Часть 63. Гости (1/2)

За несколько дней каникул и общества братьев и сестер Анечка успела соскучиться по Глаше. Несмотря на то, что ее подруга была преступницей и извращенкой, девушка понимала, что некоторые ее другие качества были вполне достойными и, возможно, она погорячилась, когда слишком резко сказала правду.

В один из дней Анечка вместе с родителями была приглашена в гости. Встретившись со своими прежними подругами, сперва девушка забыла, что они ее чем-то не до конца устраивали, однако на моменте, когда Анечке захотелось рассказать, как она устроила себе празднование Рождества чуть раньше и она съела немного салата сперва днем, а потом вечером, девушка сразу поняла, что этот ее поступок или осудят, или пропустят мимо ушей.

«А Глашка бы сказала, что все это предрассудки, будто про черную кошку или разбитое зеркало», — с некоторой грустью подумала Анечка.

Однако несмотря ни на что вечер прошел очень хорошо. Вдоволь наболтавшись и наигравшись в самые разные игры, Анечка возвращалась домой.

На следующее утро девушка решила пойти к Глаше и извиниться за свои излишне резкие слова. И пусть Анечка не понимала, как лучше ей все это сказать, ведь фраза, вроде: «Извини, Глаша, за то, что я не подумала и сказала правду» могла быть излишне обидной и не привести к примирению, девушка решила, что хоть что-нибудь, но сказать нужно.

Отпроситься у матери было делом несложным, ведь в послерождественские дни было буквально положено наносить визиты, поэтому Анечка сразу же получила одобрение своего намерения.

Несмотря на предложение Нины Евгеньевны, Анечка не стала наряжаться, сказав, что в столь светлый праздник куда важнее духовное, нежели какая-то мирская шелуха, и пошла к Глаше в первом попавшемся платье.

— Глашка, можно к тебе? — постучала Анечка в дверь — по словам подруги, Машунька крайне редко открывала дверь, обыкновенно посылая для этого дочь.

Дверь открылась. Анечка взглянула на подругу и обомлела: в таком облике она еще не видела Глашу никогда. Нежно-розовое платье для визитов идеально дополнялось красивыми атласными перчатками и очень милой прической.

— Что, увидела бы меня в кандалах и арестантском халате — не так бы удивилась? — спросила Глаша. — А меня, между прочим, тоже в приличные дома зовут.

— Я извиниться хотела, — ответила Анечка. — Нехорошо вышло: назвала тебя тогда…

— Извинения приняты, — сказала Глаша. — Может быть, есть еще какие-то вопросы?

— Глаша, а мы можем просто быть подругами? — спросила Анечка. — Ходить куда-нибудь, гулять, обсуждать что-то.

— Все возможно, — ответила Глаша. — Я же говорила: захочется с кем-нибудь обсудить гимназию — ты будешь первая.

— Хорошо, Глаша, не буду тогда мешать тебе собираться, — сказала Анечка.

Пока Машунька завершала сборы, Глаша сидела и пыталась обдумать, что же ей делать дальше. С Анечкой было достаточно интересно даже если попытаться забыть то чувство, которое невольно возникло не так давно. С парнями тоже было интересно, но Анечка предлагала более изысканные, культурные, пристойные развлечения, нежели парни. Именно поэтому полностью отказываться от общества Анечки, по мнению Глаши, было глупо. Однако обида оставалась и Глаша даже не могла понять, на что обижается больше: на слова об извращенке или преступнице.

«Да, извращенка я, — подумала Глаша. — Но, можно подумать, я одна такая? Да таких извращенок, верно, человек сто на город — и что из этого?»

Однако если к представителям или представительницам однополой любви Глаша всегда относилась с некоторым безразличием без всякого осуждения, то обвинение в преступных действиях для девушки были куда большим оскорблением.

«Я что, воровка? — подумала Глаша. — Или разбойница? Или убийца? Я просто хотела отомстить за мать, правда, и мать меня не особенно поддержала за такие мысли…»

Девушка заглянула в комнату к матери и увидела, что Машунька еще не собралась до конца. Недолго думая, Глаша пришла к себе в комнату, взяла лист бумаги и написала на нем:

«Аня, я не обижаюсь на тебя за слова об извращенке — я и вправду такая. А вот про преступницу было слишком обидно. Я не преступница. Я хотела отомстить за мать, я хотела отомстить начальнице. Я за светлое будущее, если говорить о других моих взглядах. Но я не преступница. Если ты считаешь меня таковой — вряд ли нам есть, о чем разговаривать».

Девушка сложила письмо вдвое и положила на край стола: Машунька не стала бы рыться в бумагах дочери и читать их, а вероятность случайного прочтения была равна практически нулю.

«Прочитает и спросит, о каком извращенстве речь — скажу, что с парнями много времени провожу, поэтому так и написала», — подумала Глаша.

Тем временем Машунька усиленно подбирала такие украшения, которые бы гармонировали друг с другом, а не казались чем-то излишне аляповатым или малосочетающимся. Кроме того, время от времени женщина вспоминала о спинке платья дочери с импровизированным корсетом и переживала, что родители обязательно тыкнут ее носом в то, что она даже не может обеспечить дочь платьями — то, что импровизированный корсет был сделан не просто так, а для того, чтобы сшить платье Глаше на пару размеров больше, а сперва подтянуть лишнюю ткань, а потом ничего не подтягивать, не заметил бы только ленивый.

Машунька сама придумала для дочери эту модель платья: короткие рукава были изначально шире необходимого, чтобы руки, когда станут чуть полнее, все равно не были обтянуты, а шнуровка позволяла бы носить это платье немало лет — все равно кроме как к родителям Глаша никуда не надевала подобные наряды.

Самое нарядное платье Машуньки тоже было уже четырехлетней давности, о чем уже высказывалась мать, но, по мнению родителей, самой можно было ходить хоть в чем, если пропала последняя совесть, а дочь нужно одевать в рамках приличий — вдруг она вырастет и не захочет поддерживать заблуждения матери?

— Глаша, если бабушка что-нибудь скажет про платье, скажешь ей, что оно тебе слишком нравится, чтобы шить другое? — спросила женщина.

— Скажу, мама, — ответила Глаша. — Вот все хорошо в этих гостях, только сложновато как-то.

— В жизни придется вести общение с разными людьми, так что не забывать этикет будет полезно, — сказала Машунька. Женщина чуть подумала и добавила. — И еще, Глашка: не называй меня «на ты», уж постарайся как-нибудь.

— Хорошо, маменька, как скажете, — едва сдерживая смех, произнесла Глаша.

Вдруг в голову девушки пришла неожиданная мысль и Глаша решила немного подшутить над матерью:

— Maman, on sort bientôt? [1]

— Глаша, вот лучше не позорься с французским: придумаешь фразу посложнее и еще ошибешься, а это еще хуже, нежели говорить только на русском, — ответила Машунька. — Или спросит тебя бабушка что-нибудь на французском, а ты не поймешь и будешь пять раз переспрашивать… Только опозоришься.

— Хорошо, маменька, — улыбнулась Глаша.

Визит в гости проходил достаточно спокойно. Глаша практически не допускала ошибок за столом, соблюдала большинство правил этикета, а каких-то провокационных вопросов не было слышно. Девушка с удовольствием перепробовала все блюда и решила сделать паузу перед заходом на второй круг, чтобы мать случайно не обвинили в том, что она вообще не кормит свою дочь дома.

— Глаша, а тебе платье в груди не мало? — спросила бабушка.