Что-то скребло на душе. Как же не хотелось, чтобы это когда-нибудь заканчивалось. В нашей жизни не хватает чего-то вечного…

Когда Арсений увидел слабо качающуюся на поржавевших цепях вывеску и понял, что они уже пришли, он остановился почти у самых дверей, молча глядя на Антона: думал, как ему сказать правильней.

— Ты же знаешь, что им всё равно?

— Что?

Ну вот, зря думал: не вышло ничего путного.

— Нет, надо переформулировать, я не так хотела сказать, — под нос себе пробурчал Арсений, прежде чем продолжить. — Ты знаешь, что они примут тебя, как и любого другого члена команды, любым? Нам… не обязательно скрываться. Мы можем войти и открыться, не чувствуя, что делаем что-то не то, что-то неправильное, ведь… такого рода вещи не способны даже попытаться разорвать ту связь, что есть у вас как у команды. — Он быстро исправился: — У нас. И уважение к тебе — оно не исчезнет.

Антон растерялся, абсолютно потерянным взглядом бегая от одного глаза Арсения к другому. Его это тронуло. Его это испугало. Его это обезоружило. Снова.

Долго не дожидаясь ответа, Арсений мягко продолжил:

— В любом случае я просто предложил. Расскажем, когда будешь готов.

Вот от его улыбки Антону становится в разы легче.

— А ты готов? — Шаст сам не знал, вопрос это был или всё-таки утверждение.

— Мне кажется, да. Я понял, что не хотел бы быть чьим-то секретом всю свою жизнь, так что рассказать всё остальным… да, думаю, я уже готов.

Антон опустил голову, вдруг почувствовав себя слабым (как непривычно и отвратительно!), но Арсений поспешил прервать его копания в себе заботливым и твёрдым:

— Ты не должен. Всё хорошо. — Он взял его за обе руки, чувствуя, как напряжение того потихоньку сходит на нет благодаря такому простому действию. — Пойдём?

Они открыли дверь таверны с грохотом, ибо по-другому было просто нельзя: эта деревянная глыба стояла тут уже несколько десятилетий, давно уже скрипя и плача, но с радостью впуская новых посетителей. Если снаружи тихая гавань, то внутри — шумный подводный мир, где движение никогда не прекращалось.

— Наши на втором этаже, — сообщил Шастун, ведя за собой Попова, — в отдельной зоне с ослабленным влиянием местных законов.

Понимать и не пришлось: для пиратов здесь был свой уголок. Видимо, бывали здесь они часто.

— Слушай, у меня есть предложение, — хитро ухмыльнулся Шастун, после того как они преодолели подозрительно шаткую и скрипучую лестницу. — Подыграй мне, а? Ты всё поймёшь.

Отчётливо было слышно море из голосов за закрытой дверью, который вдруг прервался одним чётким, ровным хлопком: Шастун резко вошёл, моментально приковав внимание всех присутствующих. Арсений ни разу не слышал, чтобы такой гул настолько быстро затихал в ничто. Антон даже со спины выглядел нарочито мрачным — голова была слегка опущена, а спина согнута, как у тёмного ворчливого старикана, ненавидящего весь мир. Момент — Попов так же мрачно опустил глаза к полу, даже как-то машинально подняв правую руку к груди, якобы скорбя. Напряжение в помещении достигло своего пика и, к удивлению, с него не сходило. Ни звука.

Казалось, будто абсолютно каждый человек на этом этаже таверны затаил дыхание, непрерывно наблюдая за капитаном Антоном Шастуном, делающим один шаг, другой… Арсений мельком успел обвести всех взглядом и понять, что здесь находилась по большей части только их команда, а если и был кто-то не с корабля, то явно был другом, которому можно было доверять — и с которым не стыдно было выпить стакан-другой. Это была явно «их» компания, так что не было безызвестным то, как важен был результат похода Шастуна и его помощника в самый центр скопления портовой информации (а значит — власти) Южного государства. Нервы были на пределе. Они не знали, чего ожидать, но поведение Антона было более чем красноречивым. Они боялись сегодня не дойти до дома живыми…

Шастун размашисто плюхнулся на стул у барной стойки и раздражённо кинул рядом с собой свою сумку; на соседнее место аккуратно сел всё ещё не поднимающий глаз Арсений. Все вокруг понимали: надо что-то делать, но подойти боялся каждый. Как самый кого не жалко (а официальная причина: «у тебя лучше всех с ними отношения») был нагло выдвинут Матвиенко, с поражённым лицом смотрящий назад и одними губами говорящий «предатели», но Попов, сморщив, как от лимона, лицо, отмахнулся рукой, мол, не стоит подходить, вот и ретировался Серый, так и не спросив, что, собственно, произошло.

Арсений еле держался, чтобы не засмеяться, но выглядел более чем натурально раздосадованным. А Антон — боже, как прекрасен был капитан, в чьём взгляде желание убивать выглядело совсем как настоящее!.. Перед ним тут же магическим образом оказалась рюмка чистой водки. Устрашающий оскал зубов. Как же он кайфовал от того, какую власть имел над людьми в этом душном помещении.

— Эй, — окликнул он только отошедшего хозяина таверны, стоящего на разливе. Тот подошёл очень неохотно, нервно дожидаясь того, что же ему скажет его старый друг, который, как знают все хорошие друзья, в гневе был безумно страшен. Шастун потянул ещё немного, прежде чем с едва уловимой улыбкой сказать: — Этой ночью всем ром за мой счёт запиши! Гуляем!

Улыбка уже перестала быть скрытой. Секунда. Две. Облегчённый выдох. И весь этаж взорвался радостными возгласами, пронзительным свистом, громким смехом и искренними поздравлениями. Все подходили к ним, радостно пожимали руки или трепали по плечам. Шумная толпа окружила Арсения и Антона, но именно в ней они почувствовали себя ценными и любимыми: все свои всё-таки, все семья. Музыка снова заиграла. Смех и разговоры больше не затихали — они стали громче, они заглушали друг друга, будто соревнуясь в том, кто кого перекричит. Эмоции вырывались на ружу. Антон смеялся и улыбался вместе с ними. Арсений — с Антоном. И вот этот момент достигнутой цели, абсолютного счастья, которое ты способен разделить с близкими людьми — он бесценен.

— Вот я ни на секунду в вас не сомневался! Ах вы ж какие!.. — почти потерявший дар речи от радости Серёжа не удержался от объятий с дружеским хлопком по спине.

— Ага-ага, затирай больше! Видел бы ты своё испуганное до чёртиков лицо!

— Это вы тут вообще-то цирк устроили, так что не надо! — отмахнулся он. — Поздравляю! Сложно было?

Антон не любил хвастаться своими заслугами, поэтому это за него сделал Арсений, причём длинно и в красках. А сам Шастун слушал, не отвлекаясь. Живая музыка, звон стаканов и бурчание напитков заполняли весь этаж, а запах сырости, сигарет и алкоголя окружал со всех сторон. Пираты в таверне поставили все столы в круг, чтобы сесть почти что так же, как сидели обычно в трюме своей бригантины, и начали есть, пить да шутки шутить.

Ещё раз внимательно обведя знакомых и незнакомых людей рядом взглядом, Арсений, пытаясь говорить чуть громче обычного, чтобы звук не потерялся в пьяном пространстве, спросил, повернув голову к Матвиенко:

— Где Позов?

Серый пожал плечами:

— Скоро будет.

— Он разве не с вами?

— Много волнуешься за Диму, тебе не кажется? — изогнул бровь Шаст, сидящий с другой стороны от Попова, по-деловому разворачиваясь к столу спиной и на него облокачиваясь.

— А ты ревнуешь?

Бум — выбил.

Серёжа с Антоном очень неловко переглянулись, отчего Арсению стало ещё веселее. Он залпом выпил стопку рома, чем отвлёк обоих от вопроса, поставившего в тупик: Антона — потому что это было почти открытым заявлением об их отношениях, о которых, как он думал, Серёжа не знал; а Серёжу — потому что ну совсем непривычно ему лицезреть, как милуются его капитан и лучший друг! В общем, все были в смятении, один Попов довольно улыбался. Позже к нему присоединились и остальные, забыв обо всём, что тревожило. Они втроём засмеялись, вернувшись к бессмысленным разговорам и широким улыбкам.

Был тир, были песни, были игры; шутки, анекдоты, рассказы, смех, смех, много смеха — кажется, Арсений никогда так долго и открыто не смеялся, ведь всегда считал, что смех его не красил, но в этот день ему было всё равно, он жил так, как только мог. Было шумно, было жарко, было свободно. Арс поймал себя на мысли, что никакого опьянения алкоголем он не чувствовал, но раскрепощённые люди вокруг заставляли его отдаться и забыться — не думать ни о чём. Никаких проблем, никаких переживаний, ничего. Воспитание? К чёрту. Вежливость? Забыли. Приличие? А зачем? Ничего не было нужно. Ни-че-го. Говори что хочешь, делай что хочешь, ешь, пей, гуляй, кричи, танцуй, целуй. Живи.

Среди абсолютно не осознающих реальность людей Арсений почувствовал жизнь, бурлящую, неугасающую, динамичную. Он смог влиться в волну. Волна его уносила. Как же было хорошо.

Часов не наблюдалось, поэтому Попов не знал, когда именно присоединился к ним квартирмейстер, но его приход был принят тепло и радостно. Арсения поразил факт, что действительно каждый человек из примерно сорока или пятидесяти (шестидесяти?), кто находился в верхней части таверны, знал Поза лично и уважал его. Как все загудели, как все встречали главного помощника капитана!

— Батя пришёл! — Серёжа наклонился спиной назад, чтобы пожать тому руку. — Дима! Как ты?

— Без вас — просто замечательно, — бодро ответил тот, встав за спинами товарищей, между Арсом и Антоном.

— Хватит затирать, небось еле сбежал сюда, унося ноги, — не отставал от него Матвиенко.

Позов натянул саркастичную улыбку:

— Это у нас только ты один готов бежать сломя голову за кружкой пива или обаятельной красавицей, не надо нас к себе принижать.

— Иди к чёрту!

Теперь уже улыбка стала искренней.

— А вот это уже по-нашему, вот так лучше!

— Садись уже, семейный наш, — постучал по месту рядом с собой Антон. — Не болтай, а лучше ешь, мы ещё не скоро сможет так же масштабно пирануть.

— И съедобно.

— Тсс, — Шаст его локтем пихнул в бок, кивнув вперёд, — кок услышит, и мы будем питаться воздухом.

Они тихо засмеялись, как дети. Арсений поджал губы, пытаясь не улыбаться, глядя на это. В голове было только одно: «Как же я их люблю».

Вдруг он понял, что Антон назвал Диму «семейным», и, долгое время прокручивая разные версии объяснения этому, спросил, пока тот то поднимался, то опускался на скамью, накладывая себе еду со стола:

— У тебя здесь родители живут?

— Жена с дочерью, — ответил тот, не отвлекаясь от дела.

— У тебя есть жена?!

Дима на несколько секунд остановился, не понимая, что в этом было удивительного, а потом, уже окончательно сев на своё место, повернулся к Арсению:

— Прости, что так долго скрывал это, — он драматично прижал правую руку к сердцу и попытался лицом выразить максимально сочувствие, — но я не могу быть с тобой.

— Прямо в сердце… — медленно, неосознанно разделяя по слогам, проговорил полностью ошеломлённый Попов. — У Поза жена. — Он нахмурился, задумавшись. — Кто тебя вытерпит-то? Бред.

— И дочь, — добавил, хихикнув, Матвиенко.

Попов переводил всё ещё удивлённый взгляд с одного на другого, мотая головой.

— Кто вы все? Я точно вас знаю?

— Абсолютно нет, — встрял в их разговор Антон, совершенно не знающий, о чём шла речь. — Что произошло?

— Позов не хочет быть со мной вместе, потому что женат. — Обогнав Серёжу, он не забыл: — И ещё дочь. Я разбит. А Матвиенко — тоже, должно быть, от меня что-то скрывает! Девушка? Две? Гарем? Я готов ожидать всё что угодно!

В шутку (или не совсем) возмущённый Арс так забавлял Шастуна, что тот не удержался от слов:

— Не волнуйся, я-то тебя не брошу!

Тут Дима с Серёжей одновременно чуть не подавились.

— Спасибо, капитан! — Улыбнулся он, после укоризненно посмотрев сначала на Поза, а потом на Матвиенко. — Хоть кто-то меня здесь любит.

— Снимите себе уже номер, — запротестовал Позов. — Фу на вас, я… я вот к Серому пересяду, — сказал он, вставая, — он хотя бы старается выглядеть адекватным.

Арсений подвинулся к Антону, с какого-то перепуга почти умирая от смеха, как и сам Шастун (который вообще-то был давно подшофе, а какие у Попова оправдания?), вполне однозначно показав остальным товарищам средний палец.

Немного погодя Позов сел между Серёжей и Арсением, довольный тем, что второй теперь находился рядом с Антоном. Почему довольный? — никто внимания не обращал. Вскоре всё вернулась в прежнее русло, где все почти без колкостей общались друг с другом, временами закусывая и запивая (а иногда и запевая). В основном Арсений слушал тех, кто сидел напротив — он познакомился с прекрасной барышней, у которой оказался свой подпольный бизнес, связанный с оружием, и с самим хозяином заведения, которому было лет под пятьдесят, но задор был на все тридцать пять. Они оба познакомились с Антоном и его командой пару лет назад и здорово поддерживали связь, так что неловких и смешных историй было хоть отбавляй. Шастун предпочитал не мучиться и дать им слово. Всё равно останавливать поток слов было бесполезно, а смотреть на восхищённо впитывающего всё Арсения было приятно. Ещё несколько членов команды присоединились к ним, пока Попов всё слушал, а Шастун всё любовался им… разумеется, не в открытую, а тщательно всё скрывая.

Картинка перед глазами почему-то время от времени плыла, а желание что-то делать всё падало, падало и падало… Антон просто сидел, улыбаясь. Он неожиданно под столом потянул руку к Арсению и нашёл его ладонь, которую тут же крепко сжал, полностью удовлетворённый. Пришлось потрудиться, чтобы скрыть смущённую улыбку. Так они и сидели, не замеченные остальными, когда Арсений разговаривал, когда Антон мимолётно присоединялся к беседе и даже когда оба не участвовали в разговоре, только слушая или потеряв интерес к теме. В это время как раз к ним обратился какой-то чересчур игривый Позов.

— Ну что, вас можно поздравить?

Они оба отдёрнули руки, выпучив глаза. Моментальная паника. Что он только что сказал?

— Поздравить с чем?..

— Ну, вы сделали это?

Легче что-то не становилось. Они оба уставились на Позова, будто он сказал что-то до невозможного неприличное. Мыли в голове у них были явно такие.

— Я про план движения гослинкоров<span class="footnote" id="fn_30099240_14"></span> до Мёртвых островов, разумеется. А что вы так странно на меня смотрите? — Он напрягся, когда Арсений с Антоном облегчённо выдохнули. — Я что-то не то спросил?

— Нет-нет, всё нормально! — успокоил его Шаст с привычной улыбкой. — Мы всё нашли, не волнуйся, я тебе на корабле уже покажу.

— У тебя с собой? — поинтересовался.

— Да, но доставать здесь небезопасно, сам знаешь.

Вполне довольный ответом, он кивнул, после ободряюще обратившись уже лично к Арсению:

— Поздравляю с первым выполненным заданием, пират, — искренне сказал он, даже пожав руку. Попов был поражён в той же степени, что и благодарен.

— Спасибо, Поз, — он просиял. — Жаль тебя там не было, видел бы ты, как я хорош!

— Да-да, мне потом Шаст расскажет, как всё было на самом деле.

Но Антон негромко добавил от себя:

— Он правда молодец.

У Димы брови взлетели так высоко, что он даже не знал, что так может. Закатить глаза — классика.

— Ой, всё с вами понятно! — пытаясь не улыбаться, протянул он, поднося стакан к своим губам, чтобы выпить.

Арсений бессовестно хихикал.

— Что понятно?

— Ничего, — бросил Позов, уже не справляясь с рвущейся наружу улыбкой. — Сошлись два голубка за моей спиной.

Они вдвоём легко поддерживали несерьёзный настрой Димы, так как были уверены: он ничего не знал, он даже не догадывался, что происходило на самом деле. Поэтому тот страх, который на секунду проскользнул в их головах, исчез со скоростью света, оставив только тёплые отношения с Позовым, в которых было комфортно.

Через некоторое время (кстати, Арсений всё-таки попросил хозяина таверны расположить часы где-нибудь на видном месте, чтобы совсем не потеряться) Попов оставил их, ссылаясь на кружащуюся голову. Ему правда не хватало свежего воздуха, желательно солёного — прямо у моря.

Спустившись на первый этаж, он заметил, что людей стало раза в три больше, чем было, когда они приходили, хотя и тогда их было совсем не мало. Запах стоял отвратительный. Арсений пожалел, что его алкоголь так и его и не брал, пьяным он себя не чувствовал, только немного уставшим, так как в нетрезвом состоянии хотя бы можно было не ощущать ту вонь, что неслась с каждого угла…

То, что он столкнулся с кем-то, пока шёл, дошло до него не сразу, как и то, что грубо пихнувший локтём в бок мужчина казался знакомым. Остановившись и подняв глаза, Попов увидел перед собой такое же удивлённое лицо, какое, должно быть, было у него самого в тот момент: они уже так же неприятно врезались друг в друга эти утром, как только команда сошла с бригантины. Только вот в этот раз рядом никакой поддержки и опоры рядом с Арсением не было, а на лице у этого странного человека медленно росла мерзкая улыбка, требующая маленькой никчёмной мести. Пальс участился, глаза забегали.

Не бывает таких ужасных совпадений! Или бывает?..

— Простите, — очень быстро проговорил Арсений и дальше пошёл, пытаясь ускориться, чтобы поскорее уйти от этого типа, но толпа мешала. Чёрт.

Ещё никогда Арсу десять метров, что отделали его от двери выхода, не казались такими длинными. Через меньше чем минуту его начали окликать (он знал, что обращались именно к нему), но он делал вид, будто не слышал, всё сильнее сжимая губы в одну полоску. Главное — не паниковать. Вдруг пронесёт? Что ему может сделать какой-то…

Его тронули за плечо. Он чисто инстинктивно повернулся — и зря, потому что ничего хорошего его там не ждало. Тот глубоко обиженный идиот, кажется, привёл своего дружка, который даже для Арсения, совсем не низкого и не тощего Арсения, был настоящим великаном, с которым даже стоять рядом было неуютно. Короткого беглого взгляда было достаточно, чтобы догадаться: это был не просто самый пугающий из знакомых, которого вытащил тот мужчина, чтобы побить своего обидчика, это был кто-то из жандармов, просто отдыхающий после работы. Костюма не было, был взгляд и стойка — в нём полностью отсутствовали жизнь и эмоции.

— Гражданин, паспорт покажите, пожалуйста, — мрачно прохрипел он, показывая какой-то документ, где было подтверждено, что он из органов. Попов жалобно сглотнул, стараясь не терять уверенности в себе и тем более не показывать зарождающийся страх перед этими двумя. Земля под ногами чуть не провалилась.

— Мне кажется, я его в сумке на втором этаже оставил, — не думая, промямлил Арсений, делая едва заметные шаги назад.

Было уточнение:

— На втором этаже?

Он влип. Он серьёзно влип. Видимо, это и было доказательством того, что Попов был далеко не из самой хорошей компании, потому что ухмылка на лице второго, который пожаловался, стала отвратительно победной.

— Подождите секунду, я заберу и принесу. Только не уходите, — вежливо натянув улыбку, пролепетал Арсений для большей правдоподобности и умотал ноги к чёртову Кракену поскорее, без капли сочувствия пихая людей перед собой.

Он слышал за собой голоса. Сердце билось как бешеное. На лестнице он уже просто бежал, почти упав, а дверь на втором этаже закрыл с грохотом на все замки, которые там были. Часть посетителей обратила на него внимание, как и на требовательный стук в закрытую дверь, но Арс ни на секунду не останавливался, тотчас подбежав к своему капитану. И единственное, что он сказал, пытаясь отдышаться, было:

— Блять, валим отсюда.

— Что случилось, Арс? — тут же нахмурился Шастун. Ещё несколько громких толчков в дверь, которая, кажется, была близка к тому, чтобы вылететь, обратили на себя уже взгляды абсолютно всех на этаже.

Арсений не выдержал:

— Валим, я сказал!

В эту же секунду защёлкали сломавшиеся замки и крепежи. Массивная дверь повалилась вниз, расшатав всё здание. Пираты уставились группу (как они так быстро собрались?!) солдатов, солдаты уставились на пиратов. Антон моментально вскочил на стол и, пустив пустую пулю в воздух, тем самым заставив всех вздрогнуть, крикнул:

— Полундра!

И, словно стая крыс, все разбежались в разные стороны, меж собой не пересекаясь, только если сталкивая с ног нежеланных гостей. Арсений растерялся, но Антон тут же схватил его за запястье и потащил в сторону.

— За мной! — сказал он, наклоняясь вниз. — Всем вниз, они будут стрелять!

Попов сначала не понял, а потом чуть не упал от неожиданного выстрела. К абсолютному хаосу добавились крики. Часть людей пошла давить солдатов, испуганно мечась на месте, часть вышла через чёрный вход, а остальные полезли в окна — они выходили не на сторону улицы, а на крышу следующего дома, куда прыгать было меньше метра. Ночь встретила их яркими звёздами. Арсений не знал, куда бежал, но готов был это делать с закрытыми глазами, если перед ним, рядом с ним и за ним были именно эти люди. Это было безумно, но правдой.

— Идите за Позом, я буду сзади! — крикнул им Антон, замечая, что так же на крышу забрались несколько солдат. — Рядом должна быть стоянка лошадей! Живее!

Попов не понял, зачем им лошади, но когда они остановились у самого края крыши и увидели прямо под ней несколько повозок с копнами сена, которые высотой были почти в целый этаж, всё стало снова ясным. Думать долго не пришлось — прыгнули несколько человек разом, быстро переваливаясь на каменную дорогу и отряхиваясь. Серёжа помогал всем это сделать ещё быстрее, пока Позов всех собирал и показывал, куда бежать.

Боялся ли Арсений прыгать? Да. Но как только он обернулся и увидел бегущих навстречу вооружённых людей, он отбросил все страхи куда подальше и прыгнул, ни о чём не заботясь. Тут же подхвативший его Матвиенко придал немного больше уверенности. Улицы казались бесконечными. Поворот за поворотом, угол за углом, они не замедлялись даже когда поворачивали, к чему Попов был явно не готов — он почти отставал, но не переставал бежать, гонимый страхом, что рос во тьме.

Также повысился адреналин в крови. Было ощущение, что он мог всё, абсолютно всё. Хотелось смеяться. Истерически.

От них уже здорово оторвались, но крики и голоса, отдающиеся эхом, всё ещё где-то вдали раздавались, так что останавливаться было нельзя. Неожиданно послышался громкий лай и частые шаги маленьких лап.

— Эти идиоты пустили собак! — почти прошипел Шастун, но звучал чётко и ясно. Он рукой подогнал Арсения сзади, торопя его, а после и побежал чуть вперёд, чтобы Попов сам за ним тянулся и не отстал совсем от команды.

Чисто из любопытства обернувшись, он в ужасе увидел трёх доберманов, которые были в разы быстрее, чем люди, и проворнее, чем лошади. Мысль делать ноги как можно скорее была, но почему-то (сам этого не понимая) Арсений резко остановился, будто дожидаясь собак.

— Арсений, осторожно!.. — машинально крикнул Антон, взволнованно остановившись и до жути испугавшись, но какого же было его удивление когда три разъяренных зверя, которые на вид могли разгрызть их заживо, начали тереться о тоги Попова и скулить, пока тот их гладил.

Понадобилось время, чтобы это прогрузить у себя в голове и осознать. Что… только что произошло?

— Какие они милые, — улыбнулся Арсений, пока Антон находился в полном ауте.

— Серьёзно?.. — абсолютно выпал он, не сразу придя в себя. — Эй, мы спешим! Нас всего-то хотят посадить или повесить! — Он махал рукой как можно энергичнее. — Давай, скорее!

Арсений встал, взволнованно глядя вдаль, и, выставив руку вперёд, скомандовал собакам:

— Назад! Назад! Идите! Бегом!

Были они выдрессированы или нет, но Попова каким-то чудным и совершенно нереальным для Шастуна образом послушались, побежав обратно. И они вдвоём двинулись с места, догоняя своих. Они уже видели их спины.

— Стой! Сюда! — в какой-то момент сказал Антон и резко дёрнул его в сторону домов. Между двух соседних зданий оказался переулок, который переулком-то сложно было назвать, ибо свободно в нём мог пройти только один человек.

Антон встал немного вглубь, не шевелясь, и перед собой поставил Арсения, чтобы не терять из виду. Он шикнул на него, чтобы тот был как можно тише, и не отрывал взгляда от улицы, по которой они бежали ранее.

Отвернутая голова Шастуна была в сантиметрах пятнадцати от лица Арсения — тот любовался тем, как сосредоточен был Антон. В какой-то момент Шаст не выдержал чересчур внимательный взгляд на себе и повернулся, тем самым сократив дистанцию между лицами ещё больше. Частое от бега дыхание на мгновение спёрло.

— Привет, — чуть прикусив нижнюю губу, улыбнулся Антону Арсений, а после совсем немного наклонил голову в бок. Сначала он смотрел на губы, а потом целенаправленно перевёл взгляд на глаза, в которых читалась лёгкая растерянность. Что же с ним делал этот человек…

— Нашёл время для флирта, — закатил глаза смущённый Шастун.

— Будешь жаловаться — поцелую.

— Так значит у нас теперь такие угрозы? — он изогнул одну бровь, а потом дёрнулся, кажется, наконец услышав шаги. — Тихо!

И действительно мимо них начали пробегать солдаты, видя цель где-то далеко перед собой, но не замечая её в стороне — совсем близко. Арсению стало стыдно за то, что сейчас кто-то до сих пор бегал от них, когда они с Антоном просто спрятались… причём не очень умело, лишь играя на отвлечённости жандарма.

— Идём, нам надо срезать путь, — прошептал Шаст, как только убедился, что беда миновала. Он снова потянул Арсения за собой, только в этот раз не постеснялся взять его прямо за руку. Они вышли через тот же переулок на другую улицу.

— Но мы идём в обратную сторону от той, куда бежали всё это время, — непонимающе вертел головой Арс, всё равно покорно следуя за Антоном.

— Да, — ответил тот, так ничего и не объяснив. — Хватит думать, они сейчас без нас уйдут, давай, идём.

— Как скажешь, мой капитан, — как-то неосознанно бросил Арс, перед тем как побежать вместе с Антоном к кораблю.

Они оказались в части, до этого не видимой Арсением, что его насторожило, но как он облегчённо выдохнул, когда увидел знакомую корму в темноте ночи! Было тихо, в округе — никого, а малое количество фонарей волшебным образом делали тишину ещё более неслышимой. Арсений с Антоном радостно вскочили на борт родной бригантины через трап, который тут же за ними занесли на борт.

— Все на месте? — было первое, что сказал Антон, вступая на палубу. Арсений только тогда заметил, что все уже собрались здесь и ждали только их двоих. — Пираты бригантины «Аделанто», все в ряд!

Арсений не знал, что у пиратов может быть такая дисциплина! Меньше трёх секунд понадобилось, чтобы они встали в ряд, от лестницы бака и до самого конца кормы. Капитан тут же прошёл вдоль, проверив и посчитав каждого, когда его квартирмейстер, ходя позади, проверял и пересчитывал.

— Шикарно, — удовлетворённо кивнул Шастун. — Все по местам! Свободные от работы в трюм или к фальшборту, не мешаться! Не расслабляться, мне абсолютно безразлично, в каком вы состоянии — через десять минут мы должны выйти из этой бухты!

И раздалось со всех сторон:

— Есть, капитан!

— Отдать швартовы! Поднять паруса! Курс на северо-восток ровно! Отчаливаем! Где штурман? Рулевой! Кто сейчас за рулевого? Рулевой на месте? Поз, проверь грот-мачту!

Работа понеслась, движение пошло, паруса были подняты и раскрыты, верёвки — натянуты. Они могли делать в пьяном состоянии всё, что делали в трезвом: это было больше, чем опыт или привычка, это был их образ жизни, где ты никто, если не можешь в любом состоянии выйти в море — единственное безопасное для пирата место. Бригантина в такие момента напоминала механизм часов, беспрерывный и точный, где у каждой части была своя задача, выполнявшаяся в содействии с другой, но никогда не мешая. Как и было сказано: десять минут и они уже смотрели издали на огни в домах, на фонарные столбы у причала и спящие корабли в порту, которые уже их никак не касались. Оставалось наблюдать, чтобы не стало шумно.

Попов удивился, что никто не старался проверять воду, ведь если же они узнали в них пиратов, то должны были брать судно для поиска в первую очередь, разве нет?

— Они не подняли тревогу! — объявили с марса, и все радостно загудели.

Капитан похвалил всех, объявив продолжение пира в трюме. Официально было разрешено пить — но только этой ночью. Было назначено несколько людей на вахту наверху, но то было больше условностью, ведь ни за что на свете они бы не потонули, если бы отвлеклись всего на пару часов — только не их бриг-шхуна.

Все почувствовали запах родного дома — немного деревянный, немного солёный, немного несвежий, но родной. Они наконец-то у себя. Волны слегка покачивали судно, фонари давали лишь приглушённый свет, но тепло — оно шло от людей, собравшихся вместе. От тех, кто пожертвует собой ради товарища без раздумий.

Арсений заметил, что соскучился по бригантине, такой маленькой, но такой хорошей. Посмотрев на остальных, он понял, что команда разделяла его чувства. Они все соскучились всего за какой-то один день.

Возможно, судьбу пирата не выбирают — она находит тебя в самом отчаянном состоянии, зовя к себе. Ты идёшь от безысходности. Но дальше… уже не отпустишь её ты. Смотря на людей вокруг, на деревянную палубу и яркую луну, возвышающуюся в небе, Арсений наконец понял, что Кодек Чести — это не законы порядка. Это законы души. Так чувствуется, что правильно. И всё, что происходило на корабле — оно такое, каким и должно было быть.

Четвёртое правило Кодекса Чести — «Для пирата существует лишь один дом — пиратский корабль».

***</p>

Когда все палубы стихли, уже была глубокая ночь, а бригантина давно ушла так далеко, что ни одного чужого судна не было в поле зрения. Бренчание гитары и тихие завывания всё ещё были слышны, как и негромкие разговоры, но то было переход к частному, а в целом — все успокоились, медленно двигаясь к своим койкам. Приятное шуршание на корабле убаюкивало так хорошо, что засыпать не хотелось: слушать бы это снова и снова, никогда не прерывая сей волшебной гармонии звуков. Кто-то убирал посуду со стола. Кто-то всё ещё сидел там, не собираясь в ближайшее время уходить. Кто-то заснул прямо на скамейке.

А кто-то укладывал всех спать, как папа или мама. В общем-то, команде повезло, ибо у неё были оба: Позов с Шастуном никогда не оставляли своих детей без присмотра. Первое дело — позаботится о ближних, а потом уже о себе. Такова была их роль. И все её ценили.

Было довольно-таки забавно наблюдать за тем, как пираты, чумазые, грубые и неуклюжие, сладко заваливались спать, мило посапывая, пока их укрывали пледом. Даже те, кто спал с револьвером под подушкой, выглядели мягкими и беззащитными. Им бы ещё побриться, и совсем страха никакого в такие моменты внушать не будут. В этом, наверное, и была своя прелесть: люди, ненавистно смотрящие на весь мир и закрывавшиеся иголками, словно дикобразы, в своём кругу были маленькими ёжиками, о которых всего лишь нужно было хорошо заботиться — и кормить. Их боялись, их осуждали, и было за что их бояться и осуждать, но Шастун всё равно не мог видеть в них ничего опасного: для него они же были такими родными и безобидными. Своими.

Даже Кодекс Чести в таком случае казался не сводом законов корабля, а сентиментальным списком слащавых фраз для поднятия командного духа, например: Третье правило Кодекса Чести — «Для пирата существует лишь одна семья — Пиратское Братство».

Но какими бы врунами пираты ни были, Кодекс — не врал. Никогда. И по уровню сплочённости всей бригантины это было ясно как белый день. Это восхищало. Это вызывало ещё большее уважение.

Арсений с Серёжей сидели на марсе грот-мачты как самые трезвые: Арсений так и не смог напиться вдоволь, чтобы его понесло, а Серёжа в принципе за день выпил не больше одной кружки пива, так как просто не понимал культа алкоголя, даже являясь пиратом. Они лениво болтали о своём, смотря то на море, то на горизонт — то на луну. Они сидели спинами друг к другу, но могли увидеть почти одно и то же.

— Здорово сегодня вышло, — блаженно расплылся Арсений, пока перед его глазами быстро переключались все события такого длинного, но такого быстрого дня.

— Особенно конец, — без шуток поддержал его Серый.

Немного помедлив, Попов, то ли от нервов, то ли просто от скуки перебирая пальцы рук, спросил:

— С таверной всё будет хорошо? Неудобно вышло… — Он поджал губы, понимая, что если бы не он, может, им бы удалось там посидеть подольше и провести время без этой жуткой погони и звука летящих пуль над головами.

— Да ты не волнуйся! — мягко толкнул его сзади Матвиенко, по-доброму усмехнувшись. — Сегодня ещё очень спокойно вышло, не через такое проходили!

Сложно было представить, что стояло за спинами этих людей. Изнутри (а может, даже и снаружи) всё казалось таким простым, хотя Арсений знал, что это было совсем не так.

В его голове было слишком много мыслей о ночи. Для него пазл не был собран, он не мог понять, что за чем следовало и как обернулось настолько хорошо и лаконично. Шастун знал, что делать, Позов знал, что делать, Матвиенко знал, что делать; каждый был в курсе своей задачи в любой ситуации, какая бы их за углом не ждала опасность. Они ведь даже не обговаривали! Просто… знали и чувствовали друг друга.

— Интересно, как всё было? — будто прочитав мысли, со смешком спросил Серый у Арса.

— Не совсем, — замямлил тот, уворачиваясь от прямого ответа, — я просто некоторые вещи не до конца понял… вот и…

Снова можно было услышать усмешку Серёжи.

— Те, кто были с нами тогда — а можно заметить, что наша команда составляла не больше половины посетителей на этаже, — не рисковали ничем, когда у нас на кону были наши головы — буквально. Они успешно ведут двойную жизнь на Юге, так что им не составит труда отмазаться в очередной раз, просто предоставив все документы, а панику сбросив на страх, так как те выломали дверь. Когда вы с Антоном отстали, мы разделились, так как с нами бежали и просто друзья, не члены команды, и разбежались в разные стороны так, чтобы преследовали только их, пока мы могли спокойно дойти до корабля. Бригантину, кстати, переставили сразу же, как закончился ввоз снастей.

— И с ними ничего не случится? С теми, кто там остался.

— Конечно, нет, — мягко успокоил его Серёжа. — Они живут там, они привыкли. Повеселились на славу, вот это точно! Тебя, возможно, запомнили солдаты, раз из-за тебя и пришли, но дело будет отменено уже к завтрашнему вечеру, когда тебя на острове не найдут. Это всё быстрое дело, и главное — мы ушли вовремя. И быстро.

— Какая удача! — вырвалось у Арсения.

Серёжа замолчал, а потом задумчиво проговорил:

— Не зря всё-таки пиратов называют джентльменами удачи.

Сами-то они это словосочетание не использовали, но молва — молва ходила, никогда не утихая. Никто из пиратов против и не был. С одной стороны любовь к вниманию, с другой — согласие именно с таким сравнением.

— А на самом деле почему вас… нас так называют?

Матвиенко ненадолго ушёл в себя, прежде чем начать:

— Мне кажется, никто не знает, когда именно и почему конкретно (а если и говорит, что знает, то, определённо, врёт), но… Каждый из нас чувствует эту разницу между «настоящим джентльменом» и «джентльменом удачи», это название — или прозвище, что уж — одновременно отделяет нас от остальных людей, показывая, что природа у нас разная, мы живём по-другому; и одновременно напоминает, что мы были когда-то настоящими джентльменами и можем ещё ими стать. Если не будем сдаваться. — Он снова сделал паузу, сдвинув брови к переносице в задумчивости. — Как же тебе это объяснить… Настоящий джентельмен купит, когда джентельмен удачи украдёт; настоящий джентельмен будет мириться с правилами, когда джентельмен удачи будет идти против закона, потому что иного выхода не видит; и настоящий джентельмен говорит почти всегда правду, когда джентельмен будет врать, врать и врать, так как будет бояться, что обычные люди не примут его правду. Но это не значит, что мы до конца жизни будем красть, врать и убивать — шанс-то есть, хоть он и ничтожно мал. Это как… отторженность, но мы и не пытаемся из неё выбраться — все по разным причинам. В большинстве своём, мне кажется, просто потому что… не можем. Это слишком непросто. Вот почему часто можно услышать от пирата фразу: «Вернувшись из этого плавания, я буду жить, как живут самые настоящие джентльмены». Жизнь, где решает всё не одна удача, — вот, чего хочется на самом деле.

Арсений понимающе кивнул, совсем забыв про то, что Серёжа не мог этого видеть. Он облокотился головой на мачту. Серый сделал тоже самое. И оба погрузились каждый в свои мысли, на время забыв даже о том, что сидели на марсе вдвоём.

— Я рад, что ты у меня есть. Если это и есть та самая удача, то, может, так жить вовсе не плохо.

— Какой ты сегодня сентиментальный, — подозрительно покосился на него Серёжа, усмехнувшись. А позже тихо добавил: — Я тоже рад.

С Серёжей Арсений чувствовал себя в безопасности: будто что бы он ни сделал, Матвиенко всегда простит и поймёт. Сам же Серый никогда не думал, что у него мог появиться настолько хороший друг.

— Если бы не это всё, чем бы ты хотел заниматься?

Такого вопроса Матвиенко не ожидал. Хоть и давно смирился с тем, что Попов больше всего любил спрашивать что-то и узнавать.

— Не знаю, может… — он уж было открыл рот, чтобы накинуть идей, но ни одна подходящая ему не приходила на ум. Он чуть нахмурится, медленно закрывая рот и опуская задёрнутую голову. — Не знаю, — в итоге сказал. — Мне придётся пробовать всё, чтобы найти дело, которое было бы мне по душе, так как я не умею ничего, кроме того что делаю на корабле. В общем, мне бы ещё поучиться, книжки там почитать, на лекции походить… да! Было бы интересно пойти в университет, хоть я для него уже и старый. Но специальность… сначала найти дело, потом учёба, потом само дело. Чёрт, как ужасно это звучит! В моём-то возрасте.

Попов в восторге и таком же возмущении обернулся к Серёже, несильно хлопнув по плечу.:

— Наоборот хорошо! Ты чего, Серый? Никогда не поздно начать что-то новое. Тем более мы просто предполагаем.

— Фантазируем, — с ироничной усмешкой предложил более подходящий вариант Серёжа. — Если мы доберёмся до Островов, мне не придётся выбирать из чего-то уже существующего: мы сможем делать там всё что угодно — буквально! — и я могу начать дело, никем прежде не занятое, придумать своё. Или заняться руководством. Быть выше, чем могло бы предложить любое из четырёх Государств.

— Ты очень хочешь, чтобы Острова всё-таки были для вас открыты? — он улыбнулся, вдруг воодушевлённый тем, что это могло бы быть Серёжу счастливее — и было не так далеко от них, оставалось сделать всего несколько шажков.

— А это не очевидно? — усмехнулся он. — Конечно, хочу. Это кажется единственным выходом… из всего.

Арсений опустил голову с какой-то странно полуулыбкой. В этот момент ему захотелось, чтобы у этой бригантины получилось всё, что она заслуживала.

— Вы все выйдете, — твёрдо сказал он. — И… спасибо тебе, что терпишь меня, — голос стал смущенно грустным, что сам Арсений не понял, — я правда ценю это. Я всегда буду помнить тебя.

Пауза. Взгляд вниз. Крепко сжатые губы.

— Ты так говоришь, будто со мной прощаешься.

— Да? — Серёжа нервно кивнул. — Это плохо?

— Не делай так. И то кажется, будто произойдёт что-то ужасное. Неприятное чувство. Скажи по-другому.

Арсений задумался, пока внутри него бились волны. В голову ничего путного не приходило. Пауза затянулась.

— Тогда… сыграем завтра утром в шахматы? — предложил он. — Я видел, ты купил новые какие-то, наверняка дорогие.

Матвиенко довольно растянулся:

— Выторговал у одного мошенника.

— Сказал мошенник.

— В шахматы так в шахматы, — закатив глаза, заключил Серый. — Осталось не забыть.

***</p>

Нелюбовь к островам Юга начиналась там, где приходилось открывать окна нараспашку даже ночью из-за отсутствия воздуха. Кажется, всё утихло окончательно. Шастун только оставил несколько пиратов на вахте, убедившись, что остальные уже спали, и сидел вместе с Позовым в своём кабинете. Им весь день не хватало времени, где они бы могли наконец обговорить всё, что накопилось: они были слишком привыкшими делиться всем в тот же час, а сегодня им пришлось провести почти целые сутки или раздельно, или в шумной компании.

— Мы готовы, — как же давно он мечтал это сказать.

Антон задвинул ящик шкафа у своего стола, довольно плюхнувшись на своё место и откинув голову назад. Он прикрыл глаза. Блаженная улыбка. Всё сложилось как нельзя лучше: команда немного отдохнула, они с Арсом провели шикарно время вместе, все бумаги были найдены, а план, строившийся годами, практически выполнен. И алкоголь слегка облегчал все мысли. Шаст чувствовал, будто достиг нирваны.

— Раньше времени не расслабляйся, это ещё не конец.

— Ой, Поз, отстань, дай мне наконец порадоваться за то, что жизнь наша наконец налаживается. Ты привезёшь их туда, когда всё закончится?

Уточнять, кого именно «их» не пришлось. Дима кивнул, крутя в руках хрустальный стакан. А потом исправился:

— Если только ожидания оправдаются. Иначе я…

— Всё будет так, как мы задумали, — перебил его Антон, напрягшись. — Мы будем все жить там без каких-либо «иначе».

Позов усмехнулся, качаясь на стуле:

— Как скажешь, капитан.

Антон хотел был уже расслабиться, но ощущение чужого взгляда на своём лице не давал даже на минуту прикрыть глаза. Он закатил глаза, повернувшись к Позову.

— Хватит на меня так смотреть, я не слишком самоуверен, я более чем объективен всегда, ты это знаешь, — уверил он его. — Но сейчас нам действительно везёт и мы можем полагаться на то, что всё будет точь-в-точь как мы хотели раньше. Мечты, как бы глупо это ни звучало, воплощаются в реальность, и мы будем идиотами, если дадим этому утонуть только из-за старческого скептицизма, — то ли прорычал, то ли фыркнул Антон. — Всё, тема закрыта. Не трогай моё хорошее настроение, лучше… налей ещё, если осталось.

— Кто-то завтра будет весь день жаловаться на любой шорох, — пропел ухмыляющийся Позов, доставая бутылку и долевая последние капли старого виски, припасенного ещё со времён прошлого капитана.

— Отстань, — промямлил, — мне хорошо.

— В общем или есть конкретные причины?

Антон замер. Дима в последнее время вел себя подозрительно даже для себя. Взгляд, переведённый на Поза, — тот улыбался так хитро-прехитро, что аж врезать вдруг захотелось. Шаст выглядел так смешно? Или почему вдруг Дима ещё и засмеялся?

— Ты что имеешь в виду?

— Я тебя обожаю, Шаст, твоя пьяная грозная моська просто неповторима, — продолжало уносить его, когда Антона, как маятника, метало от радости к злости за секунды. — Ну и что ты? Осторожно, пар из ушей уже идёт! Я просто спросил.

— Говори уже прямо, заколебал.

— Любовь и цветы помогли?

Смущённая улыбка.

— Да, — он на секунду завис сначала в воспоминаниях, а потом в осознание того, что сказал ему его лучший друг. — Стоп, что?

Позов как ни в чём не бывало поднял стакан и преподнёс к губам, так и не смотря на Антона.

— Поз, что ты сказал? — Он думал, что услышал неправильно.

— Мы с тобой так много лет, по сути, живём рука об руку: я знаю о тебе всё. Даже обидно, что ты это забываешь.

Наконец-то взгляды сошлись: один выпытывающий, другой — непоколебимо спокойный. И ничего того, что Антон ожидал увидеть, чего боялся, в глазах Позова не было. Он себе представлял гнев, осуждение или отвращение, но никак не… абсолютное снисхождение и свойственная ему забота. Антон его не понимал. Он хотел было что-то сказать, начав:

— Ты…

Но их обоих заставил отвлечься от разговора и повернуть голову стук в дверь, а потом высунутая макушка Арсения.

— Я вам не помешаю?

— Говорил же тебе: он слишком вежливый для нашей команды, — сказал с доброй усмешкой Дима, тяжело вставая.

— А ещё кому-то чувства такта не хватает, — тут же язвительно среагировал Арсений. Дима улыбнулся ещё шире.

— Завтра договорим, — он подмигнул всё ещё застывшему Антону, пока Попов не видел. — Я вас оставлю.

— Какая честь…

— Арсений, — мягко упрекнул с другого конца кабинета Антон.

— А что я? Он первый начал!

Малые дети, ей-богу! Чуть ли не показав друг другу язык, Поз с Арсом разошлись в разные стороны: один — на выход, другой — на колени. Буквально. Причём садиться. Позов очень заботливо закрыл за ними дверь…

— Мне кажется, он всё знает, — сказал Шаст, смотря вслед ушедшему квартирмейстеру, из-за тревоги даже не осознав то, как обыденно обвил талию Арсения руками, обняв.

— Он тебе сам сказал?

— Нет, просто очень прямо намекнул.

— Прямо очень прямо? — с лицом, полным очарования, переспросил его Арс.

Почему-то это немного расслабило Антона, он издал смешок:

— Прямо очень прямо, прям прямо-прямо, — и наконец улыбнулся.

Если честно, Арсению было совсем не до того, знал ли Позов об их отношениях или нет. Как-то… совсем всё равно. Он смотрел на Антона и думал только: какая к чёрту разница, кто о чём догадывался, о чём не догадывался, если прямо сейчас они были вдвоём и ничто им не мешало просто наслаждаться обществом друг друга? Но обеспокоенность Антона не могла не касаться Арсения, поэтому он осторожно спросил:

— И… как он?

Шаст думал, что ответить, но слова не поддавались ему, наверное, потому что на самом деле описывать было почти нечего.

— Очень спокойно, — наконец сказал он с недоверием к собственным словам.

Арсений улыбнулся. Ну и что он распереживался, если проблем совсем нет? Неопытность Антона как-то по-особенному отзывалась в его сердце.

— Поз — хороший друг, — тепло сказал он, — таких слишком мало на земле. Ты всегда можешь на него положиться, знаешь?

— Конечно, знаю, но иногда это всё равно сложно — довериться человеку, которому ты, кажется, и так доверяешь больше, чем кому-либо на свете.

Арсений не мог и представить, что в этот момент переживал Антон, всю жизнь уходивший от каких-либо отношений, и вдруг вступивший в них — причём не с женщиной, а с мужчиной. Это у Попова напрочь отсутствовали принципы и рамки в голове, а Шастун — он был другим. У него была система, которая разрушалась с каждым днём всё отчаянней. И единственное, что оставалось — поддержать его. Ведь… терпеть осталось недолго, правда?

— Поговори с ним об этом завтра, хорошо? — то ли предложил, то ли попросил он. — Вам обоим будет легче. И мне. Он заслуживает знать правды без всех этих масок.

Тяжёлый вздох. Прикрытые глаза.

— Ты прав, — сдался. Он мягко уткнулся лбом в плечо Арсения, будто решив, что так может спрятаться от всего мира. — Мне так с тобой хорошо.

Безмятежность пленила. Находясь в такой необъяснимой гармонии с человеком, не хочется жить где-нибудь без его присутствия, потому что это твой человек и его ни в коем случае нельзя отпускать.

— Я подумал над тем, что ты говорил, — как бы издалека начал Арсений, неуверенный в том, что вообще делал.

— Что тебе не суждено выйти за Позова? Рад, что ты всё же принял это, я тобой горжусь.

— Что? Нет… — Арсений нахмурился, сначала вообще не разобрав его слов, а потом удивился снова: — Что? Дурак. Я же серьёзно…

— И что ты решил?

— Мы с тобой слишком торопимся, наверное. Сам посуди: ты только несколько дней назад со мной познакомился, а уже просишь думать о совместном будущем, не дав ни себе, ни мне разобраться. Даже если это было несерьёзное заявление. И я… так же быстро готов был согласиться на это, ведь ты мне очень сильно нравишься, — он замялся, — но не слишком ли это короткий срок, чтобы решать нашу судьбу? Нашу жизнь? Всё? Нам ещё столько предстоит узнать друг о друге, через столько всего пройти, столько всего пережить, и только после этого — и только тогда! — можно будет правда быть уверенным в том, что мы сможем дойти до конца вместе. И я… учти, что я хотел бы разделить остаток жизнь с тобой, так что тебе так легко будет от меня не отделаться.

— Это ты не сможешь от меня сбежать, — усмехнулся Антон, с таким восхищением смотря сейчас на Арсения, с каким он ни на кого раньше не смотрел.

Казалось, что сказать было больше нечего. Слова были излишни. Или ты понимаешь и принимаешь, оставаясь, или ты уходишь. Антон бы никогда не ушёл от Арсения. Чувства, не известные ему ранее и, как оказалось, всепоглощающие, были сильнее.

— Я тебе правда нравлюсь? — вдруг спросил он, сам не заметив своего смущения.

Арсений на секунду выпал.

— Это всё, что ты услышал? — он изогнул бровь, почти укоризненно глядя на Шастуна. Тот тут же стушевался.

— Ты прав. Прости, прости меня, пожалуйста… — начал было он, понимая, насколько, должно быть, глупо выглядит, но Арс тут же взял его обеими руками щёки и повернул к себе.

— Тебе не за что извиняться, — сказал он, прежде чем оставить на губах Антона мягкий успокаивающий поцелуй, говоривший о том, как сильно он ему дорог.

И это правда помогло.

Улыбка влюблённого Антона могла осветить весь мир.

— Вообще, если это не предложение строить вместе будущее, а просто безобидные фантазии, то, может, всё-таки можно… — заманчиво начал Антон, вдруг загоревшись этой мыслью. — Я никогда не поверю, что ты не воображал себе перед сном или в любой другой момент своё идеальное будущее! Вот например, представь: большая вилла, море рядом, своя конюшня, солнце светит, Позов не достаёт и… собака, должно быть, определённо, собака! Я украду самую дорогую и самой редкой породы собаку для тебя.

— Это противозаконно, — поспешил умерить пыл размечтавшегося Шастуна Арсений.

— Мы пираты, для нас не существует правил, не продиктованных командой.

— Звучит слишком идеально.

— Нет, правда, так в Кодексе прописано.

Второе правило Кодекса Чести — «Для пирата существует лишь один закон — Пиратский Кодекс Чести».

— Если мы хотим жить вместе где-нибудь на суше, тебе придётся научиться жить вне пиратского кодекса.

— Хорошо, — засиял он, полностью осчастлививший. Сбитый с толку, он помотал головой, сбрасывая с себя все сомнения, и снова с улыбкой повторил: — Хорошо.

Он на секунду почувствовал себя зависимым: слова этого человека с лёгкостью могли сделать его самым счастливым человеком на свете. Просто слова. И рука на шее, тепло прикосновений… Арсений ненавязчиво и нежно водил указательным пальцем по коже Антона, иногда поднимаясь выше и играясь с полюбившимися кудряшками. Это было своего рода успокоением для него. Остановившись, Арс повернул голову к двери, будто вспомнив что-то очень важное. Антон проследил за его взглядом и, кажется, понял, о чём он думал.

— Надо рассказать нашим, — сказал он твёрдо. — Я хочу, чтобы ты мог спокойно оставаться здесь со мной и не был обязан спускаться в трюм. Хочу проводить ночи только с тобой.

— Как не стыдно, — промычал Арсений, хитро ухмыльнувшись, хотя сам же действительно думал о том, что не хотел бы отсюда уходить.

— Ни капли. Так что скажешь?

— Мне нравится эта идея.

У этого поцелуя был клубничный вкус. Также чувствовалась тоска друг по другу и безмерная нежность, которая будоражила каждую клеточку тела. Хотелось прижимать ещё больше, держать ещё крепче — и не отпускать никогда. Оба чувствовали усталость, но не могли отказаться от такого удовольствия, как поцелуй. Хотя бы поцелуй. Его было достаточно, чтобы выразить все чувства. Чтобы быть друг с другом.

— Пойдём спать, это был длинный день.

***</p>

Никогда ещё Арсений не думал, что есть в мире вещи, которые он будет ненавидеть. Именно ненавидеть — всей душой и сердцем, до дрожи в коленях ненавидеть, презирать, проклинать. Он это понял: он ненавидел уходить. Покидать. Прощаться вовсе не умел.

Уходить всегда сложно. Может, конкретно в этом случае можно было успокоить себя тем, что никаких криков и споров, сопровождающих немое прощание, не было. Картина мирно спящего Антона, который совсем ничего не подозревал, не выходила их головы, а забыть хотелось. Чтобы воспоминания последнего взгляда на него не резали ножом и так искалеченное сердце.

Арсений мог поклясться, что слышал, как воет ветер. Даже скрип двери не прервал этот реквием, будучи неуслышанным вовсе. Взгляд вверх. От вахты тихо. Не слышно. Спят? Возможно. Тогда пусть спят.

Как бы в шторм не попасть…

Он смотрел на луну, не в силах оторваться. Кажется, только она была спокойна в такие часы — была смиренна. Что ж, он смирился давно, но легче от этого не становилось. Туман опустился ниже к палубе, сделав не только шаги неслышимыми, но и пирата — невидимым. И пусть никто ничего не узнает. От незнания легче. От знания же наоборот невыносимо.

Поэтому Антон и не знал.

Арсений подошёл к правым вантам фок-мачты, облокотившись о фальшборт обеими руками. Прикрыл глаза. Воздух был холодным и солёным. Дыхание было соизмеримо с покачиваниями корабля — становилось всё чаще. Он сжал руки и залез на самый край, аккуратно, придерживаясь за канаты, вставая на ноги. Он усмехнулся, иронично подмечая, что видел бы кто его сейчас, то обязательно бы подумал, что он хочет утопиться, но проблема была в том, что он не мог умереть.

Действительно проблема. Жизнь — одна сплошная проблема…

Он обернулся на молнию, угрожающе сверкнувшую в небе. Волны всё не утихали, шурша и шепча — их шёпот срывался на крик. Было невыносимо это слышать.

Арсений мог поклясться, что слышал, как ноет ветер. Позже он понял, что выло его сердце — он не мог так поступить. Но у него не было выбора. Не у него. Условия — единственное, что мог себе позволить такой, как он, — условия, которые бы помогали на секунду выплыть из тяжёлого океана и сделать вдох необременённого правилами воздуха. Нет, Арсений не жаловался на свою судьбу, он просто хотел выбора.

А может, ему никто его не давал только потому, что очевидным было бы, что он всегда, при любых обстоятельствах выбрал бы его.

— Арс! Что ты делаешь? Арс!

Только не он…

Арсений вздрогнул, понимая, что он не хочет поворачиваться. Он не хочет его видеть. Ему слишком больно. Один взгляд — и всё разрушится, один взгляд — и он не справится, один взгляд — и он не сможет уйти. Зачем он пришёл? Почему проснулся? Зачем всё делать ещё больнее, чем есть уже сейчас?

Антон не поймёт, что у него не было выбора. Он другой.

— Арсений!

Голос в секунды перестал быть сонным, но сиплость ещё осталась. Он ничего не понимал. Волны становились выше, ночь — громче. Ещё громче. Ещё. Настолько, что не было слышно ничего. В ушах лишь вата. Антон что-то взволнованно, отчаянно спрашивал, но Арсений его не слышал. Он не должен… Он… не должен… Схватить за руку не удалось, ибо что-то нечеловечески горячее заставило отдёрнуть пальцы. Обожгло? Это было не важно.

Арсений медленно развернулся, подумав, что, может, если он посмотрит ему в глаза, если скажет прямо, если убедит сам в том, что так и долно быть, что нечего бояться, что всё уже давным давно решено не ими, может, Антон перестанет сопротивляться. Арсений же перестал — и у него получится. У него нет выбора. У них его нет.

Как непривычно было смотреть на него сверху вниз…

— Всё хорошо, — жёлто, сыро, плохо. Другая ложь в голову не пришла. Попытка улыбнуться отдалась болью где-то у сердца. Пронзила — резко.

Зачем? Зачем Антон это делал? Зачем, если ему и так сложно?

— Я люблю тебя! — оглушающий звон. Арсений не знал, что способен на плач. Беззвучный. Истерический. Его заглушали волны, бьющиеся о брот; вода с самих глубин, хлёстко бьющая по лицу. Арсений боялся, что Антон промокнет и замёрзнет…

Он спустился к нему, вернув привычное расположение их лиц. Но было непривычно. К такому нельзя привыкать. Он себе запретил.

Почему-то Антон дрожал. Арсений поднял одну руку и бережно обхватил ею щёку Антона, желая хотя бы немного его успокоить. Прикосновение покалывало — всё ещё не ясна была причина. Несмотря ни на что, он поддался и поверил. Потёрся. Поверил…

Снова шёпот, почти скулящий:

— Арсений, не уходи.

— Всё будет хорошо, — тихо повторил он, на этот раз улыбнувшись по-настоящему. Он не знал, что можно так любить и грустить…

Его губы были такими же солёными, как слёзы и море. Антон тонул. Всхлип. Поцелуй.

И дальше — только тьма.

***</p>

«Дорогой Антон,

не знаю, когда ты прочтёшь это и в каком ты будешь состоянии. Возможно, у тебя сейчас жутко раскалывается голова и ты плохо соображаешь из-за бурной ночи, — тогда бы я сказал тебе отложить эту бумагу и пойти обратно на койку, но разве ты бы меня послушал? Я знаю, что ты беспокоишься обо мне. О том, что меня нет сейчас с тобой.

Мне правда жаль. Я не хотел. Но я не мог поступить иначе, ты должен меня понять. Я хочу, чтобы ты понял: есть вещи, которые сильнее меня и моих желаний. Есть силы, выше меня. Я не могу сопротивляться — сейчас не способен. Не уверен, что когда-нибудь смогу.

Истории, которые рассказывают родители детям в детстве, не всегда являются выдумкой, а уж то, что проносится меж взрослых — тем более. Ты помнишь четырёх духов, охраняющих все Государства? Земля — Тердея, огонь и солнце — Кандида, ветер и воздух — Фортисвена, а также море — Мареарс. Они живут, охраняя землю, животных и людей, наблюдая за всем, что происходит в мире.

Что, если я тебе расскажу историю, которую ты раньше не слышал?

Не так много лет назад один дух, скитаясь по морю, прорываясь меж кораблей, однажды заметил одного юного пирата, чей характер не позволял ему оставаться на дне, а амбиции и энтузиазм восхищали людей вокруг. Он казался особенным. Идеальным. В какой-то мере чистым. Знаешь, что произошло дальше? Дух в него влюбился. Да, как в какой-нибудь детской сказке про принцессу или принца, только в этот раз всё оказалось сложнее: дух не мог быть с ним, так как он был всего лишь духом, бесконечным, неосязаемым, вечным и нечеловечным. Единственное, что он мог, это оберегать корабль, в котором находилась любовь всей его жизни. Любовь, которую не испытывал ни один дух прежде.

Однажды ему всё же удалось найти способ спуститься на землю и встретиться с тем пиратом лицом к лицу. Прошло уже несколько лет, пират стал капитаном своего корабля. Дух долго думал, прежде чем сделать шаг вперёд, но не смог сдержаться, ведь оказался способен на чувства — причём настолько сильные, что он перестал ими управлять. Он смог стать человеком лишь с один условием: три дня. Ему давалось только три дня, чтобы сделать всё что он хотел, прожить то, что он хотел; чтобы почувствовать себя человеком. Уговор: ровно три заката — и он возвращается к своей сути, снова становится духом, или же его сознание растворяется в воздухе и он исчезает навсегда, так и не закончив свои дела в мире земном.

Он согласился и ни разу об этом не пожалел. Земля готова была провалиться под ногами, когда он увидел его так близко, когда смог говорить с ним и к нему прикоснуться. О бóльшем он и думать не мог, но большее случилось — его чувства оказались взаимными. Он был самым счастливым человеком на свете, даже несмотря на то что был человеком всего на три дня. Тот пират заставлял его чувствовать удивительные вещи, он чувствовал себя лучше, чем когда-либо за те тысячи лет, что существовал. И разлука оказалась моментом, когда боль пронзала каждую клетку тела, когда падать было уже некуда — было настолько невыносимо знать, что всё то чудо, приобретённое за такой короткий срок, уйдёт вместе с луной, что так ярко сияла в небе. За это время он обрёл даже больше, чем любовь: эта была дружба, это был он сам, это была его новая семья — команда, которая полностью осталась в его сердце.

И всё потерял, потому что на самом деле не был человеком.

Судьба распорядилась так, и нечего было спорить. Он так и не смог нормально попрощаться. Наверное, потому что не мог смотреть на боль, причинённую им же самим его близким людям. В этом он был слаб. Он винил себя. Он себя ненавидел. Его было за что себя ненавидеть.

Ты тоже будешь его ненавидеть. Я даже не буду препятствовать этому, ведь то, что он сделал, по-настоящему жестоко и грустно. Может, его оправдает то, что делал он это во имя любви…

Имя, которое мне дали люди, меня никогда не тревожило; я, как и они, был с самого начала уверен, что только так и может быть, что другого у меня нет и быть не может, что я — Мареарс. И никто другой. От моего имени можно было легко поделить последние три буквы — Арс — и вот уже более человеческое имя, в котором я наконец нашёл себя.

Ты можешь мне не верить, но меня не существует на самом деле — в человечком обличии нет. Те три дня, что я провёл на моей горячо любом бригантине, я выпрашивал бесконечно долго, но их всего три — и они прошли. Я больше не могу быть с тобой физически, ты меня нигде больше не найдёшь. Ни на корабле, ни в воде, ни на суше — меня не существует. Я не хотел бы… но это так.

И никто не будет меня помнить. Пусть это будет доказательством тебе о том, что на этот раз я точно не вру. Никто, кроме тебя. Ни Дима, ни Серёжа, ни Паша, ни кок, ни любой другой пират — никто. Я стёр себя. Так будет лучше. Так будет проще. Вам будет проще. А я… а насчёт меня беспокоиться не надо: это моя расплата за другое своё действие, за которое я сразу же прошу самого огромного прощения, что может существовать на свете, — я не дам тебе забыть меня. Твоя память останется нетронутой. Каждый момент, проведённый вместе, будет храниться у тебя, и я очень надеюсь, что ты не жалеешь ни об одной минуте так же, как не жалею я. Я надеюсь, ты это сохранишь. Всё, что было между нами, было искреннем. Ничего из этого не было ложью. Я хочу быть с тобой. Но… мне кажется, ты и сам уже понимаешь.

Независимо от этого я буду тебя оберегать, я буду всё так же приглядывать за бригантиной «Аделанте», не давая хотя бы щепке с неё упасть в океан. Я обещаю. Я не оставлю тебя ни на минуту. Всегда, когда тебе будет казаться, что ты одинок, я буду с тобой, как и был прежде. Просто ты меня не будешь видеть. И слышать.

Я никогда тебя не брошу, ведь я люблю тебя.

И всегда любил.

Найди Острова, найди свою идеальную жизнь, будь счастливым и не скучай по мне. Я не могу обещать того, что вернусь, но я буду стараться найти хотя бы какой-нибудь способ увидеться с тобой вновь. Только если ты захочешь, разумеется.

Прости меня, если сможешь.

Навечно твой</p>

Арсений».</p>

Антон нашёл это письмо на стуле, на котором была аккуратно повешена его одежда, у койки. Он прочитал не сразу. Далеко не сразу. Если честно, он не сразу понял, был то сон или жизнь — это сон, оказался ли сон реальностью.

Оказался.

Когда он по всему трюму искал Арсения, когда он не нашёл его ни на мачте, ни на шканцах, ни в камбузе, ни где-либо ещё на бригантине; когда спрашивая про него, Антон не получал ничего кроме искренне непонимающего «Кто это?»; когда Шастун понял, что никто действительно не помнит никакого Арсения Попова у них на палубе; когда он сам начал сомневаться в том, что такой человек в принципе существовал, он не мог поверить. В это нельзя было поверить. Но это оказалось так.

Письмо расставило на свои места. Но от него не стало легче. Было бы легче, если бы Антон признал те дни собственной фантазией, если бы он был уверен в том, что это был лишь сон, обычный сон, в который он влюбился. Было бы легче, если бы он не знал, что это была правда. Всё, что происходило на бриг-шхуне, всё, что происходило между ними двумя, все эмоции, все чувства. все прикосновения — всё было настоящим.

И теперь ничего из этого не было.

Он ушёл.

Антон не был наивным и тем более дураком, он понимал: он не вернётся. И всё равно он закрывал глаза, в надежде вернуться обратно, и всё равно он щипал себя, надеясь, что вот это — вот это всё, во что верить не хотелось! — и есть сон. Половина койки всё ещё холодная. Кабинет всё ещё пуст. Антон тонул в тишине. Он тонул. Он не хотел всплывать.

Он ушёл.

— Можно? — в кабинет вошёл Позов, готовый поднимать капитана и обсуждать новые карты, их перерисовывать, сравнивать и в свои старые что-то добавляться, но Шастуна от этого тошнило: ему было тошно от того, какой Дима был обычный. Будто ничего не случилось.

Ах точно, для него же ничего не случилось.

— Шаст, всё в порядке?

Нет. Ничего. Абсолютно. Ни капли. Всё плывёт на дно. Всё рушится. Всё уже разрушилось.

— Ты можешь зайти попозже, пожалуйста? — еле прохрипел.

Неужели он выглядел настолько убитым, что Позов не стал докапываться и сразу ушёл, закрыв за собой дверь?

Антону хотелось кричать — громко и беспрерывно. Он думал, что справляется, что его эмоции не настолько велики и что это уйдёт так же быстро, как и пришло, но первым на пол полетело всё с койки, далее стулья, позже — стол. Бумаги зависли в воздухе, заполняя каюту, но разбивая всё внутри. Придётся их собирать? Всё равно. А как собрать себя? Не было и предположения. Антону хотелось рыдать — громко и беспрерывно. Без причины.

Хотите сказать, что причина была? Ну что ж, теперь её не было. Рядом с Антоном — в том числе. Боль в сердце сжимала до такой степени, что что смерть казалась спасением. Боль в груди. Боль во всём теле. Боль в душе. Дыра в душе. Давно он не чувствовал себя настолько ничтожеством…

Ему хотелось рыдать — громко и без причины.

Но капитаны пиратских кораблей не плачут… разве не так?

Кажется, разлились чернила, кажется, разорваны бумаги, кажется порвалось ещё что-то — где-то внутри, в Антоне. Он обессиленно упал на колени, выставив ладони вперёд, чтобы не свалиться головой. Кажется, он упал на деревянные щепки. Кажется, он что-то сломал до щепок. Кажется, кровь идёт. Кажется, больно.

Кажется, на боль всё равно. Она разливается по всему телу, раня и обжигая, но идёт вовсе не оттуда. Боль — она убивает. Сил не осталось.

Он ушёл.

Антон не выходил из каюты до конца дня — к нему никто не заходил. Дима пытался к нему пройти с подносом еды и натянутой улыбкой, будто он не беспокоится так сильно, что думать ни о чём другом не может, но дверь была заперта. Второй раз в жизни. Первый был с Арсением.

Никто не знал, что происходило с Шастуном в то время, но на следующий день он вышел на палубу — и тут же поднялся на марс. Он безмолвно смотрел на горизонт, кажется, на самом деле находясь далеко за пределами этого мира — где-то там, где существовали не только люди, а нечто большее. Ему показалось, что он стал по-настоящему чувствовать море. Ему показалось, что море начало ему отвечать…

К вечеру он что-то поел (благодаря очень настырному Диме), на следующий день уже скомканно обсуждал курс и время со своим квартирмейстером в уже убранном кабинете. На вопрос, куда пропал один стул, Антон Диме так и не ответил. По прогнозам, они должны были дойти до Мёртвых Островов через ещё чуть больше суток, но в то всё больше и больше не верилось, когда одновременно для всех это было очевидно. Они достигли своей цели. Они дойдут. Бригантина «Аделанто» смогла покорить все пять океанов Союза Объединённых Государств — понимание этого лечило разорванное сердце.

Они смогли.

Волны ударяли борты с обеих сторон, ветер, зазывая, подгонял паруса, а солнце ярко освещало путь. В округе не было ни души, лишь один океан, постоянно что-то шепчущий на ухо. На палубу пришлось созвать больше людей, ибо ветер оказался слишком силён; зато бриг-шхуна резво разрезала воду форштевнем, всё набирая и набирая скорость.

— Капитан, впереди!

Все подняли головы, на секунду отвлекшись. Вдали показалось что-то странное — будто водопад посреди чистой глади воды.

— Не сбавлять скорости и не опускать паруса! Повернуть борт на северо-запад! — тут же крикнул Антон, у которого на секунду загорелись глаза. — Не отвлекаться!

— Есть, капитан!

— Поз, подзорную трубу в руки и на шканцы! У вахты возьми! Осторожней вы… Поз, это они или нет?

Работа кипела, корабль двигался, Острова — приближались. Антон скучал по ощущению жизни в своём теле, он будто возродился — и появилось желание двигать дальше. Ещё дальше. Туда. Там их ждала новая жизнь.

— Опустить часть парусов! Не сходить с курса!

И очередное:

— Есть, капитан!

Но тот уже не обращал на это внимания: был поглощён тем, что приближалось к ним — к чему приближались они. Приблизились? Бригантина замедлилась, осторожно пробираясь к стене, всё больше и больше поглощаемая шумом волн, что устремились в небеса. Чем дальше шли, тем меньше было слышно себя — да что там себя, капитана! Работать становилось холоднее, ибо капли воды попадали на палубу, мачты, паруса, пиратов, и несмотря на это никто даже не подумал остановиться. Когда брызги угрожали утопить бригантину к чёртовой каракатице, они и то не отходили от плана, а план один: дойти и победить. Каждый пират не мог поверить своим глазам, но ни один пират не дал этому отвлечь себя. Подумаешь, вода теперь не горизонтально, а вертикально льётся…

Шастун прибежал, запыхавшийся, на шканцы к стоящему с выпученными глазами Позову, подобравшись совсем близко к носу.

— Почему мы встали? — крикнул на всю палубу.

— Там не пройти, капитан, нас снесёт!

Немного подумав, Антон сказал оставить судно в том положении, в котором оно было в тот момент.

— И что мы будем делать? — спросил Позов, озадаченно глядя на всё это.

— Будем надеяться на удачу. — Позже он попросил: — Ты только не останавливай меня, я знаю, что делаю.

Кивок со стороны Поза, благодарность за доверие — со стороны Шаста. Тот залез на фальшборт и пробрался прямо к бушприту, аккуратно, придерживаясь за кливер, ступил на него. Постепенно пробираясь всё дальше, он чувствовал, как колени дрожали, а сердце начинало биться всё чаще и быстрее. Если всё было правдой, если всё, что происходило до этого, являлось правдой, то ему стоило лишь… попросить.

Послышался рёв, который по громкости превзошёл всё, что когда-либо слышали пираты. Бригантина затряслась, а Антон чуть не упал, поскользнувшись, но вовремя схватился за трос. Все в испуге переглянулись. Шаст глубоко вдохнул и выдохнул, чтобы вдруг тоже не почувствовать страх перед неизвестностью.

— Антон! Это правда плохая идея! Ты свалишься! Никто не знает, что может произойти!

Но Антон знал: всё получится. Есть сила сильнее ветра, волн или ещё чего-либо — это он за те три дня осознал.

— Всё в порядке! — громко сказал он, зная, что его всё равно будет плохо слышно. Ещё пару маленьких шажков…

— Южане не смогли сделать и щёлочки в этой стене — мы-то как через неё пройдём? — всё пытался кричать Позов вслед. На это уже Шастун не ответил.

Последний шаг — и он на самом конце бушприта. Кажется, он услышал хруст. Антон сглотнул, надеясь, что бушприт не сломается.

— Арсений, — совсем тихо, почти шепча, начал он, осторожно поднимая одну руку и протягивая её к воде, — я знаю, что ты меня слышишь и что это ты — ты охраняешь Мёртвые Острова. — Говорить было сложно, при каждом слове Антон чувствовал, как что-то обрывается в груди. — А ещё я знаю, что ты хотел бы, чтобы мы прошли, ты нам помог сюда попасть и ты хотел того, чтобы мы попали. Ты знаешь, как важно для нас добраться до Мёртвых Островов, а я… ты сам говорил о том, как важны тебе мы. Как, может, важен я.

Он снова глубоко вздохнул. Сложно было собрать себя в руки — сложно было говорить. Он чувствовал, как с ним он именно говорил — тот его слышал. Рука всё ещё медленно приближалась к стене; Антон верил в то, что им помогут, он одними губами сказал:

— Открой нам путь.

Рука коснулась жёсткой воды, которая была, на удивление, тепла и приятна. Шастун закрыл глаза, не задаваясь вопросом, получится ли или нет, он просто на секунду представил, что касается не волн, а его. Почему-то он был уверен, что это был именно он.

Вдруг он больше не чувствовал рукой воду.

В испуге открыв глаза и снова схватившись за кливер, Антон увидела, как вода, будто врата в иной мир, медленно раздвигались прямо пред бригантиной, открывая взор на…

— Мёртвые острова! Прямо по курсу! — всполошился корабль. Позов не растерялся и тут же начал давать указанию по управлению бриг-шхуной.

А Антон стоял там, на самом краю, и вдруг начал улыбаться. Улыбаться, как самый счастливый человек средь всех океанов. Это правда они! Острова! Это они! Он не мог поверить собственным глазами. Лишь прошептал в воздух:

— Спасибо.

Когда-то ему сказали, что его фамилия слишком смешная для настоящего пирата. Но оказалось, что на самом деле смешон тот, кто недооценивает других. Настоящий пират не стыдится своего имени, даже если она не сочеталась с кровью и острыми саблями; Антон Шастун не стыдился.

Первое правило Кодекса Чести — «Каждый Настоящий Пират должен гордиться своим именем». А для каждого на бригантине «Аделанто» не было ничего важнее, чем его команда, его судно и его Пиратский Кодекс.

То, где оказалась эта команда, многие считали мифом, а те, кто знали правду, не верили в то, что люди способны преодолеть черту, созданную самой природой. Антон Шастун привёл свою бригантину к цели — они всё могут начать заново, с чистого листа.

Антон вернулся на шканцы, обтряхивая с себя воду. Паруса подняты, пираты наготове, капитан у штурвала — так и закончился их морской путь. И начался новый.

— Полный вперёд!