Сцена номер три (1/2)

— Белый снег, серый лед...

Блямс!

— Белый снег, серый лед...

Бздыннн...

— Белый...

Да чтоб их всех!

Лойсо рывком поднимается с узкой кровати, куда три минуты назад рухнул в надежде хоть немного полежать в покое, без бесконечных вездесущих подростков с их бесконечными проблемами. Надежда, как выясняется, — очень глупое чувство, особенно если касается целого стада существ разной степени незрелости, не способных сосредоточиться ни на чем, кроме самих себя.

Он вылетает в холл, с такой силой толкнув дверь, что та с грохотом бьется о стену, ручка выкрашивает на пол хлопья голубой краски и штукатурку. Сидящая на подоконнике девица вздрагивает, едва не роняя гитару, но в последний момент все же удерживает ее в тонких руках.

Лойсо хмуро оглядывает худенькое личико в обрамлении фиолетовых, уже отросших прядей, внезапно идеально накрашенные черным ногти, безразмерную футболку с полигональной совой. Бросает взгляд на инструмент, подавляет желание протереть глаза и все же, не сдержавшись, присвистывает:

— Хренассе, это же «Гибсон»! Ты где такое взяла?

Он требовательно протягивает руку, совершенно уверенный, что моментально получит желаемое, но девчонка спрыгивает с подоконника, неожиданно спокойным, совершенно взрослым жестом откладывает гитару себе за спину, скрещивает руки на груди и дерзко задирает нос.

— Это моя!

Лойсо смутно припоминает, что у девицы вроде бы именитые родители, из тех, что вечно мелькают в списках «100 самых богатых людей страны». Или это не у нее? Эти мелкие все на одно лицо!