17 (1/2)

Утро этого дня отличалось от всех, ведь его нельзя было назвать добрым. Точнее, можно было, но это был бы пиздеж. Федор уже давно проснулся, успел сбегать в супермаркет, приготовить завтрак и выпить две кружки чая, но Николай даже не шелохнулся. Нет, он не спал. Он просто лежал на спине и безжизненным вглядом сверлил потолок.

Федор не знал, что сделать, чтобы хоть как-то расшевелить парня. Единственное, что он мог сделать — это быть рядом. Именно это он и делал.

Достоевский сидел на кровати, поглаживая блондина по голове, расположившейся на его груди. Парень настолько сжимал руки в объятиях, что Федор едва мог дышать, но он и не был против.

— Федька, ответишь на мой вопрос? — светловолосый поднял взгляд на Достоевского, — только честно.

— Конечно, какой вопрос?

— Тебе тяжело со мной?

Федор немного грустно посмотрел на парня.

— Коля, ты никогда не будешь мне в тяжесть, слышишь? — свободной рукой старший притянул блондина ближе к себе, — никогда.

Гоголь смотрел в глаза возлюбленного, пытаясь найти в них ложь, чего не смог сделать. Он улыбнулся уголком губ и уткнулся носом в грудную клетку Федора.

— Федя, ты — мой самый лучший и любимый антидепрессант.

Достоевский улыбнулся. Он повалил Николая спиной на кровать, а сам надвис над ним. Завпечатлев легкий, почти невесомый поцелуй на его губах, он отстранился. Взяв его руку в свою, брюнет сплел пальцы рук в замочек и поцеловал тыльную сторону его ладони, накрыв замок второй рукой.

— Для тебя я буду кем угодно, — шептал он, смотря в янтарные глаза.

— Станешь моим мужем?

— А ты моим?

— Я первый спросил.

— Я без колебаний стану твоим мужем.

— Надолго?

— Навсегда.

Николай опустил взгляд, чувствуя, как сердце бьется быстрее из-за слов Достоевского.

— Я тебя не заслуживаю, Феденька. Ты слишком хороший…

Фиолетовоглазый несильно укусил блондина за палец.

— Не мели ерунды, ты заслуживаешь всего мира, — парень оставил очереденой поцелуй на пухлых розовых губках, — но при этом весь мир не заслуживает тебя.

Николай вытер подступившую слезу свободной рукой, а после притянул старшего к себе, впиваясь в его губы сладким поцелуем, на который Федор не мог не ответить.

Гоголь высвободил руку из замка и, обняв брюнета за шею, притянул его еще ближе к себе, терзая его губы зубами и языком, который вскоре пробивается в чужой рот и сплетается с другим языком в диком танце, который продолжается ровно до того момента, пока в парней не заканчивается воздух в легких.

Возлюбленные нехотя отстраняются друг от друга. Федор утыкается лбом в изгиб между шеей и плечом. У лежащего снизу от теплого дыхания по телу бегут мурашки, он перебирает пальцами темные прядки. С Федором было тепло и спокойно. Было приятно ощущать приятную тяжесть его тела на себе. Гоголь бы замурчал, если б мог.

***</p>

В маленькой ванной комнате было тепло. Зеркало запотело, из-за чего отражение в нем было размытым. Гоголь смотрел на него, думая о том, как в очередной раз пережить чертову зиму. Подушечки на пальцах уже сильно поморщились от долгого пребывания в воде, в которую ежеминутно приходилось подливать горячую воду, чтобы не замерзнуть.

От размышлений отвлекает стук в дверь.

— Коль, у тебя все в порядке? — пока Гоголь думал, что сказать, послышался более громкий стук в дверь, — Коля, ты меня слышишь?