13 (1/2)
Они буквально ввалились в коридор, едва не забыв хотя бы прикрыть за собой дверь, не говоря уже о том, чтобы закрыть ее на замок. Федор впился в желанные губы Николая, сразу же получая ответ на поцелуй.
Достоевский остранился от Гоголя. Тот даже возмутиться не успел, как его уже подхватили на руки. Изначально брюнет планировал дойти до спальни, но сейчас решил поменять свои планы, так как гостинная была намного ближе.
Пройдя в комнату с блондином на руках, он усадил его на край дивана, нависая сверху. Наклонившись над шеей парня, Федор стал оставлять на коже влажные следы от губ.
Гоголь тихо постанывал под ним. Он немного ерзал и из-за его очередного движения тазом он случайно соприкоснулся пахом с поставленной на диван чужой коленкой. Парень тихо проскулил, потому что Достоевский стал намеренно потираться коленкой о его эрекцию, доводя до исступления всего лишь трением.
Коля и раньше догадывался, но сейчас понял абсолютно точно, что трение через одежду возбуждало его куда больше, чем трение голых тел. И вот сейчас, когда он всего лишь от этих движений готов был кончить, Федор самым подлым образом лишает его этой возможности, отстраняясь от него, перед этим оставив пару багровых меток. Гоголь негодует и недовольно что-то бубнит, на что брюнет лишь тихо усмехается. Он опускается на колени перед сидящим на краю дивана Николаем. Задрав подолы белой рубашки где-то до ребер, он стал быстрыми движениями расстегивать обтягивающие черные брюки.
Вскоре предмет одежды отправился в напольное путешествие, причем даже не добровольно. Достоевский провел большим пальцем по темно-красному кружеву, обтягивающему выпирающую тазобедренную косточку и смотрел в желтые глаза.
— Ты такой подлый, Коля, —получив вопросительный взгляд, он улыбнулся, —я взаправду чуть не сошел с ума за то время, пока мы были в кафе, а все из-за этого… — он поддел указательным и средним пальцем резинку трусов и оттянул ее для того, чтобы резко отпустить.
Гоголь невольно дернулся, продолжая наблюдать за действиями брюнета. Тот, все еще сидя на коленях, погладил свободной левой рукой ногу блондина, едва касаясь пальцами, чем вызвал табун мурашек по всему телу светловолосого. Слушая его прерывистое дыхание, он прислонился губами к внутренней стороне коленки, начиная двигаться губами выше, к внутренней стороне бедра, оставляя за собой блестящий влажный след, словно улитка. Пытаясь сдерживаться и не сорваться, чтобы подразнить Гоголя, он несильно прикусывает нежную кожу, всасывая ее в рот и оставляя на ней яркий засос, который наверняка еще долго проживет на этом замечательном теле. Он оставляет еще несколько засосов, прежде, чем чувствует чужую ладонь на своем затылке и поднимает взгляд на покрасневшее личико блондина.
— Может ты начнешь уже?
Федор делает вид, что задумался, снова оттягивая резинку чужих трусов, но на этот раз он не спешил ее отпускать.
— Не знаю даже…—губы сами расстянулись в улыбке, когда блондин раздраженно цокнул языком, — только если станешь моим постоянным референсом.
До Гоголя не сразу доходят слова Федора, так как мозг был совсем не настроен на то, чтобы думать, но когда он наконец соображает и понимает сказанное, он улыбается однобокой улыбкой.
— В прошлый раз тебе не нужно было мое соглашение.
— Ну так срисовывать с фотографии и с натуры-совсем разные вещи, — наконец резинка белья со звоном шлепается о нежную кожу, оставляя после себя красноватый след и блондин невольно морщится.
— Чувствую себя Роуз из «Титаника», — Николай улыбается, ласково погладив темную макушку.
— Ты намного красивее, чем она, любимый.
Достоевский выпрямляется и впивается в пухловатые губы, почти сразу проникая в чужой рот языком. Целует требовательно и немного грубо, но от этого поцелуя блондина ведет, а голова кружится. Его руки цепляются за чужие плечи, а ноги обнимают бедра Федора. Брюнет стал медленно расстегивать пуговицы белой рубашки, оголяя ключицы и грудную клетку. Он отстраняется от губ Гоголя и припадает своими к ключицам, расстегнув его рубашку до конца. Дорожка из поцелуев распростерлась до розовой бусины левого соска, которого Достоевский неспециально коснулся губами. Услышав одобрительное мычание, он повторил это действие снова и несильно укусил. Вслушиваясь в тихие полустоны, он обеими руками зацепился за кружевное белье и медленно потянул его вниз, борясь с желанием разорвать его к чертям. Когда женские трусы улетели в том же направлении, куда ранее улетели брюки, Достоевский расстегнул пару верхних пуговиц на своей рубашке. Дышать стало намного труднее из-за перевозбуждения, но это совсем не мешало наслаждаться картиной, которая предвстала пред ним: полуголый Николай в его рубашке, которая слегка великовата, с раскрасневшимся лицом и покусанными припухшими губами; желтые глаза блестят, а белые волосы разметались по поверхности дивана. Блондин рукой тянется к пряжке ремня на чужих брюках и после того, как расстегнул его, принимается вытаскивать.
— Солнце мое, не торопись так, — Достоевский помог вытянуть ремень из петель брюк и взял его в свою руку из руки Николая и откладывает на диван.
— Я слишком долго терплю, — парень облизывает пересохшие губы, смотря прямо в фиолетовые глаза, — чтобы не торопиться.
Брюнет на это лишь тихо усмехается, в то время, как Гоголь торопливо сбрасывает с себя расстегнутую ранее рубашку, немного ближе придвигаясь к краю дивана так, что его зад упирается в чужие бедра. Он немного ерзает, потираясь нежной кожей о грубую ткань, и все это во время неотрывного зрительного контакта. Все тело блондина сейчас было одной сплошной эрогенной зоной. Так бесило то, что Федор медлит.
Брюнет достает откуда-то из пространства между диваном и стеной тюбик смазки, который он положил туда по совету Гоголя. Дельный совет оказался, ведь никто бы сейчас не пошел за смазкой в спальню.
Достоевский выливает на пальцы немалое количество лубриканта и подставляет их к анусу блондина, аккуратно смазывая колечко мышц, а после проталкивая один палец. Он прошел достаточно легко, поэтому брюнет проталкивает и второй, вслушиваясь в тихие постанывания Гоголя.
Двигая пальцами внутри и раздвигая их на манер ножниц, Федор припадает губами к запятнанной шее, покусывая и посасывая нежную кожу.
Николай кладет руку на чужой плечо и немного сжимает, заставляя поднять взгляд на себя.
— Достаточно, можешь начинать.
Достоевский вытаскивает смазанные пальцы с тихим характерным хлюпом и блондин тихо, едва слышно скулит от чувства нежеланной пустоты внутри. Его слух улавливает звук расстегивающейся молнии на ширинке брюк и он прикрывает глаза в предвкушении. Федор приопускает брюки с бельем до середины бедра, а после укладывает чужие ноги на свои плечи, нежно поглаживая голень одной рукой. Уперевшись головкой члена в растянутый вход, брюнет неспеша вошел наполовину, позволяя партнеру привыкнуть к немного забытым ощущениям, а спустя некотооое время вторым толчокм вошел до конца.
— Оп-пять ты не разделся, — недовольно буркнул Николай, сдержав сладостный стон.
— Я могу выйти и раздеться, если хочешь.
— Не надо, хер с тобой…—парень немного раздраженно выдохнул.
Привыкнув к чужому органу внутри себя, он поддался тазом вперед и от своих же действий простонал. Федор опустил руки на округлые бедра блондина и, немного сжав их, начал медленное движение.
С тихим стоном Гоголь прогнулся в спине и зацепился пальцами за покрывало на диване, а его стройные ноги слегка дрожали, лежа на чужих плечах, покрытых хлопковой тканью черной рубашки, в которой Федору сейчас стало невыносимо жарко, отчего капельки пота очень быстро проступили на коже и стекали со лба на шею, оставляя за собой влажные дорожки. Пусть изначально Достоевский пытался сдерживать себя, но долго продолжать в таком медленном темпе он не мог. Немного сильнее сжав чужие бедра, он грубо толкнулся в блондина. Последний вскрикнул, но не от боли.