Глава 3 (2/2)
— Пойдем, Драко, — уже мягко говорит Люциус и хватает сына под руку, но Драко храбрится, вырываясь из рук; его снова шатает, но он упрямо преодолевает ступеньки. И уже снизу слышится рвотный позыв и шум падаюшего предмета.
— Драко!
Присутствующие стараются делать вид, что не слышат, как Малфоя-младшего тошнит, кажется, в одну из магических ваз профессора Дамблдора, пытающуюся сбежать от такого возмутительного поведения. И только когда все стихает и оба Малфоя удаляются, Гермиона позволяет себе расслабиться.
— Кажется, Драко не помешает потренировать вестибулярный аппарат, иначе о трансгрессии ему можно не мечтать, — комментирует Альбус.
— Да, — задумчиво тянет профессор Снейп. — Я обязательно учту ваши пожелания.
И уходит, кивком головы показывая, чтобы Виктор Крам следовал вместе с ним. Гермоина медленно поднимается, но голос директора заставляет её сесть обратно.
— А вас, мисс Грейнджер, я попрошу остаться, чтобы обсудить детали вашей исправительной работы.
***</p>
В Гермионе клокочет обида. И все еще немножечко злость. Эти эмоции совершенно новы для неё, и она не может найти им выход.
Использовать бы снова Крепос на этих двух гадюках — отце и сыне — пускай наслаждаются ядовитым обществом друг друга в одной сфере! Неделю! Страшно признавать, неприятно даже, но, когда она использовала заклинание Крепоса, ей стало легче. Точно чашу её переполняла злость, и Гермиона выплеснула её через палочку, направив в Драко Малфоя.
Нельзя. Это опасная стезя, так все и начинается: с мелочей, глупостей, любопытства, нечаянности. Темная магия не тот омут озера, в который ей стоит окунаться. Сегодня она положит этому конец. Только выскажет все, что думает о нем, Ланселоте. Дура, сама же доверилась невесть кому. Думала, прокатило один раз с лекцией, прокатит второй с заклинанием? Благо, оно оказалось хотя бы не смертельным.
В библиотеке довольно людно, час совсем не поздний, и Гермиона неуютно ведет плечами, оглядывается, присматривается, чтобы достать тетрадь незаметно. Падает за свободный столик и с размаху пишет то, что колется на языке последние несколько часов.
Гвиневра: «Ты подставил меня».
Тетрадь молчит. Строка, написанная жирными выразительными буквами, не исчезает. Гермиона сидит над тетрадью больше часа, но ничего не происходит.
«А ты думала, он сутками дежурит в ожидании твоего сообщения?»
Уйти она не может, а потому находит словари нескольких иностранных языков и ищет всего два слова, которые не дают ей покая. Как же это было?
«Ma chère».
Листает шотладский, ирладский, немецкий, а затем франузский и, наконец, находит, вспыхивая краской. Она буквально чувствует, как горят шея, щеки и уши.
«Моя дорогая».
— Я тебе не дорогая, и тем более не твоя, — возмущенно шипит Гермиона, захлопывая словарь.
— Что делаешь, Гермиона?
Она вздрагивает и быстро закрывает тетрадь, прижимая рукой к столу, оборачивается и поднимает взгляд, растерянный, совсем немного напуганный.
Гарри. Он переминает в пальцах книгу в мягкой обложке, название которой ей не видно. Мерлин, как же давно они нормально не разговаривали.
— Все обошлось? Я слышал об инцеденте с Малфоем. Я хотел сказать, что верю. Что ты не специально. Ну по поводу заклинания.
— Да, все в порядке, Малфоя больше нельзя повесить как рождественский шар на елку, а меня ждут «исправительные работы» в запретном лесу, — иронично замечает Гермиона, нервно улыбаясь. — Мне очень жаль, из-за меня с факультета сняли семьдесят баллов. Но я обязательно все исправлю!
— Поверь, видеть, как Малфоя до сих пор шатает из угла в угол, стоит потерянных очков, — заверяет Гарри, стараясь улыбаться непринужденно, по улыбка выходит грустной и уставшей.
Гермиона отвечает благодарной улыбкой, а Гарри, понимая намек, когда Гермиона не даёт разглядеть, что у не за спиной, ссылается на то, что ему нужно идти.
— Гарри, постой.
Он останавливается, а Гермиона, развернувшись к спинке стула, быстро говорит:
— Я тоже верю тебе. Что ты не бросал имя в кубок. Они поймут и остынут, вот увидишь.
Гарри кивает, отвечая той же улыбкой, и уходит. Когда Гермиона убеждается, что никто за ней не следит, она открывает тетрадь. Её надписи больше нет. Зато есть новая, выполненная знакомым каллиграфическим почерком.
Ланселот: «Прошу прощения за долгий ответ, был занят обязанностями старосты».
Так этот слизеринский подстрекатель еще и староста! Гермиона заинтригованно выгибает бровь, но быстро напоминает, зачем она здесь.
Гвиневра: «Ты не предупреждал, что это заклинание относится к темным искусствам!»
Ланселот: «А это столь категорично?»
Гвиневра: «А ты не понимаешь?»
Ланселот: «Без света не бывает тьмы, это естественная природа магии».
Гвиневра: «Эта естественная природа магии едва не лишила меня места в Хогвартсе!»
Ланселот: «Но не лишила же в конечно счете, я прав?»
Гвиневра: «Меня отстранили от занятий и отправили на исправительные работы в запретный лес».
Ланселот: «Уверен, такой бесстрашной девушке не страшен никакой запретный лес».
Гермиона запоздало понимает, что взывать к совести или раскаянию благородного только в легендах рыцаря бесполезно. Он не чувствует себя виноватым. А чего она ожидала? Извинений? Да он же наверняка сейчас ухмыляется, глядя в тетрадь, и довольно хихикает, представляя, какую взбучку ей устроили.
Ланселот: «Зато ты проучила обидчика, и он запомнит этот урок надолго. Урок стоил своей цены. Не ты ли хотела, чтобы он замолчал?»
Гвиневра: «Если я кого и проучила, то себя: никогда не доверяться слизеринцам».
Ланселот: «Как грубо. И снова ты оскорбляешь мой факультет. А может твоему обидчику есть за что тебя задирать, и подсознательно ты с ним согласна?»
Ответ застревает в горле комом из множество раз выплаканных слез. Грязнокровка. Все потому, что она грязнокровка. Единственная причина, по которой она вздрагивает от брошенных в её спину летательной бумаги во время уроков, едких комментариев и острых оскорблений, — её маггловская кровь. Сколько бы она не доказывала всему магическому миру право своего существования, зубря, уча и совершенствуясь, такие как Малфои никогда не примут её как равную. А что, если её собеседник такой же? Высокомерный сноб, который скорее сожжет тетрадь, когда узнает с кем ведет переписку, чем признает глупость своих предрассудков?
Перо что-то пишет, рука зачем-то двигается, в голове складываются предложения, но отличные от тех, что отпечатываются на бумаге.
Гвиневра: «Ты сделал это намеренно».
Ланселот: «А что ты ожидала, нелестно отзываясь о моем факультете?»
Гвиневра: «Уж прости, что задела твою гордость констатацией факта!»
Ланселот: «Если мы заговорили о констатации фактов, боюсь, расстроить, моя благородная гриффиндорка, заклятие не сработало бы, не будь ты готова к применению темной магии».
Гвиневра: «Это ложь!»
Л: «Отнюдь, белая магия подпитывается положительными эмоциями, темная — негативными. Не все палочки предрасположены к темным искусствам. Ты была готова использовать темную магию».
Последнее предложение, написанное человеком по ту сторону времени, подчеркнуто несколько раз. Фраза не исчезает, он дает ей время хорошенько осмыслить написанное, но на глазах Гермионы собираются, как дождь, первые слезы. Она только находит в себе силы написать последние, окончательные в их истории слова.
Гвиневра: «Это последний раз, когда я пишу тебе. Нам больше не о чем говорить. Прощай».
Ланселот: «Боюсь, и здесь тебя огорчить. Ты вернешься».
Гермиона ничего не отвечает, не хочет вестись на очередную провокацию.
Ланселот: «Будь иначе, этот диалог не состоялся бы».
Ланселот: «Завтра ты остынешь и поймешь, какая умничка. Одним заклятием использовала трансфигурацию и запечатывающее проклятие».
Ланселот: «А все благодаря твоей храбрости и моему острому уму».
Ланселот: «До скорой встречи, леди Гвиневра».
Гермиона со злостью захлопывает тетрадь и резко отодвигает стул назад, подскакивая. Суденты за соседними столиками пугаются, провожая гриффендорку удивленными вгзглядами. Со всего размуху Гермиона закидывает тетрадь с помощью палочки на верхнюю полку и обещает, клятвенно общеает больше никогда к ней не прикасаться.
Поймут и остынут, — грустно усмехается Гермиона, когда приходит в комнату отдыха Гриффиндора. Когда вступает в это осуждающее грустное безмолвие.
Да, они умолкают разом, её сокурсники, товарищи и друзья. Смотрят с примесью удивления, осуждения и…у каждого чего-то своего: злости, обиды, зависти и восхищения. Смотрят так, как если бы к ним вошёл сам Волендеморт, разодетый в розовую мантию и высокие шпильки. Теперь она понимает, что чувствовал Гарри в первые дни. Ей даже хочется убежать, но неожиданно, сзади, её подхватывают под руки Фред и Джордж и говорят, как всегда синхронно и весело:
— А вот и наша укротительница Драко Малфоя. Чего желаете отведать: шипучку, горючку и трясучку?
Вкладывая ей в карманы разные конфеты, они быстро проводят её через всю гостиную к лестнице спальни, не позволяя опомниться, и отпускают только на первой ступеньке. С высоты Гермиона скользит взглядом по размытым лицам. Хочет публично объяснится, но не решается, нет, лучше промолчать. Благодарно кивает близнецам Уизли и бежит наверх.
Она устала. Так устала. Что падает на постель прямо в одежде. Но тишина не идёт на пользу, в голову лезут навязчивые мысли. Обо всем и всех понемножку. Она едва не вылетела из Хогвартса. Наверняка нажила себе окончательно посмертного врага в лице Драко. Не спросила у Ланселота о заклятие и его авторе. А главное — не поблагодарила Виктора.
Гермиона сучит ногами и руками по постели, прячет голову под подушку и пытается трансгресировать на другую планету. Нет, лучше она не вернётся из запретного леса, одичает и превратится в лесную фею. Но забудет этот день. Вместе с проклятой тетрадью.