10. Воспоминания у костра (1/2)

Утром Салазар исчез. Его конь и вещи с драгоценным цветком остались на месте, потому Вивьен ни обрадовался, ни насторожился. Накинув плащ на продрогшего окровавленного Али, чьи раны на груди уже покрылись корочкой, омега обошёл верхушку холма. Убедившись, что измученный купец пропал вместе с магом, он вернулся к кострищу.

Как только Нудар открыл глаза, он вспыхнул до самого хвостика. Джиннчик стрельнул взглядом по сторонам и подхватил одежду, улетая за кусты и уже там начиная мыться под слабым дождиком. Он привёл себя в порядок и только после этого смог высунуться обратно к месту ночлега. Ему было ужасно стыдно за то, что произошло и как он вёл себя с Али. Но из-за Салазара Нудар терял голову. Жутко смущаясь, юный джин прижал свой хвостик поближе к кострищу.

Вивьен как раз снова развёл огонь. Холм обдувал злой промозглый ветер, несущий запах сырости, гнили и залитого водой пожара. Дышать было не слишком приятно. Али со стоном перевернулся, мучаясь от боли. Раны на лице немного воспалились, грудь горела, и юный кочевник чувствовал, что его знобит.

— И это только начало, — мрачно проговорил Вивьен, не обращая внимания на смущение Нудара. — Человеку сложно выжить рядом с Салазаром.

Вивьен походил по холму в поисках целебных трав и наконец состряпал подозрительную «мазь», состоящую из неровно порванных кусочков травы, смоченных вином. Али не оставалось ничего иного, как довериться ей и наложить на горячие раны.

— А ты не больно хороший лекарь, — проворчал он, пытаясь смазать грудь. — Нудар... поможешь?

— Я не доверяю травкам, — пожал плечами Вивьен. — Если бы я не заменил лёгкие на железо, давно бы помер. Хотя с детства меня этими травками залечили.

Нудар сидел у костра, пылая вместе с ним, боясь поднять на Али взгляд — поэтому вздрогнул, когда альфочка к нему обратился.

— Прости, — почти не слышно прошелестел джиннчик и сел рядом. Он по-прежнему не смотрел Али в глаза, но прохладные пальцы вместе с мазью коснулись порезов. Хвостик в любопытстве приподнялся, когда Вивьен заговорил о себе, и Нудар решил немного отвлечься от своих внутренних метаний.

— Ты сильно болел в детстве? — взгляд джиннчика скользнул к железному омеге, который сейчас выглядел сильным, крепким и независимым... если не считать рабства у Салазара.

— Я был смертельно болен с рождения, — Вивьен водил пальцами по мечу, и в душе, наверное, хмурился, видя в каком плохом он состоянии. — Что за дрянная жестянка. Оловянная ложка в трактире больше похожа на меч... Мой папа, второй муж королевского звездочета, передал мне свой прекрасный облик и совершенно гнилые лёгкие. Он умер, рожая меня, и отец десять лет тщетно пытался меня вылечить. Он звал лучших травников, обращался к магам, но я умирал на глазах. И наконец меня отправили на побережье. Говорили, там здоровый воздух. И правда, за несколько лет я почти поправился. Так казалось. Правда, о чём не знал никто, я дышал вовсе не морским бризом, а жаром кузницы, в которой проводил дни и ночи, наблюдая за кузнецами, а потом, когда смог поднимать двумя руками меч, работая подмастерьем...Но едва мне исполнилось шестнадцать, отец, находясь на смертном одре, послал за мной. И я поехал домой, не зная, что там меня ждёт смерть.

Вивьен замолчал. Али смотрел на него во все глаза, забыв про боль.

— Значит, тебя излечила кузница? — недоверчиво спросил он.

— Не излечила, — тихо проговорил омега. — Заставляла меня жить, ради любви к ней. Я держался, сколько мог, ради этой страсти к металлу.

Вивьен провёл твёрдыми пальцами по лезвию меча, соскребая ржавчину.

Нудар притих, не зная, что сказать: он смотрел на Вивьена со смесью восхищения и сожаления. Невозможно было поверить, что этот омега был когда-то хрупким и болезненно слабым.

— Тебе нашли опеку или мужа? — хвостик Нудара подрагивал от нетерпения и любопытства, но вопрос прозвучал осторожно — лезть в чужие болезненные раны не хотелось. Джиннчик не перестал смазывать Али, продолжая холодить его кожу и аккуратно наносить лекарство.

Вивьен мелодично рассмеялся. Но в скрежете, когда его горло было покорёжено, было больше человеческого, чем сейчас в чистом смехе, похожем на пение чаш в святилище.

— Нет, юный джинн, — отвечал Вивьен. — Когда я вернулся, мой отец уже был мёртв, а старшие братья взбешены его завещанием. Он всего-то оставил мне башенку, что построил для моего родителя, и обещал в мужья юноше, влюблённому в меня с детства... Но эта башенка — жемчужина всей столицы, настоящее сокровище, ведь отец хотел выразить в ней всю свою любовь, а тот юноша стал знаменитым генералом, спасшим жизнь самому королю. Старший брат альфа изнасиловал меня и объявил, что берёт меня в мужья. Всё для того, чтобы заполучить себе башню. Когда мой брат омега предложил себя генералу в уплату отцовского обещания, и тот отказал, заявив, что ему нужен только я, его умирающий цветок... Брат избил меня от злости и ревности, разбил моё лицо о каменные плиты. Подумал, что убил, испугался и велел слуге сбросить моё тело с башни, будто я покончил с собой. Но я пошевелился, и слуга в ужасе убежал... А я дополз до кузницы. Хотел умереть от боли, когда брат меня избивал, но дошёл до состояния, когда боль уже не пугает. И раскалённым металлом я восстановил себе лицо, вылепив заново. Тогда ещё неумело. И покинул город. Я решил найти великого Кузнеца с запада и проситься к нему в ученики. Мне нечего было терять, а умереть я мог в любой момент. И решил умереть, тащась к своей мечте.

— Твоей силе духа позавидуют наши отважнейшие воины, — дрожащим голосом проговорил Али, устыдившись того, что вчера пытался к нему пристать, теперь же глядя на омегу, как на божество.

— Отправился в путь без денег и коня, — усмехнулся Вивьен. — Что же мне было делать? Я стал торговать своим телом. Лица у меня не было, но некоторых это даже забавляло. Правда, я не тёк ни разу, слишком слабо было тело, зато мог не опасаться залететь от десятка альф, которые использовали меня в моём пути. Я не помню ни одного, всё это было не важно. Иногда приходилось красть и убивать, но если за это я мог проехать несколько десятков миль на хорошем коне, оно стоило того.

Нудар держался из последних сил, стараясь не расплакаться, но вскоре шмыгнул носом и окончательно расклеился, оплакивая чужую боль. Он захлёбывался слезами, отвернувшись от Али, стараясь утереть лицо. Юный джинн некрасиво кривился, хлюпал носом, а потом не выдержал и обратился туманом, скользнув к Вивьену. Дрожа и колыхаясь, он лёг к нему на плечи, обнимая, хотя ничего не мог исправить. Даже стыд отступил, оставив только горечь. Как хорошо, что получилось освободить Вивьена... Нудар задрожал, и маленькая тучка случайно хлынула дождём на костёр.

Вивьен звонко цокнул горлом, бросая намокшую палку, которой шевелил головешки.

— Чего это он? — спросил омега у Али. — Если подумать, всё это меня не слишком и тревожит.

— Расскажи свою историю до конца, — попросил Али. — Вряд ли ты её рассказывал кому-то прежде...

— Зачем расстраивать ребёнка, — буркнул Вивьен. — Совсем нас промочит.

Но слёзы Нудара тронули его. Никого прежде его несчастья не огорчали.

— Ты добрался до кузнеца? — допытывался Али.

— Добрался. И сумел убедить взять себя в ученики, — Вивьен кивнул, глядя на мокрые угли. — Он был восхищен тем, как я создал себе лицо. Благодаря ему я и достиг высочайшего мастерства и усовершенствовал своё тело. Но однажды мне отказали внутренности, я уже не мог дышать, и учитель готов был меня избавить от жизни... Но к тому времени я спроектировал себе новые лёгкие и сумел ему объяснить, что делать. Он помог мне заменить всю грудную клетку. Кроме сердца. Без учителя я бы не справился один. Теперь я стал совершенно здоров и силён. Я достиг пика мастерства и пожелал учиться дальше. Магия манила меня... Но учитель не захотел отпускать. Я не ожидал.

Пробовал сбежать, тогда он меня запер. Просил остаться с ним, быть его омегой. Мы и раньше спали, ведь мне нечем больше расплатиться за учёбу, но удовольствия мне это не доставляло. Я даже хотел заменить всю область бёдер на металл... Но как бы там ни было, когда учитель понял, что я не поддамся на уговоры, он заявил, что моей воли никто не спрашивает, так как я теперь не человек, а созданное им изделие, и принадлежу ему. Это... предательство я не смог простить... Он приковал меня за руки в своей кузне и пользовался мной, когда хотел. Показывал за деньги, а потом начал и продавать, в ярости из-за того, что я его отверг. Не человек и не механизм. Игрушка для утех, как представлял он меня.

Вивьен впервые за весь рассказ задрожал от злости, и толстая палка, которой он снова принялся было ворошить угли, сломалась в пальцах.