Часть 41. Это несправедливо! (1/2)

Анечка продолжила плакать и дома. Братья и сестры не удостаивались внимания девушки, пришедший через некоторое время отец тоже был проигнорирован.

— Анюта, а плачешь-то почему? — спросил мужчина дочь.

— Папенька, как вы могли-то? — сквозь слезы прошептала Анечка. — Вы всех нас воспитываете на уважении к законам, а тут… Вдруг берете и говорите, что начальница поступила справедливо! Папенька! Начальница Устав нарушила, а вы говорите, что она поступила справедливо!

— Анюта, прости: я тоже человек и тоже растерялся, — ответил мужчина. — Я другое имел в виду, Анечка! Я тебе что говорил? Читать дома и не потерять. Ты что сделала? Отнесла в гимназию и забыла портфель в кабинете начальницы. Потеряла, можно сказать. А начальница — где уверенность, что она бы с ним ничего не сделала бы? Взяла бы и выбросила в окошко. Так же, не сдержавшись, как и подняла на тебя руку. И кто бы во всем виноват потом остался? Тот, кто вынес это дело из суда. Анюта, я же для тебя почитать его принес! И говорил, чтобы не потеряла, а если потеряешь — так накажу, что долго не забудешь. Как говорится, высшие силы посчитали, что можно меня не ждать, можно действовать чужими руками.

— Папенька, но вы бы не стали меня бить! — воскликнула Анечка.

— Да кто знает, Анюта, что было бы… — вздохнул Илья Николаевич. — Никто не знает…

— Папенька! — всхлипнула девушка. — Вот за что? За что меня начальница так избила? Даже не за жандармерию же! А за что? Ни за что!

— Анюта, начальница подумала, что ты ее провоцируешь, — ответил мужчина. — А ты не могла головой пораскинуть-то? Ты кому и что сказала? Сказала вдове Владимира Геллера, что читаешь дело о ее почившем супруге. И дело показывать не стала. Вот начальница и не поверила тебе.

— Вы не разрешали никому отдавать дело, — сказала Анечка.

— Я и из дома не разрешал его выносить, — уточнил Илья Николаевич. — Анюта! Ты можешь мне прямо сейчас дать честное слово, что больше не будешь лезть в крамолу? Ты же видишь, как от нее тебе достается! Сперва с несправедливостью в жандармерии столкнулась, потом в гимназии.

На какой-то момент мужчина подумал, что не стоило говорить дочери о несправедливости в жандармерии, но потом, вспомнив, что там тоже было не все гладко, поспешил убедить себя в том, что несправедливость и вправду была, поэтому замалчивать ее не стоит.

— Не надо, Анюточка, совать свою головку туда, куда не следует, — добавил Илья Николаевич. — Это обычно плохо заканчивается. Ты же уже дважды в этом убедилась.

— Хорошо, папенька, — вздохнула Анюта.

На следующее утро девушка почувствовала себя гораздо лучше. Горячки не было, но, казалось, голова до сих пор болела после вчерашних слез.

Нина Евгеньевна, по-видимому, решила, что дочь просто переволновалась вчера после недавнего скандала с грубостью учителю и классной даме, поэтому не досаждала Анечке разговорами и даже позволила поесть у себя в комнате, а не вместе со всеми за общим столом.

Однако настроение Анечки все равно оставалось плохим, кроме того, ситуацию омрачала необходимость скрывать от матери то, что произошло вчера — рассказывать все, что произошло за эти дни не было ни малейшего желания.

Исключительно на силе воли девушка садилась на диван, последними словами вспоминала начальницу и надеялась, что вскоре все пройдет.

Зоя не рискнула забирать домой уголовное дело и, придя на следующий день в гимназию, начала свое день с его прочтения.

— Зойка, что читаем? — спросила Ася.

Неожиданно для себя молодая женщина заметила, что глаза начальницы чуть влажные.

— «Му-Му», что ли, читаешь? — попробовала пошутить Ася.

— Нет, дело Володечки… — вздохнула Зоя.

— Жандармерию ограбила? — спросила Ася. — Нет, не жандармерию. Суд, наверное.

— По великой милости Варнецкий не отобрал это дело вчера и дал дочитать сегодня, — ответила Зоя. — Агнесса, вы все равно в учебное время ерундой страдаете, так, может быть, хоть займетесь чем-то полезным: будете отгонять народ от моего кабинета? Я буду сидеть, читать и плакать.

— Мне хоть бы что-нибудь Севастьянка принес, а тебе, Зойка, чужие люди дела в клювике приносят, — чуть возмутилась Ася.

— Да там все куда сложнее было, — сказала Зоя.

Ася внимательно выслушала подругу и удивленно произнесла:

— Зойка, зря на девочку руку подняла. Она-то ничего дурного не имела в виду.

— Может, и зря, — вздохнула Зоя. — Даже и не знаю…

— Варвара сказала, что твоя Анютка сегодня больна и осталась дома, — ответила Ася.

Зоя чуть переменилась в лице.

— Аська, но я ведь аккуратно! — воскликнула молодая женщина. — Нет, аккуратно — это плохое слово, аккуратно побить человека невозможно. Я же не так, как Севастьян меня тогда! Она что, настолько впечатлительная?

— Видать, да, слишком впечатлительная, — согласилась Ася.

— Она сама виновата, незачем было доводить меня, — ответила Зоя.

— Ты все равно неправа, Зойка, — произнесла Ася. — Неправа и все.

— Хорошо, пусть буду неправа, — согласилась начальница.

— …прошу приговорить Геллера Владимира Герхардовича к смертной казни…

— …конечно, я надеялся на гласный суд. Я хотел выступить перед людьми, донести до них свою теорию, свою точку зрения. А что сказать здесь, при председательствующем, который, как известно, в вынесении своих приговоров руководствуется исключительно законом, а не справедливостью, и прокуроре? Их, что ли, мне остается агитировать? Хотя, впрочем, по заслугам и награда, не доработал, не доделал, не заслужил большую аудиторию… Я жалею о том, что не сумел воплотить свои идеи в жизнь. Где-то просчитался. Где-то что-то не продумал. Эх, жаль, что второго шанса не будет — я бы учел все свои ошибки! Но, все же, я скажу, подводя итоги: за революцией будущее! За цареубийством! Да здравствует «Народная воля» и все ее герои!..

— …суд приговорил: Геллера Владимира Герхардовича признать виновным… , …к смертной казни… , …лишению всех прав состояния…

— Володечка, ты же мне ничего из этого не рассказывал… — прошептала Зоя. — Ничего! Не вспомнил тогда? Не хотел говорить? Посчитал, что мне это будет лишним?

Казалось, в голове появилась единственно верная мысль: предложить свекрови прочитать уголовное дело, пока его у нее не отобрали.

Недолго думая, молодая женщина написала записку, чтобы Эльвира Марковна пришла в гимназию.

— Володечка, да кто же такое на суде говорит… — вздохнула Зоя. — Хотя, впрочем, как я могу тебя осуждать, значит, так нужно было сказать…

Дверь кабинета Зои отворилась.

— Что произошло, Зоя? — спросила вошедшая Эльвира Марковна.