Часть 4. ТУМАН. Глава 1 (1/2)

Кривыми иголками шьют полотно бесконечности,

Скрывая все швы под тоской восприятия данности.

И скальпелем режут обрывки заброшенной местности,

Ломая все то, что до этого было реальностью.

Они не жалеют ни душ, ни сердец человеческих,

Они закрывают безжалостно входы и выходы.

От них никогда не услышишь советов отеческих,

Они никогда не жалеют упущенной выгоды.

Разбей эту власть, забери свою душу из омута,

Сломай бесконечность чужих равнодушных реальностей.

И сердце, что было на сотни обломков расколото,

Срастется и душу согреет ожившей тональностью…

Даниэль Морнэ. Нереальность</p>

Глава 1</p>

Ночью Данька спал неважно. И не сказать, что снилось плохое, — просто какая-то лабуда из непонятных лохмотьев неизвестно чего. То ли привидения, то ли сжимающиеся в точку огромные пространства, то ли чьи-то глаза прямо на стене (этакий Чеширский кот, только глаза вместо улыбки) — и все это вперемешку.

Часов в шесть он не выдержал и встал. Умылся холодной водой… стало полегче. Вытащил из книжного шкафа «Мушкетеров» и лег обратно. Надо бы дочитать «Маятник Фуко», но напрягать мозг головоломным текстом Умберто Эко не хотелось. Лучше уж старый добрый Дюма…

— Данила, я скоро по утрам буду тебе косы заплетать, — огорошил его папа за завтраком.

— Зачем?

— Чтобы лохмы не болтались. Когда ты в парикмахерскую сходишь? Сто раз тебе говорил уже.

— Впервые слышу, пап.

Стригся Дан действительно редко. На парикмахерскую обычно не хватало денег, а отдавать свою голову в руки полной энтузиазма, но неопытной тети Наташи ему не очень хотелось.

Но в последнем разговоре с Александром Сергеевичем Веревка упомянула о том, что Даниэль все больше напоминает неформала, и сейчас папа неожиданно об этом вспомнил. Выдал сыну двести рублей и велел нестриженым домой не приходить.

Данька прикинул, что если не будет очереди, то перед тренировкой вполне можно успеть забежать в парикмахерскую. Правда, тогда накрывалась возможность пообедать. Но этот нюанс не испугал его совершенно.

На последнем уроке к Даньке снова прицепился Шевалье. Они разошлись во взглядах на внешнюю политику Советского Союза перед Второй мировой. Спор неожиданно вышел горячим и не всегда аргументированным. Историк в конце концов заявил, что Морнэ не испытывает никакого почтения к авторитетам, но двойку ставить не стал и даже замечания не написал, махнул рукой.

Спор Даньку взбодрил. Пропала сонливость и неожиданно проснулся аппетит. В школьной столовке ловить было нечего, да и закрывалась она к этому времени. Можно было заглянуть к Варе, может, у нее найдется какой-нибудь пирожок… а, нет, нельзя. Она же болеет. Ладно. Стройность, того… украшает. Девчонки толстых не любят.

При мысли о девчонках вспомнилась Катя.

Она упорно его игнорировала. Сидела теперь со Стасом и делала все возможное, чтобы не оказаться с Данькой один на один. Он уже потерял надежду поговорить с ней. Елки, неужели она так сильно обиделась?

И из школы Катя и Казанцев вышли вместе. Небось на мотоцикле ее катает, ревниво подумал Дан. Ну ничего. Вот Варя выздоровеет — будем дальше учиться… Еще неизвестно, кто и кого будет катать. И на чем.

Он сбежал со школьного крыльца. Папа же постричься просил! Эх. Так неохота. Но он опять будет ворчать…

Парикмахерская была недалеко от дома. Жизнерадостная девушка Настя (Данька на бейджике прочитал) усадила его в кресло, набросила накидку, повернула к зеркалу.

— Что с вами сделать, молодой человек? — сверкнула она озорной улыбкой.

— Что хотите, только без членовредительства.