Часть 67. Рождество (1/2)

Севастьян шел по зданию жандармерии в не самом хорошем настроении: вчера он ушел со службы несколько раньше, надеясь, что новые дела не появятся, а потом, буквально через десять минут после его ухода, как будто из ниоткуда появились буквально тучи вопросов, которые нужно было решить сегодня. А утром его встретил не слишком радостный Виталий и сказал:

— А сегодня я ухожу раньше и ты за меня трудишься и, если нужно, от начальства защищаешь.

— Сам же видел, что мы чуть ли не в карты играли от скуки! — выругался Севастьян. — А ничего не делать можно и дома.

— Вот я сегодня и буду ничего не делать, — ответил Виталий.

В целом, Севастьян был согласен со словами сослуживца, но сама ситуация была достаточно обидна: именно в его ранний уход что-то произошло, а не в уход Виталия.

Решив ряд вопросов в другом кабинете, Севастьян услышал возмущенный голос начальства и даже чуть испугался: перед глазами встала вчерашняя ситуация. Встав как будто у окна, делая вид, что он за чем-то или кем-то наблюдает, молодой человек прислушался, боясь услышать о себе.

— Так вы определитесь уже: у вас есть дочь или нет дочери? — возмущался генерал. — Есть или нет?

— Ваше превосходительство, у меня дочери нет, это все наветы сплетников, — отвечал Филатов.

— А ведете вы себя, как будто у вас есть дочь! — раздалось в ответ. — Причем вы себя ведете так, будто у вас есть дочь и вы хотите ее в тюрьму отправить!

— Ваше превосходительство, меня слишком вывели из себя хулиганы, которые под видом колядок желали мне мучительной смерти, — соврал Филатов.

— И вы пошли в полицию и внимательнейшим образом наблюдали за ходом ее действий, — ответил генерал. — Да ни за что в такое не поверю! В полицию заявляют, а потом ждут уведомлений о проделанных действиях. Если это хулиганы, а не нечто, что нельзя оставлять без своего контроля! Это первые хулиганы в вашей жизни?

— Да, ваше превосходительство, первые, — произнес Филатов.

— Господин полковник, уже все! Уже абсолютно все знают или, скажем чуть иначе, уже абсолютно все обсуждают вашу якобы дочь от оставившей преступную деятельность Гусельниковой! — не унимался генерал. — И знаете, что самое интересное? Если прибросить года, то в этот период Гусельникова еще не успела оставить преступную деятельность. А если прокопать чуть глубже, Гусельникова проходила по одному делу в этих стенах, потом через обыденный срок родила ребенка, а потом оставила свою преступную деятельность. Хотя до этого с завидной регулярностью отправлялась то в тюрьму, то в ссылку, то просто была отпущена на все четыре стороны.

— Одна спасенная душа, — попробовал пошутить Филатов.

— Думайте не о спасенных душах, господин полковник, а о спасении вашей чести, — ответил генерал. — Дочь ваша? Значит, женитесь на Гусельниковой. Дочь не ваша, а все это — наговор Гусельниковой? Так и ведите себя так, будто у вас нет никакой дочери. Будете продолжать в том же духе — предприму все усилия, чтобы сделать вас начальником конвоя. Хотя звание для этого не то, высоковато. В полицию, значит, пойдете служить, вы же уже вникали в ее деятельность. Вот только и в полиции нельзя пользоваться своим служебным положением. Значит, все-таки, в конвой.

— Неважно, где служит офицер, он в любом месте службы не имеет ни малейшего права отступать от норм морали, — произнес Филатов.

«Значит, опять что-то стряслось», — подумал Севастьян и вернулся в кабинет.

Молодой человек сел за стол и сказал Виталию:

— Что-то опять блядство Филатова всплыло. Не знаешь, в чем дело на этот раз?

— Его «не дочь» в компании других людей колядовала, а потом сцепилась языками с хозяином одного из домов, — ответил молодой человек. — Хозяина Дмитрий, кстати, зовут. Слово за слово до полиции дело дошло. Потерпевший буквально стоял над душой полицейского, поэтому хулиганью выписали горячих и отправили на все четыре стороны. Может, и правильно. А, может, и неправильно — других бы просто продержали в участке да отпустили. А потом тот самый полицейский как будто невзначай пожаловался начальству на тяжелый день, а начальство как будто невзначай спросило у другого начальства, ведь правда у Филатова нет никакой дочери, а то он что-то слишком нервный был. Думаю, им ответили, что у Филатова нет вообще никакой дочери.

— Слишком афиширует свое блядство, — произнес Севастьян. — Уже, значит, кто знает эту занимательную историю о том, как подследственная оговорила честного офицера? Жандармерия, полиция, в суде… Сыскная полиция еще не знает?

— Прокуратура еще не знает, — сказал Виталий. — Пока что. Нет, я не понимаю! Не он один грешил подобным. Но сплетня именно про него ходит! И я просто не сомневаюсь, что и дети не только у него есть!

— Вот поэтому лучше рано жениться, зато такой проблемы не возникнет, — ответил Севастьян. — Когда от жены дети рождаются, это и радостно, и все остальные поздравляют с таким счастливым событием.

— Не каждому хочется рано жениться, — произнес Виталий. — А хорошенькие мадемуазельки иногда попадаются…

Глаша сидела дома тише воды ниже травы, слегка переживая, что одно неловкое слово — и мать на нее так разозлится, что поднимет руку, а причиной всему будут вчерашние события. Однако больше всего девушка боялась, что вчерашняя история до сих пор не закончена и Филатов все еще хочет сделать ее фигуранткой какого-нибудь дела.

Чтобы не настраивать против себя мать, Глаша помыла вчерашнюю посуду, не стала пререкаться, когда Машунька велела ей приготовить что-нибудь поесть, а потом, после обеда, сказала:

— Мама, прогуляться-то хоть можно?

— Где, куда, на какое время? — спросила женщина. — Не можешь при полной свободе жить без неприятностей — можем начать жить, будто в дворянской семье. А благовоспитанным мадемуазелям не положено вот так слоняться по улицам без дела, да еще и в компании молодых людей. И какая благопристойная семья потом будет готова принять тебя в свои ряды?

— Мама, да лучше бы ты меня вчера побила, а сегодня молчала, чем вот так мучить какими-то глупыми словами, — выругалась Глаша.

— А меня, Глашенька, и били, и мучили вот такими словами, — ответила Машунька. — Как говорится, оцени мою доброту.

— Оценила, — подтвердила Глаша. — Гулять-то можно пойти?

— Гулять можно, в полицию еще раз не пойду, если заберут — будешь решать все сама, — произнесла Машунька. — Господина ефрейтора уже дважды видела, он тебе скоро совсем знакомым станет. И не думала никогда, что даже с точки зрения революционных идей вот так постоянно в полиции бывать — это позорно?

— Революционными идеями мне не велено тобой же заниматься до того, как я не придумаю что-то достойное, а ты не утвердишь, — ответила Глаша. — А насчет приличных семей вообще смешно. Мы же обе понимаем, что я явно выйду замуж за разночинца. А они такой ерундой не страдают. Да и к чему мне это сословие, если уже скоро сословий вообще не будет?

— Да хотя бы к тому, Глаша, чтобы в полиции разговаривали чуть вежливее и не пороли потом, как будто какого-то бродягу, — произнесла Машунька. — Иди, Глаша, гуляй. Только с приличными людьми и прилично.

Глаша вышла на улицу. Такое непривычное занудство матери начало раздражать.

«Это она ненадолго, скоро успокоится да забудет», — подумала Глаша и пошла к парням.

— Добрейшего дня тем, кто довел меня до полиции и недовольств матери, — произнесла девушка. — Вы-то можете творить хоть что, потому что из своих деревень поприезжали, мамка за коски не оттаскает, а меня за ваши идиотские идеи снова мать побила. Совсем совести нет!

— И тебе самого доброго дня, Глаша, — ответил Никита. — С ледяных горок кататься будешь или, как ты сказала, не сможешь из-за матери?

— Буду страдать, но кататься, — сказала Глаша. — Чтобы тебе было стыдно.

Вскоре компания пришла к ледяным горкам. Санок не было, поэтому пришлось кататься на ногах или, как больше любила Глаша, прямо на пальто.

— По тебе и не скажешь, что мать за вчерашнее выдрала, — не выдержав, произнес Игнат.

— Настоящая благовоспитанная барышня легко скрывает то, что у нее на душе, — ответила Глаша.

Покатавшись еще некоторое время и чуть-чуть устав, девушка сказала:

— А теперь пойдемте на ярмарку. Посмотрим, что там.

— Можно и сходить, — согласился Никита.

Постепенно молодые люди разделились на две группы, договорившись встретиться у одного из домов.

Глаша и Никита пошли в тот ряд, где было меньше народа.

— У тебя есть деньги? — спросил Никита.

— Водятся, — ответила Глаша.