Глава 4. Пластиковые, джинсовые и ласковые куртки поверх исцарапанных плеч (1/2)

— Мяу! — кричал белый кот с оранжевыми пятнами, разлитыми по тонком тельцу.

⠀Ему голодно и холодно.

⠀Хёнджина пробрала дрожь. Это схоже с тоненькой проволокой, сдирающей кожу со спины до крови. Он приложил ладонь ко лбу Ликса. Горячий пот перемишивался с холодом костяшек. Страшно. Больно. Трясущийся, мутнеющий, как акварель на полотне, Хёнджин уложил выцветающего Феликса на постель. Его руки метнулись к тумбе и нарыли кучу коробок с таблетками.

— Феликси...

— Х-хёнджин, — прошептал мальчик, пытаясь пошевелить ладонью.

— Я рядом, эй... — он сжал чужую кисть своей и смахнул тёмную чёлку Феликса, — у тебя такой жар. Нужно подняться, Ликси, давай.

⠀В горло неподвижного чуда запихнули таблетку от температуры. Горькая с голубоватыми вкрапинками, отвратительная. Ликс заглотил её с несколькими глотками воды, что Хёнджин наколдовал или успел набрать за то мгновение, пока Феликс моргал. ”Волшебный Джинни,” — мелькало в голове среди мглы.

— Сейчас всё будет хорошо, ну зачем ты это сделал, Ликс, ну почему?

— Т-ты плачешь?...

⠀У Хёнджина мокрые глаза, окровавленная спина и джинсовая куртка, что валялась на полу. И сознание забито худым ребёнком с глубокими карими глазами. А у Феликса пустой живот с одной пилюлей.

— Нет. Нет... Феликси, — он переплёл свои пальцы с такими же бледными, но более слабыми, — почему ты не ешь? — Хёнджин скоро захлебнётся невыпущенными слезами.

— Прости, — а Феликс подавится воздухом, — мне жаль, что я принёс... пробле...

— Даже не думай об этом!

⠀Феликс извинялся за всё, даже за раздавленных мотыльков. А Хёнджин ревел внутри и жалел мальчишку снаружи, скользя рукой по мокрому лицу:

— Ты должен поесть.

— Не хочу...

— Хочешь! Не вынуждай меня кричать. Поешь, прошу, я приготовлю тебе рис. — Хёнджин приподнялся, но остановился, заглядываясь на почти спящего друга, — ... Тебе очень больно?

⠀Он падок на Ликса.

— Я потерплю.

⠀Русоволосый мальчик наклонился к худой шее с пульсирующими венами и оставил на коже невесомый поцелуй:

– Всё правда будет хорошо.

⠀Да, люди часто так говорят. Но не всегда их слова правдивы. И не всегда это от них зависит. Хёнджин крутился, как волчок, на кухне и лишь надеялся, что не соврал, перебирая вымытые тарелки. А заваривая чай, он думал только о том, что Феликс не достоин выжирающей его изнутри боли, такую и представить страшно. Но такова несолнечная сторона Ликса, с которой приходилось мириться.

⠀Тьма, опустошающая желудок, не дающая продохнуть. Феликс задыхался от душных потоков тяжёлого воздуха и искал силы хотя бы дёрнуть мизинцем. Его голову заполнил туман. И лишь одна ленточка мысли тянула к свету: ”Хёнджин так обо мне заботится... И почему он ещё не ушёл...”. Ради него Ликс бы продохнул, поел, пожил и погиб. У него детская душа. Детская душа, привязанная к другой детской душе, как два, кружащих в темноте светлячка.

⠀Смахнуть хотелось, чесалось.

⠀Хёнджин вошёл в спальню с тарелкой ароматного риса и усадил Феликса на подушки. Он приблизил ложку к его губам:

— Пожалуйста, ешь.

⠀Ликс послушно заглотил одну ложку, вторую, третью. Они растянулись долгой чередой, пока внутри всё не смешалось в огромный ком и не попытались вырваться наружу. Температура не проходила. Был бы здесь Чан, он бы сбил её парацетамолом и пластырями, Чанбин бы приклеил скотч на лоб.

— Как себя чувствуешь?

— Получше.

— Будешь ещё?

⠀Отрицательно мотнув головой, Феликс упал в объятия одеял и уткнул глаза в пустоту. Красивая. Но Хёнджин красивее. Только смотреть на него было почему-то так стыдно. Голова болела и, казалось, пыталась оторваться от шеи и укатиться к чертям в преисподнию.

— Мне так нравятся твои глаза, — шепнул Хван, прикладываясь рядом, Ликс сразу заполз в его руки, как маленький щенок, — моя ты нежность. Почему же ты меня так расстраиваешь?

— Я... я не знаю, — Феликс вытер слёзы о футболку Хёнджина и чуть крепче сжал её пальцами, незнающий и нежный, такой весь Феликс, — прости, Джинни. Я правда... не хотел есть.

— Это тебе только кажется. Потри живот.

⠀Хёнджин сам коснулся Ликса и погладил под грудью с приятным трепетом и гармоничной плавностью. Внутренности Феликса затрепыхались, как бабочки аполлоны в банке. Живот заурчал. Потоки ласк потихоньку баюкали. Ликс поймал себя за ободраный хвостик на мысли, что внутри появилось чуть больше места для еды и любви. Это всё Хёнджин и его шёлковые руки, высекающие, вышивающие золотыми нитками.

— Ну?

— Я хочу... хочу ещё.

⠀Он съел ещё немного солёной крупы и опустился обратно в постель. И заснул. Дурнота сошла, как поздний снег, грязными речками, утекла куда-то. И чёрт с ней.

⠀Утром Хёнджин был рядом. И днём никуда не пошёл. И весь вечер просидел на кровати около мальчика. Вереница схожих дней и вечеров пролетела мимо. Июль начался с дождя, лёгкого, как Феликс, и мокрого, как его слёзы, что сами стекали с век по ночам. А Хёнджин их протирал. А Хёнджин лишь созванивался с остальными ранеными детками, которые рассказывали ему о своих приключениях, о ”Кошек развелось дворовых, кошмар! Везде мявкают!” и о Чане.

— ... Значит всё также? — разочарованно вздохнул Хёнджин на балконе с телефоном у уха и сигаретой у губ, последняя.

⠀По тонкой стенке из облесшей краски грациозно плыла серая кошка.

— Кыш!

— Увы. Мы все переживаем. Но сделать ничего не можем, — Чанбин сильно хрипел, а голос его, пусть и почти не слышно, но подрагивал, — а как Феликс?

— Уже ест. Думаю, ещё пару дней и вернётся в строй. Но желудок у него всё равно болит. И температура иногда поднимается. Но он улыбается.

— Приятно слышать. Суперклей не нужен? Могли бы заклеить.

— Нет спасибо, только если для нервной системы...

— Ладно, тогда пока, солдатики!

⠀Тихие гудки раздались в трубке. Хёнджин ушёл с балкона и завернул в комнату. Феликс сидел на кровати и играл в телефон.

— Что за игра? — плюхнулся рядом он.

— Стрелялки, — Ликс саркастично улыбнулся и чмокнул светлую щёку.

— Хочешь, чтобы хён поиграл с тобой?

— Пх, что, ты не сильно старше...

— Обожаю твою улыбку.

⠀Хёнджин застыл у лица Феликса. А Феликс сам потянулся ближе. К нему прильнули мягкие губы. Кажется, сердце сбивалось со своего ритмичного счёта и просилось к парню напротив. Наверное, опять температура. Градусы скакали на ртутном термометре прыг-скок. Хёнджин провёл языком по нижней губе Ликса и втянул её в себя, раскрашивая розоватым оттенком жизни, какой она им почти нравилась. Почти... Феликс отстранился от поцелуя.

— Пойди сегодня к остальным, — не хотя шепнул он.

— И оставить тебя?

— Ничего не случится. Они давно тебя не видели, прогуляйся. Правда.

— Ты...уверен, что это хорошая идея?

— Джинни, иди, пожалуйста, — Ликс приобнял Хёнджина и зарылся рукой в его волосы, усаживаясь сверху, — а вечером вернёшься и поедим яблок.

⠀Живот урчал-мурчал-фырчал. Ликс невольно сам в себя заглядывал, а Хёнджин на него заглядывался, как на картину.

— Ты меня что, соблазняешь? — он обцеловал нефтяные волосы и перебрался к щекам, отдавая им румянец своих губ и чувств, — А не пожалеешь потом об этом?

— Нет.

⠀Хёнджин мельком ухмыльнулся и встал, не отпуская Ликса со своего паха. Он прошёл чуть вперёд, в кухню, и поставил Феликса на ноги:

— Здесь рис, здесь вчерашние роллы, здесь...

— Хлопья. Я знаю, Джинни, это же наша квартира.

— Тогда пообещай, что ты пообедаешь. Хотя бы обед.

⠀Перед Феликсом засиял сжатый кулак Хёнджина. Он накрыл его своими пальцами и тихо проговорил:

— Обещаю, вуф.

⠀И соврал. Но Хёнджин об этом никогда не узнает. Он лишь улыбнулся, ответил приевшееся и прилюбимейшее дворнягами ”вуф-вуф”, погладил Ликса по голове и прошёл в коридор. На крючках висела пара джинсовых и кожаных курток, ветровки и пальто. Хван сорвал свою чёрную косуху с вышивкой на спине, гласящей ”Kiss me or leave me”. Накинув её поверх белой футболки, он отправил Феликсу воздушный поцелуй и выскочил к ржавым лестницам с балкона.

⠀Воздушные поцелуи Ликса били по самому сердцу. А от Хёнджина доводили до слёз и неполноценной печали. И не разревеяться, и не успокоиться, да что ж делать-то?

⠀Хёнджин бежал через узкие переулки. ”Не расстраивай меня, не заставляй меня так трестись. Да почему вы трясётесь, колени?!”. Дворовых кошек правда стало больше. Вот чёрная с рыжим животом, серая с белыми полосами, белая. А где-то позади ревела собака. Перепрыгнув через заборик двухэтажного дома с синими стенами, Хёнджин пробежался до крыльца и постучал в дверь. На пороге показался радостный Джисон. Без зонтика. Он бросился на Хёнджина и затащил его в коридор:

— Джинни! Привет! Как хорошо, что ты пришёл!

— Я тоже рад видеть тебя, Сони...

⠀На него налетели ещё двое мальчишек:

— И вас, ребята.

— Я так скучал! — промурлыкал Чонин.

— Оу, как там тебя? Хе? Хё? Хёнджин, точно! Где тебя вообще таскал? Развлекались с Ликсом, а про нас совсем забыли, да? — в дверном проёме зала показался усмехающийся Чанбин.

— И тебе привет.

— Да ладно, бро, я ж в шутку, я скучал.

⠀Они легко обнялись и прошли в гостиную. Дети расселись вокруг заигранной настолки и включили акустический концерт какой-то старой рок группы. Джисон подпевал каждую песню, Чанбин настукивал ритм подушечками пальцев. Почти всё хорошо. Только улыбок маловато. В комнату вошла высокая женщина с короткой стрижкой, мама Джисона.

— Добрый день, Хёнджин, давно я тебя не видела, — мило улыбнулась она.

— Здравствуйте.