Часть 73. У следователя (1/2)
Машунька повертела в руках записку, которую ей принес сторож.
«Мария Николаевна, срочно зайдите в гимназию, дело не терпит отлагательств», — эти строчки слишком пугали.
Версия у женщины была одна: дочь снова что-то натворила, ее будут отчислять, а от матери, по-видимому, потребуют деньги на ремонт гимназии.
«Так-то не ходить бы, — подумала Машунька. — Сама виновата — сама пусть и выслушивает. Вот только кто знает, а вдруг там что-то другое?»
Женщина оделась и пошла в гимназию. И только во время дороги Машунька поняла, что записка была без подписи и ей непонятно, к кому идти: классной даме, инспектрисе, начальнице.
«Значит, пойду к Аське», — подумала женщина.
Машунька вошла в гимназию, пришла в кабинет Аси.
— За что отчисляете? — спросила женщина.
— Да кто же тебе такое сказал-то? — удивилась Ася.
— Сердце подсказывает, — ответила Машунька.
— Плохо тебе сердце подсказывает, все куда хуже, — сказала Ася. — Твоя Глашка в гостях у Филатова, по-видимому, не стеснялась в выражениях. На нее дело возбудили. За оскорбление жандармерии.
— Ума хватило о царе не говорить, — то ли утвердительно, то ли вопросительно произнесла Машунька. — И какие шансы?
— У нее сообразительности не хватит сказать, что была пьяна, — ответила Ася. — Так-то не признаваться бы, пусть сами доказывают, как хотят, но ведь додавят же… А если докажут, что на трезвую голову и малолетней наивности здесь нет, то это тюрьма, Машунька.
— Отчислять будете после приговора? — спросила женщина.
— Да что ты заладила об отчислении? — удивилась Ася. — Зойка ни слова на эту тему не говорила.
— Еще не успела, — мрачно произнесла Машунька. — Она же Глашку не любит.
— То ли простить успела, то ли забыла, — ответила Ася.
Повисла пауза.
— Тебе бы адвоката хорошего, Машунька, — сказала Ася. — Кого-нибудь, как Зойкиного фабриканта защищал.
— Мне бы еще денег сначала, чтобы заплатить адвокату, — произнесла Машунька. — Сама же знаешь, что зарабатываю ровно столько, чтобы на пристойную жизнь хватало. А вот на другое уже не хватает. Я уже филатовские деньги на полгода вперед, можно сказать, распланировала: себе да Глашке платья бы пошили, платки можно новые купить. У меня такое чувство, что Варнецкий из солидарности — нечего политических баловать — присудил самый минимум по деньгам. Хотя я на это особенно и не рассчитывала, больше хотела отомстить да сословие чтобы Глашке пришло правильное. Вот знала бы, что так будет — ни в суд бы не пошла, ни в гости бы Глашку не пустила…
— Подожди Зойку, когда у нее уроки закончатся, она с тобой переговорить хотела, — ответила Ася.
— Скажет, что такие проблемные ученицы даже в частной гимназии не нужны, — сказала Машунька. — А в министерскую Глашку не возьмут. Что же, сама виновата.
— Да успокойся ты, она явно не об отчислении говорить собралась, — произнесла Ася. — Кстати, в церковь ходила-то каяться?
— Раз обязали — пришлось, — вздохнула Машунька. — Так-то можно было не ходить, а потом, если вдруг проверили, сказала бы, что поехала в церковь куда-нибудь подальше от города, но я решила, что не перетружусь. Пришла, говорю: «Здравствуйте, а вот пришла я, которая не ходила исповедоваться лет пятнадцать». Батюшка аж прослезился от счастья, что заблудшая душа нашла верный путь. Ну и все, сожаление о том грехе, в котором велено раскаяться, потом еще там что-то повспоминала — и свободна. Может, полчаса потратила, не больше. У меня, конечно, потом чесался язык сказать, мол, «напишите теперь записочку в суд, что я от исполнения приговора не уклоняюсь», но решила не язвить. К чему это? Отнеслись ко мне хорошо, помоями не полили — так зачем же мне ругаться?
Ася ничего не ответила. В тишине прошла пара минут, после чего в кабинет вошла Зоя.
— Мария Николаевна, — произнесла молодая женщина. — Кратко я знаю о фабуле дела Аглаи. Конечно, ситуация непростая, я больше о том, кто потерпевший, но, может быть, все можно будет как-то уладить миром. А если не получится — хотите, безвозмездно буду гражданским представителем. Все-таки, это вопрос не только Аглаи, но и чести гимназии.