Часть 8 (1/2)

— Жан…

Рико уронил голову на сложенные руки.

Он так устал от себя.

Юноша без слов, в молчаливой поддержке сел рядом, положил свою ладонь на его затылок и слегка сжал волосы. Чужое тепло напомнило Рико: он находится здесь, рядом с Жаном, о котором пообещал себе позаботиться, который никогда не причинял ему вреда, который — единственное живое напоминание о Кевине.

Жан совершенно ничего не спрашивал, даже если интересовался. Он терпеливо ждал, пока Рико выпустит злость, избивая грушу в дальнем углу комнаты, которые с недавнего времени туда установил Грант, и, если захочет, поделится волнениями.

Но он никогда не делился.

Юноша догадывался, что и в жизни Рико есть (или появились?) трудности. Конечно, он совершенно не сочувствовал, а даже испытывал некоторое удовлетворение, когда видел множество сине-фиолетовых лепестков на чужом уставшем теле и касался их, якобы ненарочно надавливая сильнее, когда смазывал их мазью.

С самого первого дня, когда сбежал Кевин, Жан находился если не в хорошем настроении, то точно не в холодном безразличии к своей жизни. Первый раз за многие годы он просто всласть отсыпался и мысли занимали не только злосчастный экси, к которому у него был талант, но который Жан ненавидел.

Смену своего статуса из самых низов до напарника капитана он принял с тихим восторгом, скептицизмом и ужасом.

Хозяин его просто убьет, если он будет тянуть Рико вниз, а он будет, за неимением опыта. Рико словно этого не осознавал, или специально доводил ситуацию до крайности, не позволяя лишний раз делать усилие над собой.

Вне сомнения, это была забота, которой Жан был давно лишен, и без которой научился жить, но вновь ее вкусив, больше не мог отказаться. Ему нравилось, что его холил, помогал в каждом шаге другой человек, даже если это Рико.

Однако если сознанием Жан понимал, не верил, но понимал: отныне его жизнь имеет шанс измениться в лучшую сторону, да что там, она уже меняется! — то во снах он все ещё был в аду.

Он просыпался, вздрагивая всем телом и чувствуя под спиной прилипшую от пота простынь и заставлял себя ровно дышать, чтобы успокоить бьющееся в ужасе сердце, но услышав болезненное сиплое дыхание на соседней кровати, успокаивался.

Всё-таки есть в мире высшие силы. Он не был верующим, да что там, даже не открывал ни разу ни Библию, ни Коран, но знал общие положения.

За большим страданием следует большое счастье.

Когда Рико разрешил пригласить другого человека в комнату, Жан, как и прежде, воспринял его слова как издевку, но его не закрыли внутри, а в течении целого часа никто не приходил — ни бывший напарник, ни свита Рико, и… Жан решил быть смелее.

Он написал Стефани, что Рико будет какое-то время занят, и если она хочет увидеться, то сейчас самый подходящий момент.

Он даже не вспомнил, в какой момент перестал во что-то верить. Может, с его первым (или вторым? или третьим?) избиением по указке Рико и Тэцудзи, или когда Кевин выбирал свое благополучие вместо его, как и все здесь, или когда ему пришлось забыть собственный язык и корни, чтобы избавить себя от бо́льших проблем.

К несчастью, Стефания происходит родом из Франции, пусть ее семья не настолько богата, как Жана. Девушка — а тогда ещё девочка, сразу раскусила его, когда он в срочном порядке заставлял себя менять акцент.

— Хватит надевать чужое произношение, — сказала она, вскидывая голову — уже тогда Жан был высоким в команде.

— Это называется акцент, — протянул он тогда с толикой спеси и гордости, когда ее еще не выбили клюшкой.

— Это называется побег в чужую культуру, — девочка не знала нужных слов, но Жан ее понимал.

— Меня станут дразнить, если я не буду повторять за ними.

— Зато французским фанатам это понравится. Целая страна будет наблюдать за тобой, твоя страна. И твоя семья.

На самом деле, Жан запомнил этот диалог не сколько их словами о произношении, сколько за отношение девочки к нему.

В следующие года их отношения поменялись самую малость: Стефание было просто опасно для своего благополучия оказывать поддержку и помощь Жану, и их недодружба будто застыла: не стала крепче, но и не оборвалась. Жан ее не винил. Не так, как Кевина, с чьим молчанием позже смирился. Может, потому что она была девушкой, к которым Жану привили почтение и некую снисходительность, а может, потому что не выдержал бы, если бы по его вине Стефания стала козой отпущения.

Их мало что связывало. Если подумать, то даже ничего, кроме команды и знания языка. Они учились на разных факультетах и курсах, потому не пересекались в учебе. Комнаты на других сторонах общежития, разное положение в команде.

Но Жан видел несогласие в ее глазах, когда его прессовали на поле, или зажимали в раздевалке, или удерживали за руки и ноги, чтобы ударить клюшкой за «дерзкий взгляд» в сторону Рико и Кевина. О, они еще не знал о его мыслях.

Но то в прошлом, о котором хотел позабыть Жан.

«Не могу сейчас подойти. Дела.» — мелькнул экран сообщением.

Что-ж, ему и не следовало надеяться.

Интересно, зачем Рико намекнул о гарпиях? У Жана ведь даже предположений не было. Может, он позабыл, что сам же запретил команде приглашать девушек (и парней) сюда? Рико ненавидел, когда на его территории оказывались люди, не подконтрольные ему лично.

— Жан, я правда не достоин… семьи?

Юноше пришлось вынырнуть из мыслей, чтобы расслышать вопрос. Рико гундосил, словно у него забился нос. Заболел?

И вопрос поставил его в тупик. Да, хотелось сказать ему. Не только семьи, но и хорошего отношения к себе, всех имеющихся благ, жизни. Но ответ может спровоцировать вспышку агрессии, может поменяться отношение к нему, а этого Жан допустить не мог. Но и врать он тоже не умел.

— Почему ты спрашиваешь об этом меня?

— Я не могу больше никому доверять.

— Что тебя подтолкнуло на этот вопрос?

— Не знаю. Просто… Я ведь ужасный человек. Препараты не могут вызвать во мне тягу к нанесению увечий. Они усиливают уже имеющееся, — сказал он чужими интонациями и без перехода добавил: — Сегодня я чуть не убил Гранта. Я хотел его убить.

Жан знал, что Грант — это телохранитель и слуга Рико, был им почти всегда.

— Я его ненавижу. И хозяина. И Пруста. Их — в особенности.

— Почему?

— Слишком они… Слепые. Глухие. И при этом всесильны, но лишь в этих стенах. Знаешь, я ведь вывернул ему руку. Ты слышал хруст выходящего из своего места сустава? Мерзкий такой. Мне понравился. И кисть его. Я разбил ему лицо. И мне так нравилось.

Рико глубже спрятал лицо и постарался отгородиться от звуков. Тем не менее, он слышал его: мокрый хруст, усилие в его мышцах, сломанный человек под ним.

Почему-то сегодня он был куда злее. Повалив его на пол, Рико ударил по кадыку, и у мужчины сбилось дыхание. Убедившись, что Грант больше не сможет нанести ему удары, Рико крепко обхватил его торс бедрами и бил, бил, бил в лицо, не заботясь о чужой жизни. Мужчина пытался вырваться, что-то сказать, кажется, даже хлопал сломанной кистью по полу, но Рико слишком притягала чужая боль и очевидное страдание, нравилась кровь на перебинтованных кулаках, нравилось, как тело под ним задыхалось.

Стук по полу остановил его. Рико поднял взгляд и из-под намокшей челки увидел хозяина у дверей. Тот выглядел довольным.

— Достаточно. На том твои тренировки окончены. Можешь быть свободен.

Рико пораженно молчал. Он в сомнении посмотрел вниз и вскочил от шока. Все прежние чувства: ликование, восхищение, удовлетворение и наслаждение испарились. Он видел тело сломанного мужчины, который с ранних лет его охранял, и не мог ничего сказать.

Он сорвал с себя бинты, и оставив их лежать на полу возле переломанного тела, поклонился хозяину, чтобы сбежать.

— Я защищался. Я хотел его убить, но только для того, чтобы он прекратил меня бить. Жан, ты веришь мне?

— Тебе так важен этот человек? — вместо ответа спросил Жан.

— Не в этом же дело.

— Ты никогда не думал о чужом комфорте и чужих жизнях. Так почему ты хочешь проявлять заботу о нем?

Жалеет он о своей кровожадности, как же. До сих пор он не вспомнил про Исао, а тому в ближайшее время не обещают убирать питательную трубку с носа.