13.2 Калейдоскоп (1/2)
***</p>
Король Хильдеберт стоял в одиночестве под каменными сводами дворцового святилища, около изваяния Циу, бога справедливой войны. Он слушал торжественные песнопения жрецов, собравшихся возле алтаря, на котором догорали останки быка, принесенного в жертву во здравие майордома Арвернии. Дым и чад порой совсем скрывали их фигуры, движущиеся слаженно, точно в военном танце.
Король знал, что в этом время самые опытные лекари и жрецы-целители колдуют над раненым Карломаном, пытаясь спасти его жизнь. Пока они спасают тело, врачеватели душ просят богов не забирать графа Кенабумского в Вальхаллу, оставить среди живых людей. Во все святилища Арвернии, в каждый город разослали вестников, чтобы по всей стране молили богов о спасении майордома. Это распоряжение отдал Ангерран, занявший место своего отца во главе Королевского Совета. Сам же король, когда ему сообщили, лишь поспешно закивал головой, подтверждая приказ, когда подписал назначение своего кузена на должность майордома. Временно, как было указано. По-настоящему его волновало лишь тяжкое, как мраморная плита, осознание своей вины. Внутри у него все выло от нестерпимой боли, словно там ворочалось, раздирая все когтистыми лапами, чушуйчатое чудище, и его сердце сочилось кровью, обугливалось, обожженное ядом.
Поглощенный своими чувствами, король глубоко вонзил ногти в ладони, но даже не почувствовал боли. Его сковало страхом. Неужели история повторяется?! Почему он обречен убивать тех, кто ему дорог?! Он так боялся, что это случится с Кримхильдой, а произошло с Карломаном, братом его отца, которого он любил и уважал, который был так полезен для Арвернии! За что ему, Хильдеберту, столь злосчастная судьба?..
Стоя перед изваянием Циу, охваченный скорбью и отчаянием король с трудом заставил себя поднять глаза на суровый каменный лик. Бог войны стоял, как и полагалось, в полном боевом облачении, со шлемом на голове, с мечом в левой руке. Правая рука у него отсутствовала. Над головой изваяния висела волчья шкура, в знак того, что благодаря самопожертвованию Циу, чудовищный волк все-таки скован до конца времен, а когда вырвется во всей своей свирепости - и там на него найдется управа.
Глаза бога были искусно выточены из янтаря, и в блеске пламени на алтаре они разгорелись гневом. Во всяком случае, так видел Хильдеберт. Но разве он заслужил от Небесных Владык чего-то иного? Протянув руки ладонями вверх, как проситель, он стал молиться про себя:
”Прошу тебя, Циу Защитник: спаси моего дядю! Убеди норн изменить их приговор, пошли Эйр Врачевательницу к его ложу! Если надо - покарай меня. Я понимаю, что поступил не совсем справедливо... нет, чудовищно несправедливо и жестоко! Я приму любое наказание Небес. Но сохрани жизнь майордому Арвернии, своему верному слуге!..”
Так молил король Арвернии, но утешения не получал. Тот светлий миг во время молитвы, как бывает, когда между вопрошающим и благодетельным богом протягивается незримая нить, и на душе становится светлее, никак не приходил...
***</p>
Тем временем, в покои герцога Земли Всадников и его супруги, вошли два рыжеволосых мальчика. Сыновья Гворемора, Гарбориан и Мундеррих. Старший брат поддерживал ковыляющего младшего, только что с трудом одолевшего крутую лестницу. Войдя в покои, Мундеррих упал в кресло. Он был бледен и немного испуган только что случившейся трагедией. Перед глазами мальчика неотступно стояло: вот разъяренный король рубит мечом, словно обезумев... вот граф Кенабумский замер на месте, истекая кровью, а затем медленно упал замертво. Ничего ужаснее Мундеррих не мог представить за всю свою двенадцатилетнюю жизнь.
Зато его старший законный брат был оживлен и даже весел. Глаза его блестели, ноздри раздувались. Он прыгнул на подлокотник своего кресла и уселся на него верхом, как на коня.
- Ты понимаешь, какой сегодня великий день? Скоро наши кланы завоюют себе свободу! - воскликнул он, скаля зубы. - Королева Гвиневера захочет отомстить за своего сына, и все ”дети богини Дану” встанут под ее знамена! И наш отец поведет войско! И мы вместе с ним!..
Королевой Гвиневерой ”дети богини Дану” именовали Женевьеву Армориканскую, потому что таково и было ее настоящее имя, не искаженное арвернами. Речи Гарбориана в другое время были бы признаны изменническими. Но ныне, увидев, что натворил арвернский король, среди его вассалов многие стали мечтать о восстании.
Сам же старший сын Гворемора со всем пылом юности мечтал о подвигах, в своем воображении рисуя картины, достойные песен величайших бардов. Вот в священном круге из стоячих камней воздвигнут погребальный костер. На нем возлежит тело Карломана Кенабумского. Вокруг собрались все кланы, воинов много, как звезд на небе. Друиды поют погребальный плач по доблестному и мудрому вождю, который был их родичем по матери и, кроме того, столько сделал для их блага в Совете Арвернии. Выходит женщина с седыми распущенными волосами и, дрогнувшими губами произнеся последнее прощание, зажигает погребальный костер своего сына. Пламя возносится к небу. И в тот же миг все воины кланов, сколько их есть, вскидывают мечи вверх и все вместе яростно выкрикивают клятву мести...
А вот уже мчатся в бой яростные ”дети богини Дану”. Их кони несутся лавиной, воины кланов не ведают страха. И перед их натиском пятятся, бегут трусливые арверны с их бесчестным королем. Их битвы станут тысячи лет спустя воспевать барды и филиды. Гарбориан видел, словно воочию, как его отец неистово ведет воинов в бой, и сам сражался бок о бок с ним, тоже скакал в бой наравне со старшими воинами и разил врага, как взрослый, со всем мужеством четырнадцати лет, и сам одолевал безумного короля Хильдеберта, убийцу майордома Карломана. И вот нет больше власти арвернов, и как в былые времена, весь здешний край от края до края принадлежит одним лишь ”детям богини Дану”!
Все это он поведал брату в едином порыве воодушевления, захлебываясь словами. А затем воскликнул, хлопнув брата по плечу:
- Мы сбросим оковы! - и, вспомнив боевой клич своих предков, горделиво произнес: - Лучше умереть свободными, чем жить рабами! Меня отец возьмет на войну, и тебя, наверное, тоже.
Младший брат закусил губу: ему опять вспомнилась кровь Карломана на песке. Кроме того, он не был уверен, что сможет отличиться на войне, со своей ногой-то. К тому же, вполне возможно, что ничего из этого не сбудется, если граф Кенабумский останется жить. И мальчик возразил, вспомнив, что говорили о войне при дворе королевы Кримхильды:
- Дорогой ценой нашим сородичам придется заплатить за свою свободу! А, если они не смогут победить, станет только хуже.
Гарбориан не мог понять миролюбия брата. Он в мечтах уже видел себя на боевом коне, рядом с отцом. И махнул рукой:
- А, ты еще слишком мал, чтобы понимать! И к тому же... - тут он осекся: родители запрещали ему напоминать Мундерриху о его хромоте.
Но младший брат и так уловил намек, и нахмурился, не желая больше разговаривать.
Гарбориан отошел к окну и поглядел во двор. Увидел, как под самыми окнами замка спорят две группы воинов. Одни были ”детьми богини Дану”, из клана его отца и из Брокилиена, другие - арверны. Ссора пока что была лишь словесной, но судя по тому, как накалялась обстановка, могла дойти до потасовки.
- А ну, подвиньтесь отсюда, рыжие лошадники! - гордо потребовал один из арвернов. - Вы не у себя дома! Здесь наша столица, наш Дурокортер!
Послышался дружный ропот ”детей богини Дану”.
- Мы здесь будем стоять, пока не узнаем, останется жив сын нашей королевы или умрет от рук вашего неблагодарного короля! - был их ответ.
Эти слова явно задели арвернов, и они стали наступать, сыпля оскорблениями. Но ссоре не суждено было разгореться, потому что в этот миг появился отряд дворцовой стражи, более многочисленный, чем обычно обходили замок. Стражники вклинились между спорщиками, развели их в разные стороны.
- Ступайте все по своим комнатам! По приказу коннетабля, за драку будем сажать в темницу на две седьмицы! - проворчал начальник стражи, и, проследив, как те и другие расходятся в разные стороны, проворчал: - Не зря Старый Лис выставил усиленную стражу!
Это маленькое происшествие показывало, насколько накаляется обстановка в королевском замке...
***</p>
В зале Королевских Советов все было готово для совещания. Глубокие кресла стояли вокруг длинного стола из букового дерева. По стенам развешаны были знамена, гербы Арвернии и ее вассалов, начертания королевства и сопредельных земель, наиболее точные в мире.
Шаги троих человек, гулко стучащие по каменным плитам, слышались Ангеррану как стук гвоздей, вколачиваемых в крышку гроба. Сын майордома остановился у отцовского кресла во главе стола и помедлил. Трудно ему будет в него сесть! Казалось, что, приняв отцовские обязанности, он отрежет для своего отца обратный путь. Но он должен прямо сейчас возглавить Королевский Совет...
Его дед по матери, Дагоберт, остановился возле внука и ласково взял за руку, внимательно взглянул ему в глаза. Лицо коннетабля осунулось и враз постарело. В глазах, когда они встретились со взором внука, предательски поблескивали слезы. Нет ничего хуже неизвестности. Старик с нетерпением ждал известий... Каких бы то ни было!
Теодеберт, стоявший поодаль, словно окаменел и ушел в себя, переживая горе. Каждый по-своему справляется со своими чувствами, как может.
Сын Карломана провел ладонью по резной спинке кресла. Едва сдержал тяжкий вздох. Отцу он сейчас ничем не может помочь. Значит, надо выполнить его распоряжения, как он хотел. Насколько бы ни было трудно...
Не глядя на дедушек, он проговорил, уставившись взглядом в никуда:
- Отец... Отец мой перед тем... как это случилось... в общем, он передал мне не только свои полномочия, но и дал указания, что надлежит нам вместе предпринять... Знайте, все, что я делаю, делается по его воле.
У его дедушек при этих словах отлегло от сердца. Дагоберт понимающе кивнул. Карломан всегда был предусмотрителен, он позаботился обо всем, даже если случится так, что дальнейшая жизнь пойдет без него...
Теодеберт Миротворец глубоко вздохнул. Стало быть, войны не будет! И он сумеет удержать в шатком равновесии кланы ”детей богини Дану” и Арвернию.
Но и мира, наверное, не будет еще долго...
***</p>
На опушке леса, лежащего близ одной из многочисленных арвернских деревень, показался матерый волк, огромный широкогрудый самец с лобастой головой и мощными челюстями, способными вмиг перехватить горло оленю. Втянул чуткими ноздрями дым от людских очагов. Навострил уши, прислушиваясь к голосам людей, о чем-то бойко толковавших, собравшись на окраине. Люди - среди них были разные, большие и малые, в штанах и в платьях, - говорили все вместе, перебивая друг друга, размахивали руками. В лесу ни одно живое существо так не суетится, как эти двуногие.
Спустившись со своей стаей с пригорка, волк издал еле слышное ворчание, приказывая остальным ждать его здесь. Его сородичи поняли приказ вожака и затаились среди подлеска, как лесные духи. А вожак, припав к земле, пополз на полусогнутых лапах через пшеничное поле, в сторону людей. Он должен был сам разведать, о чем столько кричат люди, что они задумали. Уж не хотят ли, не приведи Отец Кернунас, устраивать облаву на волков? Но - летом, когда у волчиц маленькие детеныши?! Или не на волков, а на Других, прежних хозяев этой земли, до того, как боги создали людей? Тоже не лучше! И вожак волчьей стаи подобрался под прикрытием высоких колосьев к спорившим людям, залег всего в нескольких шагах от деревенской околицы, так что никто и не подозревал о его присутствии, а он видел и слышал все.
Оказывается, они обсуждали какие-то вести, что дошли из главного человеческого селения, построенного из камня. Люди казались расстроенными и сердитыми, как стая ворон под дождем.
- Неужто вправду король убил или ранил своего майордома? - качал головой один из селян.
- Да, клянусь Эпоной, богиней лошадей! - заверил его другой. - Я сам сегодня ездил в Дурокортер на конскую ярмарку, а потом заглянул с приятелями на ристалище, и видел, как все было. Король взбесился, как пес, только что пена изо рта не шла. Он учинил резню, а майордом закрыл своим телом его жертву. Надеялся, видно, что на родного-то дядю рука не поднимется. А король все равно и его мечом ударил! Теперь, говорят, он умирает...
- Это точно, что граф Кенабумский при смерти! Бедная его жена... - всхлипнула какая-то женщина.
- Горе нам будет при таком короле!.. - вполголоса роптали сразу несколько человек.
- Это все дело рук Паучихи! По слухам, она уже многих могущественных людей при дворе погубила, кого ядом, кого чужим оружием. А ныне ей не понравилось, что майордом устроил брак ее сына с королевой Кримхильдой.
Так беседовали селяне, до которых доходили, пусть и в искаженном виде, придворные слухи.
- А все же жаль графа Кенабумского! - заметил деревенский староста. - Он не позволял с нас брать податей больше, чем мы можем заплатить, помнил, что селяне тоже живой народ.
Не было ни одного человека, который бы с этим не согласился. Даже угрюмый старик-пчеловод, живущий в сторожке на окраине совершенно один, проговорил:
- У меня два сына погибли, сражаясь под началом Карломана Кенабумского. Но я все равно ему зла не желаю. Если бы не он, верно, погибло бы еще больше наших ребят. Пусть боги сохранят ему жизнь!