Пальто, торговый центр и малярные кисточки (2/2)
Старший приподнимается с пола, ещё раз оглядывая товар, и, уставше поглаживает переносицу.
—Я пойду ещё в конце посмотрю, окей?
Чонин вяло кивает, облокачиваясь на руки, уже даже не пытаясь чем-то занять своё внимание: озноб вновь прошибает его тело, холодком пробегая от ног к пальцам. Ему снова хочется в тепло, только теперь для него на первом месте объятия куда-то забредшего Хвана, а не тяжелые одеяла. Это плохо, очень плохо—папа говорил не привязываться к людям, а мама—целоваться с девочками. Сейчас он пытается представить жизнь без своего друга, что совсем не получается, и замест этого видит в мыслях его блестящие губы. Это значит, что он провалил задание? Да, на все 100 процентов.
Хенджин возвращается минут через 10, с довольным видом держа парочку кистей, словно самый сокровенный клад. Он безумно рад,—настолько, что готов проехаться в полностью забитом транспорте на другой конец города и обратно, а потом вдобавок ко всему переставить мебель в квартире, но когда слышит на все свои предложения по типу «пойдём поедим курочки в фуд-корте» или «давай купим тебе ещё комиксы» цикличное «нет», весь его пыл постепенно затухает.
—Может, тогда сходим в кино? Тут как раз хороший кинозал, я видел афишу с твоим любимым фильмом—голос эхом разноситься по подземной парковке, где, судя по схеме, должен был находится лифт на верхний ярус.
Стулья, к огромному счастью, оказались лёгкими, поэтому никакого дискомфорта они не приносили—просто странно смотрелись со стороны. Хван краем глаза косится на понурую фигуру рядом с собой: Чонин словно собирался упасть, однако когда старший предложил взять к себе его ношу несколько минут назад, тот категорически отказался.
—Давай не сегодня, Джини. Поехали домой, ладно?
—А паста?—Хенджин полностью останавливается, загораживая дальнейший путь Яну—Нам надо хотя бы купить бекон для неё
—Можем просто сварить лапшу, а ее сделаем в другой раз.
Младший поднимает покрасневшие глаза на Хёнджина, и у того наконец-то складывается в голове пазл: на улице не настолько холодно, чтобы мерзнуть на каждом шагу, а от комиксов тот, Чонин, которого он знал никогда бы не отказался. Хван хватает его за руку, утягивая в направлении к выходу, а сам губы закусывает от стыда. Чертовы кисточки и стулья.
—Почему ты не сказал, что тебе плохо? Мы бы уехали отсюда гораздо раньше, а теперь возможно придётся ждать автобус.
Чонин ничего на это не отвечает, еле как поспевая за мчавшимся на остановку Хенджином, который, как казалось, был готов задавить любого на своём ходу. Младшему все равно на стул, болтающийся под мышкой, на толпы кричащих детей в развлекательной зоне, ему даже нет никакого дела до того успеют они на автобус или нет. Он просто прижимается к Хвану где только это возможно: в лифте, на переходе, во время редких передышек перед яркими витринами с игрушками. Единственное, что бросилось ему в глаза это удивлённый взгляд маленькой девочки, что стояла рядом с ними, и недовольное лицо ее мамы. Если бы Чонин чувствовал себя лучше, то однозначно бы послал ее, а малышке купил бы какую-нибудь сладость, но сейчас единственное о чем он мог думать, это о том, как усыпляюще действовал голос Хёнджина.
Ян помнит автобус, на который они всё-таки успели, помнит шарф на коленях Хвана, который тот специально постелил для него, помнит дорогу до дома и скрипящий диван в зале. Он вроде бы даже уловил щелчок ключей и опустевшую комнату, но картинки пришедшего из аптеки с горой лекарств старшего Чонин уже не видел.
Хенджин смотрит на покрасневшие от жара щеки и думает, что это самый красивый оттенок в его жизни. Самый красивый и самый сложный оттенок, который он когда-либо воссоздавал на обрывке холста малярными кистями.