6. Наказание (2/2)
Салазар лениво накрыл вспыхнувший огонь колпаком тьмы, поглотившей жар. Перекатившись с джинном на бок, он устало прикрыл глаза, устроив голову на своей руке.
Хвостик Нудара мотнулся следом, когда маг перевернулся. Но сам джинн ещё не скоро пришёл в себя. Он разлепил ресницы, и ощущения навалились на него разом: растерзанная попка, горящая метка на шее, измазанный в собственной сперме живот и болезненная сладкая наполненность внутри. Сопя, омежка с трепетом коснулся своего живота, понимая, что придётся стащить у дяди лечебные мази.
Салазар проснулся, когда узел уменьшился. Маг отодвинул от себя влажную попку джиннчика и сел, поводя заболевшими от неудобной позы плечами. Оставив Нудара на полу, он прошёл к столику, напился воды из графина и накинул на голое тело теплый халат.
Нудар задремал, разомлев от сцепки, но стоило магу уйти, он начал мёрзнуть. Недовольно причмокнув сквозь сон, юный джинн обнял себя за живот и подтянул колени к груди. Из его продрогшей попки текло на мокрый пол, который ещё не успел высохнуть от дождя. Всё ещё влажный хвостик на голове тоже доставлял неприятные ощущения, но несмотря на это, Нудар улыбался сквозь сон.
Салазар, не удержавшись, подхватил его на руки и опустил в кресло у окна, отвернув его от себя спинкой. Сам маг устроился на кровати и положил рядом на подушку кинжал.
Лишь утром Нудар проснулся от надоедливого солнечного луча, резанувшего по глазам. С тихим вздохом он потянулся, открывая глаза и едва сдерживая за зубами стон — растраханная попка саднила, напоминая о том, как хорошо было на узле Салазара. Коротко бросив взгляд на кровать, Нудар поспешил обернуться туманом и скользнуть в окно: многое нужно было успеть сделать, чтобы незаметно уехать вместе с магом. Но сначала привести себя в порядок и вернуться к своим обязанностям, чтобы не нарваться на наказание.
Несмотря на ночную усталость и лёгкий озноб от того, что заснул мокрым, Нудар носился по саду с нескрываемым энтузиазмом. Он успел помыться, разглядеть получше оставленную Салазаром метку, спрятать её и другие следы, написать дяде записку, чтобы подбросить перед отъездом, — словом, был счастлив и предвкушал поездку. Не заготовив вещи и еду, не придумав конкретный план — он просто светился от осознания, что скоро уедет вместе с магом.
Как бы там ни было, с утра пораньше Салазар отправился на базар, чтобы облегчить участь бестолкового джинна. Не то чтобы ему было не всё равно, но в этой ситуации наказание должен был понести торгаш. Подробно расписав в гильдии преступления незадачливого торговца и не скрывая роль сбежавшего Шаара, маг снял с Нударчика почти все обвинения — торгаши надеялись повесить на него всю вину, что стоило бы ему жизни.
***</p>
— Нудар, сын Саида, за порчу имущества на невольничьем рынке и устроенные беспорядки, из-за которых стражи не сумели вовремя остановить негодяя Шаара и его чудищ, ты приговариваешься к двадцати ударам плетью и приравниваешься по положению к рабам, с запретом появляться во дворце, — объявил ему незнакомый чёрный ифрит, вырастая перед ним с двумя стражами. Джиннчика тут же опутала сеть и его поволокли на экзекуцию.
— Тебе ещё повезло, что тебя не обвинили в том, что ты похитил двух рабов, которых маг выкупил уже потом, — шепнул Нудару один из стражей, знавший его дядю.
От страха Нудар потерял дар речи, только хвостик в ужасе трясся. Если бы не сдерживающая тело и силу сеть, молнии бы ударили в землю, а так он мог лишь округлить глаза. Новость про Салазара едва всколыхнула в его сердце надежду, но увы, плеть это никак не отменяло. Раньше Нудар тоже получал телесные наказания, но они никогда не были такими серьёзными. А если приговор будет исполнять этот сильный страшный ифрит? Да на нём ведь живого места не останется! К тому моменту, как они дошли до помоста, омежка от страха побледнел и был ни жив, ни мёртв.
Палачом неожиданно оказался омега: высокий, гибкий, жилистый — он нетерпеливо рассекал воздух плетью, но стоило джинну оказаться рядом, как его цепкий холодный взгляд пронзил насквозь.
— Что это? — внимание омеги привлекло блеснувшее украшение. — С рынка?
Нудар лишь кивнул, чувствуя, как не слушается язык.
— Украл, — самодовольно усмехнулся палач. — Ещё пять ударов.
— Нет! Подарок! — хрипло отозвался Нудар, но украшение уже сорвали, а его самого толкнули на колени к столбу, выпутав из сети и сковав за ним руки. Ткань на спине порвали и он мелко затрясся, слыша очередной щелчок плети в воздухе. А потом первый удар обжёг спину.
Нудар кричал так, как никогда ещё: надрывно, громко, с отчаянием. Он не был ни сильным, ни выносливым, ни стойким — просто рыдал взахлёб и давился стонами боли, едва стерпев десять безжалостных ударов, предназначенных скорее отъявленным преступникам, а затем повис, потеряв сознание от боли.
Салазар поймал руку увлекшегося наказанием палача. Его узкие ноздри раздувались от гнева и ненависти. Он прошипел фразу на неизвестном окружающим языке, свидетельствующую о том, что он является Высшим палачом.
— Отпусти его, если хочешь жить, — добавил он.
У палачей гильдии было неписанное правило безвозмездно выполнять просьбы братьев по ремеслу — быть помягче или напротив пожестче с жертвой, которая могла оказаться близким или наоборот злейшим врагом другому палачу. Но «просьба» высшего палача почти приравнивалась к приказу. Хотя Салазар и переходил все границы, прося простить преступнику целых пятнадцать ударов, у него на лице было написано, что за каждый лишний удар он выдерет жилу из тела палача.
К тому, кто посмел его остановить, Инсар обернулся, с оскалом вздёрнув бровь, но постепенно его лицо стало бесстрастным и ничего не выражающим, лишь тёмный прищур отражал его мысли.
— Никчёмный джинн, — так же приглушенно ответил Салазару палач и выдернул руку. Плеть в задумчивости описала в воздухе дугу, даже не направившись в сторону распростёртого омежки. Инсар продолжил обычным голосом, обращаясь к присутствующим: — Слабый джинн. Если продолжить — умрёт, — он презрительно скривился, и плеть раздосадовано хлестнула воздух.
Салазар тихо процедил сквозь зубы другую фразу — обещание смерти — и тут же отошёл от палача. Медленно отвязав Нудара, он осторожно закинул его на спину и пошёл прочь под изумлёнными взглядами всех собравшихся. Маг отнёс его в покои лекаря и оставил лежать на кушетке, намазав иссечённую спину своей мазью. Лекарь знал, что с ней надо было делать, оставалось надеяться, что он не постесняется отдать боль своего племянника другому существу.
Долго Салазар смотрел на прощанье на избитое небольшое бледное тело Нудара, но на его лице за всё время не выражалось ничего, кроме злости. Из покоев лекаря он вышел, больше не тронув Нудара.
— Господин лекарь, господин лекарь! — в покои ворвался всклокоченный слуга. — Наложник Блэйз рожает!
Увидев, что лекаря нет и на кушетке валяется его избитый племянник, он выскочил и напоролся на стражу.
— Там Нудар, ему же запретили находиться тут! — наябедничал слуга. — А он лечится как ни в чём не бывало у дядюшки!
— Сарам сейчас на базаре, Владыка лично отправил его туда, — знакомый Нудару чёрный ифрит заглянул в комнату и прищурился. — Снимите с него эту мазь. Это не лекарство. Бросьте в огонь. Наказания он почти избежал, но Владыка ещё его не простил. Нанеси ему обычное лекарство от ран, завтра он должен вернуться к работе садовника как раб. Как очнётся — выкиньте его из дворца.
Слуга, ворча, подчинился. Мазь Салазара сняли со спины и ягодиц Нудара, она сгорела в очаге с едким чёрным дымом. Вместо неё располосованную спину намазали лечебным бальзамом и наложили повязку. Едва джиннчик пришёл в себя, его пинками отправили к воротам.
Нудар плохо понимал, что происходит: в голове всё плыло, спину жутко жгло, а рядом не было ни дяди, ни Салазара, ни кого-то ещё, кто мог бы избавить от боли и успокоить. У него вообще ничего не было, даже утешающего подарка от мага. Когда юного джинна толкнули, он сделал ещё несколько заплетающихся шагов в сторону, а потом приткнулся к стене, забившись от чужих глаз в очередной уступ, стараясь слиться с ней по серости своим хвостиком. Нудар не ощущал в себе силы шевелиться дальше, быть таким же активным, как утром и предвкушать поездку — он чувствовал всё своё бессилие и никчёмность, горько плача и при этом стараясь не издать ни звука.