Глава 1. Зуб мудрости (1/2)

⠀В горе мусорных пакетов мурчал Бело-рыжий кот. Трещащие лестницы, врубленные в стены, содрогались от топота юнцов и потоков летнего горячего ветра. А небо светлое. Ни единого облака. Хоть бы каплю дождя... Хёнджину жарко. Он дышал через раз и перепрыгивал сквозь перила открытых ржавых ступенек. За ним бежал улыбчивый мальчишка с чёрными волосами, как неразведённая кола или почти растресканный лак на ногтях Хёнджина, собранными в маленький хвостик на затылке. Чёлка подбиралась к карим глазам, в которых сияли неясные голубые блики, играющие на тонкой линзе. На его плечи наброшена большая тёмная косуха без рукавов, что придарил Хёнджин. А у Хёнджина затасканная футболка Феликса с выцветшим принтом. У Хёнджина в зубах кусочек красного яблока, Ликс чистил. А у Феликса клубничный чупачупс, Хёнджин накупил штук двадцать.

⠀Хван Хёнджин и Ли Феликс — сиротки, оставленные этим миром. Друзья, снимающие одну квартирку, спящие в одной постели, дружащие с такими же, как они, детьми, и бежали к ним.

— Не отставай, Ликси!

⠀У Хёнджина на шее красная маркерная татуировка с сердечком и надписью ”Prince” от Феликса. У Хёнджина в карманах джинсов, порванных колючей проволокой и балками, валялись аскорбинки и ключики от бутылок сладкой газировки. А у Феликса лицо в веснушках, крашеные волосы и худое тело. У Хёнджина русоватые, с такой же назойливой чёлкой.

— Джинни, не упади!

— А ты не отставай!

⠀Феликсу стянуло живот. В нём лишь пара махаонов с их блестящими крылышками и хрустящими скелетами, растопленная ягодная карамель, ванильная газировка и яблоки, что ему в рот напихал Хёнджин.

— Мне нравится твоя майка, отдашь?

— Продам, за твои цепочки.

— Ах ты хитрый Ликси! Не замечал, что из твоего имени можно составить слово ”лисик”? Лисик-Ликси!

— А ты Хёнджин... м... — замялся Феликс, перепрыгивая через три ступеньки.

— А я ”дни”, простые июльские денёчки!

— А ты на котёнка похож, знаешь.

— Хах, чем же?

⠀Хёнджин резко развернулся и встал посреди лестницы перед Ликсом.

— Глаза острые. Котик-Джинни.

⠀Феликс шагнул ближе, зажал правой рукой перила, левой — спину Хёнджина и чмокнул его в лоб, оставив на коже сахарный блеск. Хёнджин стёр его рукой и ухмыльнулся. Они продолжили перепрыгивать ступеньки и выбежали к пустующими кварталам, засыпанным зелёным стеклом и крысками. Среди пустой улочки бродил растрёпаный мальчишка с чёрным зонтиком. Аллергия на солнце. Стаканчик карамельного мороженого. Хан Джисон. И его улыбка.

— Хёнджин! Феликс! — позвал он с радостно искрящимися глазами.

⠀Мальчики налетели на него и сковали в объятия под тёмным кружочком, в котором томилось счастье. Они громко хохотали и кружились. Джисон весельчак, Джисон дурак с коллекцией самых разных зонтов: цветных, прозрачных, с рисунками цветов от Феликса. Джисон любил холодное, сладкое, своих друзей и солнце, сжирающее его до пепельного порошка, подобного тому, что облепил горло курящего Хёнджина. Джисон пошатнулся, а улыбаться и не переставал:

— Вы тяжёлые! Погнали!

⠀И они побежали наперегонки. Гонки с летом, детством и парнями, повзрослевшими рано и неповзрослеющими никогда. Джисон обогнал Феликса, того за руку схватил Хёнджин. В ухе Джисона болталась серёжка с пластиковым котёнком, у него добрая мама и папа где-то нигде, у него фотодерматит и рыжеватые волосы. И ещё куча футболок с пришитыми длинными рукавами. А у Феликса с Хёнджином парные железные колечки. Они дружили с самого детства. А с Джисоном два года, три месяца и девятнадцать дней, Ликси подсчитал.

⠀Парни добежали до многоэтажного бежевого дома, обсаженного тёмными кустами. На крыльце у подъезда стоял высокий мальчишка с пепельными волосами и крутил в руках вафлю. Он помахал рукой и хихикнул друзьям. Чонин с красным блестящим скейтом, который ”взял погонять” у Хвана, маленьким кожаным рюкзачком с шестнадцатью значками и с шестнадцатью годами жизни в этом обшарпанном городишке с кучей строительных кранов, высоких домов и синих окон. Под его губой сверка маленький пирсинг. А его родители-пьяницы, Хёнджин и Феликс бы сказали: ”ну, они хотя бы есть”, но они говорили: ”ну, у них хотя бы есть Чонин”.

— Привет, Ини! — Хёнджин налетел на мальчика и сгрёб в свои руки, — Как жизнь? — он взъерошил его волосы, на что получил широкую улыбку.

— Неплохо.

⠀У них всегда всё неплохо. Феликс протянул Чонину бисерное ожерелье и браслетик дружбы. А Чонин раздал мальчикам по арбузной жвачке.

— У меня режется зуб мудрости, представляете? Есть невозможно... — вздыхал он, закусывая щёку вместо вкусностей, хотя она тоже ничего.

— Тогда отдавай вафли! — Джисон налетел на парнишку и забрал у него пачку ванильных вафлей.

⠀Они нырнули в подъезд, проскакали по зеленоватым ступенькам. Стены воняли краской и коньяком. Детские вздохи и смешки отражались эхом и улетали в открытые форточки, заставленные горшками с длинными листьями. Джисон упрятал зонт куда-то за спину. Хёнджин вновь впился в руку Ликса, оставляя на ней красноватые следы пальцев. У Феликса тонкая и нежная кожа, даже лёгкие касания окрашивали её в розоватый. А у Хёнджина крепкая хватка и узоры вен по всему телу. Чонин остановился у тёмной двери на пятом этаже и постучался. Листок бумаги, приклеенный красной изолентой, гласил: ”할 말을 내뱉지 퉤 퉤 퉤 소리꾼”<span class="footnote" id="fn_32807115_0"></span>.

⠀В проёме показался Бан Чан, который играл на электро гитаре, много кашлял и, кажется, перечитал ”Трёх мушкетёров” с их ”Один за всех и все за одного!”. Он кинулся на детей и заобнимал каждого с особенным родным теплом:

— Проходите-проходите, ребят. Чонинка, как зуб? Болит?

— Ужасно...

— Пойдём, дам тебе таблетку. Ликс, что с твоей рукой?

— Хах, всё нормально, — лёгкий смешок и хлопающие ресницы, это всё улыбающемуся Хёнджину.

— Джисон, а где твой зонт?

— Он там, где теряется смысл существования и несуществования, — гордо проговорил Хан.

— Понятно...

⠀Мальчики ввалились в просторную квартиру. В гостиной на полу сидел Сынмин с огромным плюшевым медведем. Он украдкой поздоровался со всеми ребятами и уткнулся в толстую тетрадку. Сынмин тихий, Сынмин всё видит и всё слышит. И ему нравится писать стихи, и собаки, и кормить дворовых щенков. И не нравятся кошки.

⠀Бан Чан принёс в зал коробку с настольной игрой, стакан с водой, болеутоляющую таблетку, пару пластырей и дружбу. Обо всех подумал. Хёнджин мог бы назвать его отцом, если бы знал, кто это такой. Чан подсел к Чонину, протянул ему стакан с синей капсулой.

— Гадость, — выплюнул мальчик, глотая обезбол и воду.

— Зато будет легче.

⠀Бан Чан заботливо погладил по спине. И отсел ближе к Феликсу. Он обклеил его предплечие пластырями:

— Откуда кровь?

— Не знаю, наверное об лестницу поцарапался.

— У вас такие дурацкие лестницы. Вот смотрю на них и такое ощущение, будто они обвалятся. Спускайтесь через подъезд.

— Наш подъезд — помойка, — фыркнул Хёнджин, — лучше свалится с лестницей, чем быть забитым каким-нибудь алкашом-наркоманом.

— Сказал тот, у кого в ботинке по два ножа, — Бан Чан посмеялся, — Хёнджин, ты просто чудо! Ты себя видел? Да у тебя кулаки покрепче моих!

— И я разобью их об лестницу или парочку наглых подростков, но не заляпаю об этих пьющих нелюдей. Аж противно...

⠀Феликс прильнул ближе к Хёнджину и приобнял его, кладя голову на тёплое плечо. У него в животе заурчало. Противно громко. Хёнджин, услышав ноющую симфонию, наклонился к его уху:

— Ты опять ничего не ел. Может быть перекусим? Бан Чан! — не дав ответить, крикнул он, — есть что-нибудь вкусненькое?

⠀Джисон, раскладывающий поле настолки, перекрутил в руках игральные кости и заулыбался:

— Давайте заварим лапши!

— Есть хлопья, рамён и вчерашний омлет от Чанбина... но нет самого Чанбина, — Бан Чан вздохнул и начал перерывать кучу газет, валяющихся на полу около тёмного дивана, как будто там он найдёт смысл жизни, хотя он у него уже есть, или Чанбина, — а в чём смысл жизни?

— В том, чтобы вкусно поесть!

— Ни в чём, — меланхолично буркнул Сынмин, раскрыв какую-то тетрадь, исписанную мелким почерком.

⠀Он знал, что такое ямб, хорей, анапест и амфибрахий, но не знал, что такое родители.

— В дружбе!

⠀Хёнджин и Бан Чан кивнули на радостный возглас Феликса. Первый теснее вжался в Ликса, второй продолжил рыться в газетах. И нарыл целых три рюмки с каплями чего-то розового, наверное энергетик или лимонад, десять цветных карандашей, игральные карты, три пачки рамёна и коробку хлопьев.

— Пошли, Ликси, — Хёнджин поднялся и потянул за собой Феликса.

— Я не буду...

— Ликс, будет очень вкусно, тебе понравится, — ласково промурчал Чан, — а на десерт бесплатные обнимашки от Бинни, если он всё таки дойдёт, вечно куда-то пропадает.

⠀”Вечно” — это пару опозданий на некий семейный совет бродячих детей. В этом была вечность. Какая-то своя, особенная, красочная.

⠀Хёнджин поднял Ликса на спину и понёс в кухню. На его плече пригрелось настоящее солнце и поцеловало в шею. За ними прыгал Джисон, сжимая пальцами пришитые к белой майке чёрные рукава, запачканные кетчупом. Чан достал кастрюлю, ещё две пачки лапши и шесть тарелок. И нарытые невесть где стикеры с сердечками, которыми он обклеил белую кружку и заварил в ней некрепкий тёплый чай. Феликс сел за стол и начал накручивать чёрные прядки на палец. Очарованный и восхищённый Хёнджин встал сзади и стянул синюю резинку с растрёпанного лёгким ветром и объятиями затылка. Он взъерошил чужие волосы и уткнулся в них носом.

— Вкусно пахнут, — шепнул он.

— О, у тебя такие блестящие волосы, Феликс! — Джисон глянул на него восхищёнными глазами, — Просто шикарные, вау, и мягкие!

⠀Хёнджин играюче шлёпнул Хана по руке, что столь нагло потянулась к тёмным лентам. Он погладил Феликса по голове, перебрал несколько волосинок и сплёл над ухом маленькую косичку. Ликс этому хихикнул. А Бан Чан забросил в кастрюлю рамёна.

— Рассказывайте, как утро? — искрясь, хмыкнул он.

— Мы с мамой нажарили мяса.

— А мы с Хёнджином яблоки грызли.

— Я их в тебя заталкивал.

⠀Хёнджин подсел к Феликсу и притянул его к своему плечу. Чан им ярко-ярко улыбнулся. Он всегда так улыбался. Всем своим друзьям. Но улыбка спала, когда он заглянул в мутные глаза Феликса:

— Ликс, ты очень мало ешь, я волнуюсь... Тебя только Джинни и кормит.

— Пусть кормит, — Феликс вжался в Хёнджина и пролез к его ключицам, и к сердцу, — я в порядке. Ты сам-то как, Чан?

— Врачи говорят ”больше покоя”, но с вами ведь на месте не усидишь, непоседы.

⠀Бан Чан дал им легоньких подзатыльников и ушёл обратно к плите, у которой уже прыгал Джисон, внюхиваясь в аппетитный аромат. Чан, он любит собирать музыкальные альбомы вместе с Ханом, любит готовить для всех своих друзей, любит их и не любит больницы. Ненавидит запах спирта и капельницы, что ему ставят почти еженедельно. Терпеть не может уставать и своё слабое сердце, которое скоро треснет от детской любви бродячих детей. И никогда он не говорит о плохом, никогда не расскажет, как чувствует себя на самом деле, как у него кружится голова и скачет давление.

⠀А Сынмин всё видит. Он сидел на полу с тетрадью в руках и поглядывал в сторону кухни. Там крутился Джисон и сиял, как ребёнок, каждый раз, когда Чан давал ему попробовать лапши. А Хёнджин с Феликсом тёрлись друг об друга, как щенята.

⠀В дверь постучали. Сынмин отложил бумагу с ручкой и прошёл в коридор. В глазке показался Чанбин с пачкой чипсов, приставкой и бутылкой колы. Раз, два, замок открылся и сто: он ворвался в квартиру и с разбега прыгнул в огромного бежевого медведя Сынмина.

— Привет всем!

— Ты задавил мишку...

— Я принёс чипсов, эй, Чонин, а ты чего такой унылый?

— Зуб болит.

⠀Чанбин поднялся и сел на диван. Он отбросил чипсы в сторону и отпил газировки. И вдумчиво начал:

— Зуб болит — это плохо... а почему?

— Зуб мудрости.

— Зашибись. В шестнадцать? У меня до сих пор не прорезались, странно, я ведь такой мудрый, больше всех повидал, и ещё я красавчик...