-3- (1/2)

— Поздравляем! — Чонгук принял аккуратный букет из рук главного члена жюри и ответил крепким рукопожатием. Он стоял на сцене, залитой ярким светом софитов, и смущенно улыбался, испытывая одновременно радость и чувство признания, которым его окружили. Все присутствовавшие в зале академии искусств распространялись овациями, слышимыми далеко за его пределами. Чонгук только что стал победителем конкурса юных художников, проводившийся среди учащихся средней школы по всему городу и провинции.

Ему уже тринадцать, и это третий серьезный конкурс по живописи в его жизни. Он снова смог получить первое место, но при этом Чонгук не испытывал чувства превосходства, а только безграничное счастье. Юноша много времени готовился, долго выбирал сюжет для полотна, бесчисленное количество раз переделывал и менял — и все не напрасно! Его талант признавали эксперты, им восхищались и с ним считались взрослые люди, несмотря на нежный возраст. Восхитительное чувство, подобное эйфории — Чонгук не мог надышаться, а его грудь раздувалась от положительных эмоций. Статус не позволял ему демонстрировать свою реакцию ярче, чем сдержанные улыбки и легкие кивки головой, даже если он был счастлив. Отец воспитывал Чонгука в строгости и дисциплине, как будущего представителя влиятельного рода — ему не положено бурно реагировать.

Люди продолжали аплодировать ему из зрительского зала, журналисты фотографировали и снимали его на камеры, чтобы вскоре осветить это событие, а другие участники конкурса скромно стояли чуть позади и притворно улыбались. Чонгук знал, что они завидуют, но он не считал себя виновным за то, что заслужил.

Правда, однажды завистники выдвинули ему обвинения, которые он разобрал и разложил по полочкам:

«— Ты не столько талантлив, сколько все заранее предопределено!»

«— Твой дедушка спонсирует фонд этого мероприятия — думаешь, он оставляет жюри шансы рассматривать в качестве победителя кого-то еще, кроме тебя?»

«— Ты выигрываешь только благодаря связям и влиянию семьи — не задирай нос!»

Чонгук не хотел, но ему пришлось уделить внимание всем мелочам, которых он ранее не замечал, в силу того, что не мог.

Отец хвалил Чонгука только за успехи в учебе, особенно гордился тем, когда тот показывал лучшие результаты в точных науках, не обделял вниманием и его стремления в спорте, ведь физическая сила и выносливость — это важная база для альфы, но за творческие достижения — никогда. Пару раз Дживон прямо говорил Чонгуку, чтобы тот тратил время с умом, а не на кружок рисования. Но Чонгук был упрямцем, причем талантливым — чего нельзя было отнять. Учителя в школе и на художественных занятиях отмечали у него хороший глазомер и врожденное чувство цвета и света. Работы Чонгука производили приятные впечатления с первого взгляда на них — если на полотнах или эскизах и присутствовали недочеты, то чистые мазки и интуитивное сочетание цветовой гаммы и световых решений компенсировали все с лихвой.

Безусловно, Чонгука сильно расстраивало, что отец не разделял его пристрастия и увлечения живописью и ни разу не присутствовал ни на награждениях, ни на больших, ни на малых выставках. Чонгук мечтал, чтобы Дживон появился там хоть разок; иметь возможность найти глазами его в толпе, проникнуться ободряющим отцовским взглядом — почувствовать необходимую поддержку.

Старший брат всегда охотно приходил на такого рода мероприятия, и Чонгук был безмерно ему благодарен, но Чонхен не был отцом. А Чонгук нуждался именно в его одобрении и признании, чего так и не добился. Вплоть до тех пор, пока окончательно не оставил краски и кисти:

— Почему ты не доверяешь мне?! — Чонгуку уже восемнадцать. Он стоит в кабинете отца, пока тот сидит за своим массивным дубовым столом и в очках в тонкой оправе изучает документы. — Неужели я настолько жалок и не заслуживаю хоть капли твоего уважения, когда это касается живописи?!

Чонгук вспылил. Он говорил с отцом на повышенных тонах: точнее, как говорил — он кричал, пока Дживон безучастно выслушивал его концерт. Чонгук вломился к нему без стука и не позаботившись даже закрыть за собой дверь, дёр горло от души. Не потому, что Дживон плохо его воспитал — ему было безумно больно, потому он пренебрег такими вещами, как сдержанность и уравновешенность.

Чонгук напрямую столкнулся с тем, что его семья так или иначе повлияла на решение комиссии, оценивавшей работы конкурсантов, в числе которых Чонгук был. Он снова вышел победителем, хотя и был убежден, что априори не мог — сделал все, чтобы его работа противоречила всем заданным конкурсной заявкой критериям. При любых других обстоятельствах ее отсеяли бы еще на этапе предпросмотра. Вот только члены жюри вновь поздравляли его, фальшиво и вежливо улыбались, притворно хвалили за прекрасную картину — буквально возводили в ранг великих мастеров. Чонгука разъедало изнутри от несправедливости и ярости. Неужели так было всегда?!

— Только от того, что я не в восторге от твоих несерьезных увлечений, не значит, что я не буду защищать твое имя и честь нашей семьи на уровне таких мероприятий, как городские или национальные конкурсы, — Дживон убрал в сторону уже прочитанный лист, переходя взглядом сразу на тот, что был под ним. Он не переставал просматривать документы, общаясь с сыном без должного отношения. Его голос оставался таким, как и всегда: ровным, четким и лишенный сантиментов. Чонгук порой задумывался: а не приемный ли он? Но Дживон не изменял себе никогда, с кем бы он ни разговаривал — это происходило в подобном духе. Наверное, теперь Чонгук мог понять, почему папа развелся с ним и сбежал сразу после выполненных условий их договорного брака. — Ты не мальчик из захолустья и должен быть достаточно умен для своих лет, чтобы понять, что твои успехи — это твое лицо и лицо твоей семьи, а лицо всегда должно оставаться чистым, особенно когда ты его другим показываешь.

Чонгук чуть не подавился воздухом — так был поражен и раздосадован. Его отец впервые признался, что, будучи равнодушным к тому, чем Чонгук увлекается, реагирует только в случаях, если это попадает на обозрение общественности. Не смотря ни на что, любой труд Чонгука будет подан так, что он — лучший в своем деле. И не важно, сколько стараний он приложил и сколько бессонных ночей провел, оттачивая навыки, ведь демонстрируемый обществу успех — лишь формальное проявление уважения его семье. Не объективно и не конкретно к нему, а к тем, кто незримо стоит за его спиной.

Чонгук был беспомощным в свои восемнадцать, как и в тринадцать. Только если в тринадцать ему еще было позволительно мечтать и заблуждаться на счет себя и многих других вещей, то в восемнадцать подобное не прощалось.

Так он и пришел к тому, что под отцовским началом — никогда не добьется признания своих талантов и мастерства. Больше он не участвовал ни в конкурсах, ни в выставках, даже картины писать перестал. Не хотел.

Вот только творческого потенциала это никак не умертвляло — тот все равно рвался наружу и требовал своего проявления.

Чонгук реализовал его в другом виде и сделал для этого все, чтобы отец и семья более никак не могли воздействовать на результаты его трудов.

***</p>

Чонгук проснулся с чувством тревожности, резко сев на постели, влажный от холодного пота. Во сне ему снова было тринадцать, а мальчик, участник конкурса, змеей в спину ему шипел: «не зарывайся — ты просто Чон, тебе первое место купили».

Чонгук растер заспанное лицо ладонями, но сделал это не из необходимости, чтобы взбодриться, а скорее избавиться от липкости неприятного сна. Он твердо напомнил себе, что ему далеко не тринадцать и даже не восемнадцать, когда плеснул холодной воды в лицо, склонившись над раковиной, и посмотрел усталым взглядом на свое отражение. Пусть он и родился в обеспеченной семье, не нуждаясь в материальных средствах, жизнь его сложно было назвать счастливой — глубокая мимическая морщинка между бровей напоминала ему об этом каждый раз, стоило встретиться со своим отражением. Чонгук растер ее пальцами и улыбнулся, чтобы немного расслабить мышцы лица. Ему довольно часто снились сцены из прошлого, как бы он ни старался оторваться от него в реальной жизни.

Чонгук уделил немного времени своей внешности: принял контрастный душ, побрился, почистил зубы, расчесал черные вихри на голове и оделся. Такие простые, повторяющиеся изо дня в день вещи помогали ему привести чувства и мысли в порядок. На кухню он спускался уже более стабильным и готовым к новым делам и свершениям.

Господин Бин встретил Чонгука теплой улыбкой и, налив в чашку горячего, только сваренного кофе, поставил ее на стол перед ним. Чонгук кивнул ему благодарно и припал к чашке губами — это как закрепление всех предыдущих маленьких утренних ритуалов, чтобы чувствовать себя лучше.

— Вчера был хороший вечер? Ты сегодня встал позже обычного, — господин Бин пробежался по лицу Чонгука изучающим взглядом и вернулся к плите. Там своей очереди на подачу дожидался омлет с ломтиками куриного филе и помидорами.

Чонгук ответил не сразу, оглянулся в сторону дивана, отметив, что оставленной вчера там бутылки вина уже не было — понял, что господин Бин успел ее найти и убрать.

— Да так, — неоднозначно, — скорее просто нетипичный.

— Неужели Тэхён бросил свои попытки подбить тебя на очередной «невероятный и многообещающий» проект? — господин Бин ловко, чтобы тот не развалился, переложил омлет на тарелку и присыпал сверху нарезанной свежей зеленью.

— Не настолько, — улыбнулся Чонгук, отставив кружку с кофе в сторону, чтобы взять вилку. — Но, признаться честно, я был бы не против, чтобы Тэхён немного поубавил в своем энтузиазме, потому что совместить в одном месте кошачье фан-кафе и стриптиз клуб — это слишком даже для такого не обремененного предрассудками человека, как я.

Господин Бин весело посмеялся, ставя перед Чонгуком тарелку, и присел напротив. Чонгук взглянул на уже немолодого, но по-прежнему внешне привлекательного и опрятного бету и про себя подумал, что Мистер Бин практически не изменился со времен его юности.

Господин Бин раньше работал в доме его семьи и присматривал за ним и Чонхёном, когда они были помладше. Развозил их по школам, по кружкам, следил за их расписанием, иногда помогал с домашним заданием, если репетиторы по каким-то причинам пропускали занятия и всегда был под рукой, если детям было что-то нужно.

Когда Чонгук уехал из отчего дома, перестав нуждаться в его услугах, господина Бина отец уволил за ненадобностью. Чонгук около двух лет после этого потратил на то, чтобы хоть как-то наладить свою жизнь и материальную стабильность, чтобы предложить господину Бину работу у себя. Бета принял его предложение с легкостью, потому что ему всегда была небезразлична жизнь этого бойкого мальца, да и Чонгуку был необходим кто-то рядом, чтобы помогать с бытовыми моментами, хотя бы через день.

Для Чонгука господин Бин являлся кем-то родным, ведь отчасти заменил ему биологического папу, который по исполнению Чонгуку пяти лет собрал чемоданы и помахал ручкой. Господин Бин был рядом с Чонгуком почти всю его сознательную жизнь, видел его «взлеты» и «падения», готовый оказать посильную помощь в любой ситуации, которую маленькому альфе выполнить казалось ну просто нереально.

— Вчера я встретил очень странного омегу, — начал Чонгук, разделяя омлет на маленькие кусочки. — И он в какой-то степени вывел меня из душевного равновесия.

Господин Бин поднялся, чтобы налить кофе и себе. Сделал он это не просто так, зная, что Чонгуку будет комфортнее говорить о чем-то важном, если он не будет смотреть на него, а чем-то займется.

— Мало того, что его действия выходили за пределы моего обычного общения с незнакомцами, так он еще и оказался из фирмы, с которой я недавно отказался сотрудничать.

Господин Бин не перебивал Чонгука наводящими вопросами — просто ждал, когда тот сам придет к моменту, в котором укажет, что именно вызывает в нем резонанс. Бета налил себе кофе, сделал глоток и продолжил крутиться у кухонных столешниц, создавая вид работы.

— Знаете, он выглядел таким потерянным, когда я раскусил его, а пришел он для того, чтобы просить меня пересмотреть свое отношение к тому, от чего я уже отказался, что мне стало неловко, — Чонгук отправил кусочек омлета в рот, вяло пережевывая.

Господин Бин протирал дощечку, слушая его, и когда наступила пауза, пытался прикинуть: это все и Чонгук ожидает его слов или он собирается с мыслями, чтобы продолжить. Он кинул на него осторожный взгляд из-за плеча, но еще не спешил вступить в диалог.

— Фирма, в которой он работает, вскоре заключит продолжительный контракт с компанией моего отца. И с одной стороны, меня это напрягает, потому что я не хочу никак с ним соприкасаться, — Чонгук продолжил после того, как отпил кофе. — А с другой, мне почему-то кажется, будто судьба меня испытывает. Стоит мне начать какое-либо сотрудничество в пределах Кореи, отец обязательно «вылезает» прямо или косвенно на моем пути.

Бета сполоснул губку в раковине и вернулся к столешнице, чтобы протереть теперь ее. Он запоздало понял, что Чонгук впервые за долгое время делится с ним переживаниями на счет отца. Обычно Чонгук предпочитает умалчивать о чем-либо связанном с Дживоном, но, видимо, внутри него накопилось слишком много мыслей о нем, и им требовался выход.

— Может, этим омегой из этой фирмы жизнь хочет преподнести мне урок? — Чонгук наколол кусочек курицы на вилку, поднес ее к лицу, взглянув на румяно поджаренное мясо, и остановился.

— Сколько бы ты ни бегал — не убежишь? — господин Бин уловил ход его мыслей и озвучил вопрос, на который Чонгук вздохнул.

— Наверное, я до конца никогда не вырасту, пока не научусь не убегать от своего прошлого и пытаться всячески его избегать.

— Тогда, если это тебя тревожит, не оставляет в покое — рискни взглянуть прошлому в глаза, — господин Бин повернулся к Чонгуку и с неодобрением встретил, что тот практически ничего не съел.

Чонгук не ответил, но улыбнулся, когда господин Бин ворчливо запричитал:

— Но для начала поешь нормально, а то на голодный желудок никаких сил даже бегать не хватит.

*** </p>

Тем же днем Чонгук посетил спортзал, где умышленно и символично выбрал вместо бега персональное занятие боксом. Тренер остался впечатлен чужим настроем и пару раз чуть не отхватил, не поспевая ставить боксерские лапы на пути частых ударов. Высказанные вслух мысли, которыми Чонгук ранее поделился с господином Бином, не оставляли его в покое, насыщая энергией и задором.

Чонгук с чистой совестью выматывал себя до состояния дикой усталости, чтобы ни одной ползучей мысли в голове не осталось, когда по возвращению домой завалился на кровать и проспал до вечера.

Разбудила его назойливая трель входящего вызова. Она смолкала и повторялась, давая понять, что от него не отстанут, пока не ответит.

«Тэхён» — догадался. Иначе ему бы никто столько не названивал после того, как абонент не поднимает трубку.

Чонгук лениво прополз по постели к источнику звука, дотянулся до телефона, оставшегося валяться в кармане скинутых у кровати штанов, и неохотно принял звонок.

— Кто умер? — начал Чонгук вместо приветствия, на что получил красочное хмыканье.

— Моя вера в чистую и светлую, когда один бесстрашный и горячий омега ушел раньше, чем я проснулся.

Чонгук завис, пытаясь понять: Тэхён своеобразно шутит или его голос взаправду звучит расстроенным?

— Во-первых, что это за горячий омега уже успел побывать в твоей постели, только не говори, что это тот, с которым ты под ручку вчера пол вечера шатался у меня дома, а, во-вторых, с каких пор тебе это волнует? — Чонгук перекатился на спину и потер тыльной стороной ладони лоб, надеясь, что его брови расслаблены и он не хмурится.

— Ну, во-первых, да — это он, во-вторых, я был бы не против утреннего продолжения, с чем обломился, а, в-третьих, он, вместо своей убогой рубашки, что мне ни в хвост, ни в гриву — упер мою люксовую футболку, которую я, между прочим, купил в Париже на последние свободные деньги! — Тэхён чем-то гремел, кажется, посудой, и Чонгук заподозрил нечто неладное, когда услышал характерные звуки снаружи спальни.

— Ты что, у меня? — Чонгук сел, потому что ему показалось, что шум на первом этаже и на фоне в трубке схожи.

— Ну да, — посредственно отозвался Тэхён, после чего громко чем-то отсербнул. — Не хотел сидеть дома в субботу, да и мы вообще-то планировали вчера играть в Overwatch!

Чонгук вздохнул — ну а чего он хотел? Это Тэхён, который одновременно может беспечно говорить на тему того, что он переспал с мало знакомым парнем, и остаться расстроенным, лишившись футболки, при этом звоня ему по телефону, находясь в его доме и уже чем-то там лакомясь. Чонгук в который раз задумался: а не зря ли он однажды дал Тэхёну код от входной двери?

Но были в этом и плюсы: Чонгуку нравился живой источник шума в лице Кима, которому порой даже не требовалось, чтобы его слушали, а еще Тэхён, не смотря на свои заскоки и несерьезное поведение, обладал поразительной чуткостью и интуицией. Чонгуку, признаться, было комфортно в его присутствии, да и Тэхён только казался иррациональным чудаком, на деле — он образованный, ответственный и душевный человек, умеющий оказывать незаменимую поддержку и давать своевременные дельные советы.

Чонгук же, внешне выглядя собранным, зрелым и уверенным, внутри был более замкнутым и застенчивым, чем хотелось. Порой ему требовалась эмоциональная тряска, чтобы не захандрить, которую Тэхён с радостью был готов ему предоставить.

— Вылезай уже из своей берлоги, мне скучно, а еще мне нужен номер того парня. Кстати, где соль? Почему в этом доме так сложно что-то найти? Этот минимализм сводит меня с ума! — Тэхён возмущался, чавкая из трубки, пока Чонгук влезал в штаны и не слушал его, оставив телефон на кровати.

Парню, к слову, пришлось написать, но не тому, что ушел от Тэхёна не в своей одежде, а другому и по-другому поводу. Парень был просто предлогом, в очередной раз жирно намекнувшим Чонгуку о том, что пора в своей жизни что-то менять.